Тайна, покрытая мраком - Татьяна Полякова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подъезжая к дому, я заметила соседку, она стояла на балконе и курила, задумчиво глядя в небеса. Должно быть, гадала, следует ли ждать хорошей погоды? Дождь кончился, но солнце показаться не торопилось. Июль, а я еще ни разу не купалась. Может, и хорошо, что лето не задалось, бабку надолго не оставишь, а в жару в доме сидеть обидно. Следующим летом обязательно в Турцию махну… и я по обыкновению принялась мечтать. Помнится, в прошлом году я тоже мечтала, купила два купальника, четыре новых платья. Очень рассчитывала на романтическую встречу с последствиями, в смысле, с приятным продолжением. Турки меня не интересовали, девушка я разумная. Очень подошел бы молодой человек, к примеру, из Германии. Хотя и соотечественником я бы пренебрегать не стала. Оказалось, что классных девчонок в Турции хватает и без меня. И все в новых купальниках. Я так и осталась ни с чем, если не считать смутного подозрения, что отпуск прошел впустую.
Воспоминания удовольствия мне не доставили, и из машины я выходила с легкой обидой на свою женскую судьбу. До квартиры оставалось два метра, когда я замерла в ожидании: как поведет себя дверь? Потом решительно взялась за ручку… дверь оказалась заперта. Что-то новенькое. Не зная, как отнестись к данному факту, я достала ключ и вскоре переступала порог квартиры в некотором напряжении. Никто не выскочил навстречу с громким воплем. Жилище, как и в прошлый раз, было необитаемым. Однако наметились перемены. Прежде всего записка со стола исчезла. Это я заметила сразу, лишь только заглянула в комнату, но подошла к столу и тщательно все осмотрела вокруг: что, если записку унесло ветерком, бог знает откуда здесь взявшимся? Но нет, ни под столом, ни под шкафом записки не было, и под креслом она не завалялась. Выходит, кто-то ее забрал. И почему это должно меня удивлять, если именно на это я, то есть бабка, и рассчитывала. Однако я продолжала оглядываться с сильнейшим недоверием. Все вокруг выглядело как в прошлый раз… и не так.
Я заглянула в шкаф, одежду всю переворошили, а вчера лежала аккуратно сложенная. В квитанциях тоже основательно порылись и ящики комода вниманием не обделили. Во мне зрело подозрение: кто-то проводил обыск, как я накануне, но в отличие от меня куда меньше заботился о том, чтобы скрыть следы вторжения, хотя ящики прикрыли аккуратно и их содержимое по полу не раскидывали. Либо сам хозяин здесь что-то искал, либо нас посетили воры, но, убедившись, что в квартире нет ничего ценного, ушли себе с миром и дверь захлопнули. Интеллигентные люди. Я перевела взгляд на портрет и криво усмехнулась. Мишаня сверлил меня взглядом и улыбался куда пакостнее, чем вчера. Тут же созрел третий вариант: в квартире куролесил покойный братец, а не хозяин и даже не воры. Но эти сказки мы бабке оставим. В любом случае записки уже нет, будем ждать развития событий. Я направилась к выходу, чувствуя некое жжение в затылке от весьма настойчивого взгляда. Повернулась и зачем-то погрозила Мишане кулаком.
Стоило мне оказаться на лестничной клетке, как дверь справа распахнулась и появилась соседка.
— Опять ты? — спросила она.
— Зашла проверить квартиру, — пожала я плечами.
— Проверяй как следует, ночью гости были.
Я шагнула к ней с замиранием сердца, а она сложила руки на груди и сурово поджала губы.
— Не томите, — предупредила я, чувствуя повышенное возбуждение.
— Часов в двенадцать слышу, за стеной ходит кто-то, — склонившись к моему уху, зловеще начала Татьяна. — Я на балкон. Шторы на окнах плотненько задернуты, но свет все равно пробивается, тонюсенько так, но я углядела. А там все ходят и ходят.
— Никто не стонал? — спросила я со вздохом, решив, что рассказ соседки — плод неуемной фантазии.
— Нет, — удивилась она. — А кому стонать-то? Или ты думаешь, они жильца… того?
Тут мы уставились друг на друга в великой растерянности, обе поняли, что мы о разном, но не могли сообразить, в котором месте наши дороги разминулись.
— Что было дальше? — кашлянув, спросила я.
— В полицию позвонила, — ответила соседка. — Пусть разбираются. Если в квартире никто не живет, так и по ночам бродить нечего, а если живет, пусть документ предъявит, что здесь на законном основании.
— Разумно, — кивнула я. — И что полиция?
— Велели хозяйке звонить, вот что. А у меня и телефона-то нет, пока я с ними ругалась, за стеной все стихло. Я стала в дверной глазок наблюдать, выйти побоялась, мало ли что. Смотрю, дверь открывается, и выходят двое. Один высокий, худой, другой ростом поменьше и в плечах пошире. И по лестнице шмыг.
