Звереныш - Дин Кунц

Но она только притворилась, что была без сознания, и, как только Хьюланн начал подниматься с ее вялого тела, Фиала нанесла сильный удар твердым коленом по его репродуктивной сумке. От боли у Хьюланна перехватило дыхание, и он свалился на пол. В голове вспыхивали разноцветные блики. Желудки свело судорогой. Хьюланн напрягся, чтобы облегчить боль, но это мало помогло.

А Фиала была уже на ногах. Ее шатало из стороны в сторону. Наркотик уносил ее от реальности все дальше и дальше. Однако она снова нашла дверь.

Поборов тошноту, Хьюланн схватил ее за ноги и рванул назад от двери. Она упала на него, и тут же начала рвать его тело когтями и зубами.

Хьюланн яростно боролся, пытаясь снова зажать ей нос, чтобы лишить возможности дышать, пока она по-настоящему не потеряет сознание. Но Фиала запрокинула голову и укусила его.

Зрачки ее глаз стали огромными, так как наркотик начал действовать и работал против нее. Но полагаться только на его помощь Хьюланн не мог себе позволить.

Почувствовав кровь из его руки, Фиала издала довольный булькающий хрип.

Она впала в состояние аффекта.

Фиала выгнулась и почти сбросила с себя противника. Сожалея о том, что приходится это делать, Хьюланн со всего размаху ударил ладонью по ее самому уязвимому месту. От боли у Фиалы перехватило дыхание, и ей пришлось испытать то же самое, что совсем недавно чувствовал Хьюланн. Из ее горла вырывались нечленораздельные хрипы. Хьюланн ударил снова, посылая в ее тело новую волну парализующей боли.

Затем он встал. Фиала больше не представляла для него никакой опасности. Она лежала, скорчившись на полу, поливая его бранью. Она несла какую-то чушь о том, как он купил право на управление бригадой ученых у командира Второй Дивизии и как она получила бы вместо него работу, которая по праву должна была принадлежать только ей.

Хьюланн уже не обращал на нее никакого внимания. Его голова и без того была забита проблемами, так что он был не в состоянии воспринимать, а тем более осмысливать то, что она выкрикивала ему.

Десятью минутами позже Фиала уже сидела, привязанная к стулу, а ее рот, как и рот Баналога, украшал тщательно засунутый кляп. Она больше не понимала, что с ней делают. Представления о времени и пространстве у нее отсутствовали. Сладкий наркотик перенес Фиалу в более приятное место, чем это. А мурлыканье и воркование относились теперь к каким-то образам, возникавшим в ее одурманенном воображении.

Хьюланн вышел в коридор, нашел проем лифта, нажал на кнопку первого этажа и сделал шаг в пустоту. Он падал и падал вниз, пока поле лифта не начало замедлять его полет по мере приближения к цели.

Найдя вездеход, который был припаркован с остальными машинами позади башни, Хьюланн открыл дверь, забрался внутрь и вставил ключ. Мотор приятно заурчал, подавая первые признаки жизни. Роторы шасси откашлялись, зашипели и равнодушно начали отстукивать удары. Машина, оторвавшись от земли, плавно поднялась вверх.

Вскоре Хьюланн оказался над открытой площадью, где возле перевернутого танка его .ждал Лео. Описав в воздухе широкую дугу, вездеход опустился возле кучи булыжников. Откинувшись на спинку сиденья, Хьюланн нажал на кнопку двери, которая тут же открылась. Мальчик понесся вниз по склону, зацепился за обрывок алюминиевого троса и растянулся на земле. Но в следующее мгновение он уже снова был на ногах и продолжал свой бег. Наконец Лео скользнул в машину и захлопнул за собой дверь.

Хьюланн знал, что за пределы площади можно было выбраться только по одной улице; Он развернул машину в нужном направлении и вдруг увидел патрульного наоли сквозь частично залепленный снегом прозрачный пол кабины. Патрульный размахивал руками и что-то отчаянно кричал. Он еще не вошел в контакт с Фазисной системой, - Хьюланн обязательно услышал бы, - но мог сделать это в любую секунду.

Патрульный встал перед Хьюланном и закрыл выход к улице, идущей от площади. Его руки по-прежнему мелькали в воздухе, и слышался крик.

Хьюланн вдавил акселератор. Лопасти винтов начали с визгом набирать обороты.

Патрульный наконец понял, какую ошибку сделал, что не позвал на помощь раньше. Что-то изменилось в молчании Фазисной системы, и Хьюланн уловил, что наоли приготовился объявить всеобщую тревогу.

Хьюланн еще увеличил обороты винтов и направился к патрульному.

"Внимание..."

Первые слова тревоги, поступившие из Фазисной системы, раздались в голове Хьюланна подобно взрыву.

Патрульный попытался прыгнуть в сторону, но сделал это слишком поздно. Столкнувшись с корпусом налетевшей на него машины, он был отброшен назад. Мощные стальные лезвия винтов вонзились в его плоть, нисколько не снижая своих оборотов.

Хьюланн даже не оглянулся. Его взгляд был прикован к дороге. Оборвать сигнал тревоги ему все-таки удалось. Даже если патрульного скоро обнаружат, никто не узнает, кто его сбил. Сбил? Нет, убил. Хьюланн убил патрульного.

Его начало охватывать странное оцепенение по мере того, как он стал осознавать свой проступок. Он, тот, который никогда не хватался за оружие даже в минуты страшного гнева, совершил убийство.

Словно под воздействием гипноза, Хьюланн сосредоточенно вел машину. Он думал только о необходимости убежать и скрыться - ни о чем другом думать сейчас он просто не мог. Скрыться не только от наоли, которые бросятся на его поиски после того, как найдут Баналога и Фиалу. Он бежал от мертвого патрульного, И от своего прошлого. Быстрее, Хьюланн, быстрее! Его машина порхала во мгле, словно маленькое насекомое.

Они пролетали мимо многочисленных строений наоли. Время от времени вспышки света из их окон озаряли кабину, и Лео мог видеть, как по грубой серой коже Хьюланна катятся слезы.

Травматолог Баналог сидел, привязанный к стулУ. Ему удалось развернуться так, что можно было наблюдать, как за окном падает снег.

"Если Вселенная действительно так гармонично устроена, как показали многочисленные исследования, - размышлял он, - тогда насколько же важна каждая раса, как часть всеобщего равновесия? Я имею в виду галактическую расу существ разумных. Одну из одиннадцати нам известных. Такую, как люди или наоли. Что будет, если полностью истребить людей? Ничего не будет? В таком случае мы слишком высокого мнения о себе самих. Не вернется ли это впоследствии снежным комом? Многое ли изменится, если исчезнут люди? Не будет ли этот снежный ком нарастать и нарастать из года в год, из века в век, из тысячелетия в тысячелетие, а затем вернется и обрушится на самих наоли? Не обрекаем ли мы себя в конце концов на верную смерть, на проклятие? Возможно, мы просто выиграли какое-то время перед тем, как столкнуться с фактом своего собственного заката?"