Екатерина Великая - Кэролли Эриксон

Суждения родственников не удивили Иоганну. Она ожидала такого мощного противодействия. Но провидению было угодно, чтобы София поехала в Россию, а против провидения нельзя восставать, как бы этого ни хотели тетушка Мария-Елизавета и сестра Ядвига в Кведлинбурге. «Мы можем быть уверены, что Всевидящий приводит в исполнение свои замыслы, которые скрыты от нас», — набожно писала она, молясь о том, чтобы Господь помог всегда доставать им свежих коней и съедобную пищу и не дал им заблудиться в пургу.

Они приближались к русской границе. Кругом на многие мили простиралась серебристо-серая болотистая низменность, слабо поблескивая при скудном полуденном свете. Вдруг откуда-то из пустоты возникла фигура всадника, который скакал им навстречу. Это был русский гонец. Он тут же помчался назад, чтобы известить начальство о скором прибытии гостей. Потом появился еще один всадник, полковник Воейков, который вместе с ними пересек границу и сопровождал их до Риги.

Казалось, что все население города высыпало на улицы, чтобы приветствовать замерзших гостей из Ангальт-Цербста. Выстроился почетный караул. Громыхнула пушка, зазвонили колокола, и один из посланников императрицы, Семен Нарышкин, произнес приветственную речь. Присутствовали при встрече вице-губернатор Долгоруков, а также генералы и высшие гражданские чиновники.

Весь этот пышный прием вскружил Иоганне голову. Теперь она могла отбросить вымышленное имя и назваться своим собственным знатным титулом. Между тем к ней уже выстроилась очередь из аристократов, чтобы засвидетельствовать Почтение и поцеловать руку. Водопад почестей не утихал два дня. Гвардейцы при выходе Иоганны принимали «на караул», а трубачи сообщали о передвижениях гостей. Иоганна и София получили теплые собольи шубы, расшитые золотом, и полость. Им также вручили приветственные послания от императрицы и графа Брюммера.

София не возражала против того, чтобы ее мать заняла центральное место во всех этих празднествах, хотя она прекрасно понимала, что торжественная встреча устраивается именно ей, как будущей великой княгине, а не матери. Ее ум уже деятельно работал, наблюдая за поведением и привычками русских. Одного из генералов она попросила рассказать об императорском дворе, о тех, кто играл там ключевые роли. Ее политическое чутье уже пробудилось. Она понимала, что быстро и успешно освоится, если побольше узнает о русской жизни.

В ее мыслях, конечно, немалое место отводилось Петру. Она, должно быть, размышляла, изменился ли он со времени их последней встречи в Эйтине и вскружило ли ему голову его теперешнее высокое положение.

На полях и болотах уже лежал глубокий снег, и путешественники сменили свои кареты на просторные и теплые сани, взятые из каретного двора самой императрицы. Эти сани были похожи скорее на маленькие дома на полозьях, такие тяжелые, что по сугробам их тащили упряжки из дюжины лошадей. Внутри там стояла печка и были постели с матрацами и меховыми пологами. Даже стены были покрыты мехами. Ночью София, Иоганна и фрейлейн Кайн почивали на шелковых подушках. Для их охраны на этом последнем отрезке пути был выделен кавалерийский эскадрон и отряд пехотинцев. Кроме того, их сопровождал санный поезд с русской знатью и чиновниками.

Еще четыре дня пути — и они въехали в Санкт-Петербург, город, строительство которого было начато около полувека назад отцом императрицы Елизаветы, Петром Великим. Здесь, как и в Риге, о прибытии важных гостей из Германии возвестили пушки, перезвон колоколов. У парадной лестницы Зимнего дворца собралась огромная толпа встречающих. Императрица и многие из придворных были в это время в Москве, за четыреста миль отсюда.

Иоганну и Софию приветствовали канцлер Бестужев и другие государственные мужи, которые затем проводили гостей в отведенные им роскошно убранные апартаменты в величественном, поражающем своим великолепием здании, построенным для Елизаветы итальянским архитектором Растрелли.

После шести недель изнурительной дороги София и Иоганна больше всего жаждали отдыха и покоя, но в последнем им было отказано. Приходилось встречаться со множеством сановников, осматривать достопримечательности этого необычного города. Они побывали на зимнем карнавале, катались с горок на санках, что очень понравилось Софии с ее мальчишескими замашками, а также сидели за обильными обеденными столами. Гофмейстер Нарышкин устроил в честь гостей экзотическое представление. Во двор ввели четырнадцать слонов, подаренных императрице персидским шахом, которых заставили выполнять различные команды. В перерывах между развлечениями Иоганна уединялась с посланниками Пруссии и Франции — Мардефельдом и Шетарди. Оба дипломата давали ей указания, как завоевать расположение императрицы, и предостерегали о том, что канцлер Бестужев делает все, чтобы помешать браку Петра и Софии. Такой супружеский союз символизировал бы дружбу России и Пруссии (поскольку София была протеже Фридриха), а Бестужев был ярым противником этого сближения. Шетарди посоветовал Иоганне сократить свое пребывание в Петербурге и постараться попасть в Москву ко дню рождения Петра, то есть к 10 февраля (в России еще действовал юлианский календарь, который на одиннадцать дней отставал от западноевропейского). Такой жест, бесспорно, придется по душе императрице.

Не успев еще как следует отдохнуть после долгого изматывающего путешествия, Иоганна и ее дочь опять уселись в отделанные мехом сани императрицы. К ним присоединились четыре фрейлины Елизаветы, и все шесть женщин, а вдобавок Кайн и другие дамы из Цербста с чувством обреченности отправились в четырехсотмильный путь, на протяжении которого им предстояло испытать многие неудобства. И для каждого экипажа требовалось десять лошадей.

Останавливаясь только для смены коней, санный поезд двигался даже ночью, ориентируясь по кострам, которые жгли крестьяне. Днем поглазеть на путешественников собирались толпы людей. Услышав крики с обочины, София спросила своих русских спутниц, что они означают.

— Везут невесту великого князя вместе со свитой! — отвечали ей.

Кони неслись сломя голову по замерзшему, укатанному пути. Разыгравшаяся метель ослепляла кучеров. И вот, проезжая через одну деревню, сани, в которых ехали Иоганна и София, резко свернули и врезались в избу. Силой удара выбило тяжелый железный брус, на котором держалась крыша кибитки. Падая, он задел плечи и голову Иоганны. София осталась цела и невредима.

Иоганна, испуганная этим происшествием и чувствуя боль от ушиба, думала, что умирает. Весь кортеж остановился в этой деревне, пока осматривали мать невесты. Одну за другой снимали с нее одежды и наконец добрались до тела, на котором не нашли никаких повреждений: ни крови, ни даже синяков. Иоганна рассерженно твердила, что она серьезно ранена, но в конце концов дала себя убедить, что меха надежно защитили ее. Во время стоянки сани починили, и путешествие продолжалось.