— А лица разглядели? — спросила я, хотя что мне за дело до их лиц, если я понятия не имею, как выглядит Андрюшенька.
— Совершенно бандитские рожи, — вынесла соседка вердикт.
— Раньше вы их тут не встречали?
— Да вроде нет. Если честно, не очень-то я их разглядела, — она вздохнула, посмотрела на меня с печалью и продолжила: — Я соседей поспрашивала… говорят, бывшего хозяина квартиры зарезали. Правда, не здесь, но все равно беспокойно. Дурное место.
— Наверное, это хозяйкин внук был с приятелем, — заметила я, с намерением ее успокоить. — В квартире все на своих местах, я проверяла.
Соседка досадливо махнула рукой и дверь захлопнула, а я побрела к своей машине. Очень заманчиво было предположить, что приходил в самом деле внучок, но с какой стати ему рыться в старых квитанциях? Нет, что-то не сходится. Гадай теперь, кто записку взял. Этим-то двоим записка зачем могла понадобиться? Допустим, хозяин был в квартире, а потом явились двое неизвестных… Хотя, могло быть и наоборот, то есть Андрей приходил с приятелем, а рылись еще до него… В общем, ни до чего толкового я так и не додумалась и здорово разозлилась. Злилась я в основном на себя, а досталось Теодоровне. Но вернувшись домой, я первым делом решила успокоить Любку.
— Жива-здорова твоя Софья, только зовут ее Ольга, и она нагло врет, что здесь никогда не работала.
Любка выслушала мой рассказ, прижимая руку к сердцу, а потом сказала:
— Ленка, ты не злись, только я ничего не поняла. Если она Ольга, то почему по паспорту Софья. И куда та, что Софья, делась, если ее паспорт оказался у Ольги?
— Уясни главное. Угроза исходит не изнутри, а снаружи. Ольга просто воспользовалась чужим паспортом, переклеив фотографию.
— Что делается, — ахнула Любка. — Бабушку хотят ограбить?
— Возможно, но мы с тобой настороже, не позволим супостатам лишить старушку нажитого непосильным трудом.
— А Витьку опять где-то носит. Как думаешь, он с супостатами заодно? Надо на эту Ольгу в полицию заявить. Пусть разбираются, почему она вдруг стала Софьей.
— Уйдет в глухую несознанку и скажет, что с паспортом мы сами намудрили.
— Ничего подобного, бабушка и Витька ее узнают.
Тут я решила, что самое время поговорить с Теодоровной, и отправилась к старушенции. Бабка лежала, раскинувшись на подушках, с подозрительным румянцем на лице. Я знала, что под кроватью она держит заначку, фляжку с коньяком, и в хорошем расположении духа может пару раз за вечер приложиться. Злоупотреблять — ни-ни, но считала, что сто граммов человеку лишь на пользу. Я, само собой, не возражала, если бабке в радость, но сейчас ее привычки вызвали гневный протест. Коли ты при смерти, так будь любезна об удовольствиях забыть и умирать как положено, сказав «прости-прощай» всему земному. Опять же, на голодный желудок следовало бы поостеречься.
Старушенция открыла один глаз и спросила едва слышно:
— Новости есть?
— Есть, — сурово ответила я и замерла в трех шагах от постели, сложив на груди руки.
Бабка завозилась, устраиваясь поудобнее, разгладила кружевную оборку на пододеяльнике и начала смотреть с интересом.
— Вам фамилия Кагарлицкая о чем-нибудь говорит? — спросила я.
Теодоровна задумалась, устремив взгляд куда-то вдаль на уровне моего плеча, пожевала губами, вроде пробуя фамилию на вкус, и кивнула:
— Была у нас прима с такой фамилией. Я тогда только-только начинала, а она звездила вовсю. Такая была сука, прости Господи. С режиссером сожительствовала, он все лучшие роли ей, а мне, значит, фигу с маслом. Мне их шуры-муры по барабану, но нечего талант затирать. Я быстро их на место поставила, и ее и его.
— Не сомневаюсь, — сказала я. — А кого-нибудь ближе к историческим временам припомнить можете?
— Чего пристала, дура? — нахмурилась бабка.
— Не иначе, Милана Теодоровна, память у вас начисто отшибло. Вы бы с коньяком завязывали, — я извлекла из кармана паспорт и сунула бабке под нос. Не спеша достав лорнет, та принялась его изучать, брезгливо морщась. — Эта девушка у вас работала, — нетерпеливо напомнила я.
— Сама знаю, что работала. Сонька-вертихвостка. Дура и неумеха. Выгнала я ее. А паспорт откуда? — нахмурилась старушенция.
— За холодильником валялся. Любка нашла.