Журнал «Вокруг Света» №02 за 1980 год - Вокруг Света

Современные аляскинские китобои вооружены гарпунными ружьями, оснащают свои гарпуны разрывными гранатами, а с применением более совершенного орудия возрастает бесцельная гибель животных. Считают, что на каждого доставшегося охотникам кита приходится, по крайней мере, еще один напрасно погубленный: погибший от ран где-то во льдах. Стадо же гренландских китов вряд ли превышает две тысячи особей, и неизвестно, растет оно или сокращается. Может быть, пора дать ему возможность восстановиться?

Мы в гостях в семье Дэвида Клейна.

Наш хозяин — известный зоолог, профессор Института арктической биологии. Институт входит в состав Аляскинского университета, расположенного в Фэрбенксе — самом большом городе центральной Аляски и втором по величине в штате...

Дом необычной архитектуры, частично двухэтажный, частично одноэтажный. Не сразу и поймешь, сколько в нем углов. Он срублен руками хозяина, его жены и сына несколько лет назад и стоит на лесной опушке. С тыла вплотную подступает тайга, перед фасадом открывается обширная поляна с тихим ручьем посредине. До шоссе около километра. Вокруг — тишина.

В доме приятно пахнет смолистым деревом. Профессор много ездит по свету, и на стенах развешаны сувениры — из Норвегии и Финляндии, Франции, Канады. А в центре — знакомые изделия из меха, рога, бересты: память о пребывании в нашей стране, о путешествиях по Сибири. Хозяин и сам похож на сибиряка. Он высок ростом, сухощав, немногословен. В коротко подстриженных усах и бороде седина. Выражение лица, морщины вокруг глаз, походка, манеры сразу выдают в нем путешественника и охотника. Доказательство этому на столе. Вчера вместе с сыном они заполевали северного оленя, и поэтому основное блюдо сегодня — жареная оленина. В сенях на стене висят лыжи и снегоступы: Клейн ходит на них зимой за несколько километров на работу, в институт. Под стать ему жена — моложавая, энергичная, приветливая. Дэвид рассказывает об истории Аляскинского университета: он был организован в 1922 году, и поначалу в нем числилось шесть студентов и шесть преподавателей («Вот было идеальное соотношение!» — смеется профессор). Беседа идет об общих знакомых, но то и дело разговор сползает на самую близкую хозяину тему — оленеводство.

«Ну ладно, Клейн — зоолог, охотник, ему хорошо жить в лесу, — думаю я. — А каково ей, нашей хозяйке?»

Словно угадывая мои мысли, жена Дэвида подводит меня к окну. Надвигаются сумерки, над ручьем клубится туман. Через поляну идет лось-рогач. Он почти черный, белеют лишь размеренно ступающие ноги.

— Где еще увидишь все это у нас в Штатах? — говорит она. — Где осталась такая тишина? Вот почему мне нравится Аляска, наша Большая Земля...

С. М. Успенский, доктор биологических наук

Вершины высоких Татр

Б ыстро мелькали под колесами километры дороги из Банска-Бистрицы в Попрад, в горы. Только вчера нам показывали фильм о словацком восстании 1944 года, пожелтевшие фотографии на стендах, где обнимались советские и словацкие бойцы...

«Татра» въехала в долину, окруженную с трех сторон горами. Справа, прижавшись к крутому склону, серела гранитная глыба. И вдруг на камне мы увидели красноармейскую каску со звездой. Она лежала на граните так, будто солдатская рука только что сняла ее на привале. Лишь две таблички с надписями на русском и словацком языках скорбно напоминали всем, что советский воин остался навечно в этой земле, за свободу которой погиб. А рядом, как и в бою, остался с ним словак, павший в дни восстания.

Сколько же таких памятников усеяло землю чехов и словаков!

Где бы мы ни были — в Праге, Брно, Братиславе, Карловых Варах, — всюду мы видели памятники советским воинам-освободителям, ходили по улицам, названным их именами. Но в Праге есть одно место, которое нельзя миновать. Кладбище на Ольшанах. Посреди него навечно застыла гранитная фигура советского солдата с автоматом в руке.

...Вымотанная отступлением немецкая часть уцепилась за чешскую речушку и, окопавшись, не сдавала рубеж. Фашисты огрызались танковыми контратаками. Лобовая броня этих тяжелых машин была слишком толста для орудия Савелова. И тогда расчет решил сменить позицию, поставив пушку с фланга.

