Великие князья Дома Романовых - Инна Соболева

Граф Н. И. Салтыков.

Старания добрейшего Николая Ивановича увенчались успехом: математику великим князьям преподавал знаменитый Массон, географию и естествознание – не менее прославленный Паллас, физику – Крафт, русскую историю и словесность – известный в те годы писатель Михаил Никитич Муравьев, отец и дядя будущих декабристов. Такая вот ирония судьбы.

А вот что касается преподавателя Закона Божьего протоиерея Андрея Самборского… Он принадлежал к хорошему обществу, почти 15 лет провел в Англии, был человек просвещенный. Но в церковных кругах ходили слухи, якобы отец Андрей уклонился от православия. Насколько подозрения эти были обоснованны, уже не узнать. Но точно известно одно: его царственный ученик любил православное богослужение, исполнял обряды, но (трудно такое даже представить!) до 1812 года не читал Священного Писания. Только в тяжелейший, критический момент своей жизни и жизни вверенной ему державы государь Всея Руси вспомнил о Слове Божьем. Но твердости в вере Александр Павлович так и не обрел. Отсюда его религиозные метания, склонность к мистицизму, так не свойственная православию. Может быть, только к концу жизни…

Фридрих-Цезарь Лагарп.

Учителем французского языка по совету Гримма Екатерина пригласила убежденного демократа, швейцарского адвоката Фридриха-Цезаря Лагарпа. К этому времени государыня завершает наставление о воспитании великих князей. В нем главное место отводит познанию России и изучению русского языка. «Русское письмо и язык надлежит стараться, чтобы знали как возможно лучше», – пишет императрица. Прочим же языкам рекомендует учить в разговорах, «но чтобы притом не забывали своего языка русского и для того читать и говорить с детьми по-русски и стараться, чтобы говорили по-русски хорошо». Кроме того, она предписывает «употреблять по несколько часов в день для познания России во всех ее частях… сие знание столь важно для их высочеств и для самой империи, что спознание оной главнейшую часть знания детей занимать должно; прочие знания, лишь применяясь к оной представить надлежит… Карта всея России и особо каждой губернии с описанием, каковы присланы от генерал-губернаторов, к тому служить могут, чтоб знать: слой земли, произрастания, животных, торги, промыслы и рукоделия, также рисунки и виды знаменитых мест, течение рек судоходных с назначением берегов, где высоки, где поемны, большие и проселочные дороги, города и крепости знаменитые, описание народов, в каждой губернии живущих, одежда и нравы их, обычаи, веселия, вера, законы и языки».

Специальный раздел государыня назвала «Обхождение наставников с воспитанниками». От учеников она требовала безусловной покорности, для наставников считала совершенно непозволительным допускать в обращении с учениками льстивость, заискивание, вмешиваться в их игры, смущать детей неуместными и бесполезными выговорами.

Любовь и уважение к прошлому своей страны Екатерина считала важнейшим качеством будущего монарха, потому самолично составила по летописям рескрипт, озаглавленный «Записки касательно Российской истории». Это поразительное произведение. Наверное, первый исторический труд, который в XX веке назвали бы пособием по патриотическому воспитанию. Царица не просто описывала события далекого прошлого, она находила в каждом из них нравственный смысл, который будил чувство гордости своей страной, желание не посрамить память предков.

Лагарп внимательно изучает педагогические труды Екатерины. Он поражен: самодержавная императрица, владычица огромной империи нашла время, чтобы написать пособие по обучению и воспитанию внуков. И как написать! С каким знанием дела! С какой любовью к детям и к своему Отечеству! И это – в недавнем прошлом немецкая принцесса! Значит, и он, иностранец, может стать для этой загадочной страны своим, может стать ей полезным. И он подает государыне записку об обучении ее внуков, основанную на изложенных ею принципах (то ли действительно согласен с нею во всем, то ли понимает, как завоевать ее расположение). Записка имеет успех. Государыня назначает Лагарпа, не скрывающего, что он считает самодержавие способом правления, недостойным современного общества, воспитателем двоих (как она надеется) будущих самодержавных монархов. Можно только поражаться широте взглядов Екатерины Великой. Потом их отношения будут складываться по-разному. В конце концов Лагарп вынужден будет уехать из России (чтобы ненадолго вернуться, когда его ученик уже станет императором).