Нелегко тащить орудие через болотистую низину. Мокрые, ободранные до крови руки срывались с металла, от напряжения дрожали ноги, кто-то зачерпнул голенищем болотной жижи из рытвины. Солдаты оступались, падали, но упрямо толкали пушку вперед. Когда за низкорослым кустарником мелькнул просвет, разом остановились. В тишине громко падали капли с орудийного щитка да слышалось тяжелое дыхание людей. «Опушка! Давай устанавливать...» — сказал чей-то голос.

Через несколько минут донесся шум моторов; ближе, ближе слышно лязганье гусениц. Сквозь ветки было видно, как уверенно идут танки, покачиваясь и вздымая за собой пыль. На секунду бойцы замялись: попасть надо было с первого выстрела, иначе танк сомнет расчет. Саша шагнул к пушке, пригнулся к ней — чуть дрогнул орудийный ствол, следя за бортом громыхающего чудовища. Выстрел...

Танк вспыхнул, крутанулся на одной гусенице, перегородив дорогу остальным. Дальше уже было легче.

...Об этом случае рассказал пражским рабочим Петр Савелов. Пять братьев Савеловых воевали в Отечественную, двое погибли. Петр, сын полка, дрался на Ленинградском фронте, ходил в разведку, брал «языков», служил в роте автоматчиков и даже играл на трубе в полковом оркестре. Но рассказывал он сейчас о брате Александре, награжденном орденом Славы III степени за подвиг, совершенный на чехословацкой земле.

— И для меня, — говорит Петр, — этот памятник в Ольшанах — памятник моим братьям...

...Человек бежит по горной троне, хватая ртом воздух. Сил больше нет — падает. Шатаясь, поднимается и снова бросается вверх по склону. Смертельная опасность гонит его вперед, новые силы дает жажда свободы. Перед его глазами оружие и множество рук, поднимающих его на борьбу. Человек с карабином в руках крадется меж соснами, целится, стреляет во врага. Полиэкранный фильм множит вооруженного человека — это народ восстал против фашистов...

На этот фильм в музей Восстания в Банска-Бистрице — городе, где был штаб партизанского движения, — мы пришли с молодыми словаками прямо с митинга дружбы словацко-советской молодежи.

Музей Восстания стоит над городом, отсюда видны горы; и сам музей напоминает взорванную скалу или разорванные оковы. Тихий звон слышится у входа — вечная память павшим и слава живым героям. Как только перешагиваешь порог музея, сразу замечаешь фотографии, с которых смотрят улыбающийся советский и чехословацкий капитаны. Мужественно сражались интернациональные отряды. Рядом со словаками и чехами стояли насмерть русские Емельянов и Николаев, болгарин Бушков, поляк Униковский, француз Жан Мазе.

Мы рассматривали автоматы, защитную одежду, а вот ручной печатный станок. В центре восстания выходила газета, работало словацкое Свободное радио, существовал передвижной театр, даже с автобусом. Возник целый фронт, и гитлеровцам пришлось бросить в горы несколько дивизий...

— Карателям удалось окружить один из отрядов. У него было красивое название «Высокие Татры». Сейчас туман, трудно разглядеть пик Кривань, у подножия которого располагался штаб. Партизаны не давали житья фашистам: спускались в долину, подбирались к железной дороге, взрывали составы. Многие эшелоны с немецкими солдатами и боеприпасами не дошли на Восточный фронт.

Это рассказал мне Мирослав Женишек, который мог отыскать в горах любую тропку хоть с завязанными глазами, готовый всегда прийти на помощь людям, попавшим здесь в беду. Он разговорился, как только наша «татра» выбралась из молчаливых улочек Попрада, где за заборами изредка попадалось светящееся окно.

Зима пришла в Татры рано, и тихие ели согнулись под снегом.

Мы проскочили мимо домиков Старого Смоковца. В редеющем тумане внезапно возникла стена Высоких Татр. Машина остановилась, и Мирослав, легко выпрыгнув из нее, пошел вперед. Я охватываю взглядом его высокую, худощавую фигуру, смотрю, как ловко он идет, слегка сутулясь, по склону, и вспоминаю снова кадры фильма о словацком восстании.

— Партизаны спустились по этой дороге с гор, — кивает Мирослав вперед, — она называется Дорогой Свободы. А внизу, в Попрадской долине — партизанское кладбище. Там похоронены капитаны Раша и Моравко, храбрые командиры из отряда «Высокие Татры», они отстреливались до последнего патрона. Над могилами партизан, на скальной стене посажено горное дерево, которое живет века. Все, кто приезжает в горы, приходят сюда почтить память солдат, погибших за свободу.