А в 1784 году Лагарп писал по поводу своего назначения: «Провидение, по-видимому, возымело сожаление о миллионах людей, обитающих в России… Благодаря постоянству можно было способствовать сохранению лучшего будущего для 40 миллионов людей… Целью моих занятий было читать с моими учениками сочинения, в которых вопрос о свободе человечества был энергически защищаем людьми замечательными и притом умершими прежде революции. Это удалось благодаря речам Демосфена, Плутарху, Тациту, истории Стюартов, посмертным запискам Дюкло, я мог исполнить мою задачу, как человек, сознававший свои обязательства перед великим народом».

Граф Мориоль вспоминал: «Лагарп видел, что его старания приносили плоды. Братья в своих детских играх создали себе идеальное, вымышленное существо, названное ими графом де Сент-Альбаном. Этот граф был у них всегда во главе их солдат и их воинственных игрушек; он был центром, вокруг которого вертелись все политические соображения, ибо Французская революция, которая была в то время в полном разгаре, составляла предмет толков при дворе и возбуждала их молодые умы. Великий князь Александр ставил этого князя во главе всех революций, народных восстаний, всех предприятий, направленных против власти, и всегда награждал его. А великий князь Константин приговаривал его к повешению или расстрелянию. Эти мелочи были весьма знаменательны и обрисовывали характер этих двух детей».

Об отношениях Лагарпа с младшим из братьев я расскажу в главе «Император Византии», а старший, хотя и доставлял наставнику немало хлопот, мог растрогать доверчивой непосредственностью. Вот какое признание вручил тринадцатилетний ученик своему наставнику: «Вместо того чтобы себя поощрять и удваивать старания воспользоваться остающимися мне годами учения, я день ото дня становлюсь все более нерадив, более неприлежен, более неспособен и с каждым днем все более приближаюсь ко мне подобным, которые безумно считают себя совершенствами потому только, что они принцы. Полный самолюбия и лишенный соревнования, я чрезвычайно нечувствителен ко всему, что не задевает прямо самолюбия. Эгоист, лишь бы мне ни в чем не было недостатка, мне мало дела до других. Тщеславен, мне бы хотелось высказываться и блестеть за счет ближнего, потому что я не чувствую в себе нужных сил для приобретения истинного достоинства…Что из меня будет? Ничего, судя по наружности. Благоразумные люди, которые будут мне кланяться, будут из сострадания пожимать плечами, а может быть, будут смеяться на мой счет, потому что я, вероятно, буду приписывать своему отличному достоинству (имеется в виду титул. – И. С.) те внешние знаки уважения, которые будут оказываться моей особе. Так-то кадят идолу, смеясь над подобной комедией».

Ребенка, написавшего такое, можно упрекнуть в чем угодно, но не в заурядности. Что же касается подозрения, что люди будут смеяться на его счет, оно отравляло его жизнь с детства и до конца дней. Причина этого подозрения – глухота. Происхождение этой беды сторонники Екатерины и апологеты Павла видят в разном. Одни считают, что бабушка переусердствовала, закаляя внука: корзина с малышом стояла у открытого окна Зимнего дворца, что выходило на Петропавловскую крепость; когда в отведенное для выстрелов время крепостные пушки начинали палить, младенец постепенно глох на левое ухо. Правда, обнаружили глухоту, когда великий князь был уже подростком и частенько присутствовал на артиллеристских учениях в Гатчине. Грохот там стоял невообразимый.

Есть и третья версия (мне она кажется самой достоверной). Друг Василия Андреевича Жуковского, Алексей Михайлович Тургенев, прожил долгую жизнь, почти сто лет, и близко наблюдал порядки, существовавшие при дворах Екатерины и Павла. Он вспоминал, что если екатерининский двор отличался предупредительностью и корректностью, то с приходом к власти Павла Петровича царские дворцы стали похожи на казармы: «все кричат, бегают, топают и повсюду слышно громкое „вон“. Вместо привычного сигнала „к ружью“ часовые теперь перекликаются с помощью этого резкого междометия, которое своей грубой неожиданностью даже вызвало нервный припадок у одной из дочерей императора». Так вот, многие считали, что именно этим нелепым экспериментам батюшки Александр Павлович и обязан своей глухотой. Во всяком случае как только он стал императором, грозное «вон!» в царских резиденциях больше не звучало.