Берлинский дневник (Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента) - Уильям Ширер

Берлин, 23 января

Неприятный день. Утром меня разбудил телефонный звонок, - я работал допоздна и поздно уснул, звонил Вильфред Баде, фанатичный фашистский карьерист, в настоящее время отвечающий за иностранную прессу в министерстве пропаганды. "Вы были недавно в Гармише?" - начал он. Я ответил: "Нет". Потом он стал орать: "Я знаю, что вы не были там, и тем не менее вы без зазрения совести сочинили фальшивку о притеснении местных евреев..." - "Минуту, сказал я, - вы не можете называть меня бессовестным...", но он повесил трубку.

В полдень Тэсс включила радио, чтобы послушать новости, и как раз вовремя, потому что мы услышали, как разносят именно меня, называя грязным евреем и обвиняя в том, что я пытаюсь торпедировать зимние Олимпийские игры в Гармише (они начинаются через несколько дней) с помощью фальшивок о тамошних евреях и фашистах. Когда после завтрака я добрался до офиса, первые страницы дневных газет были полны обычных для нацистов истеричных обвинений против меня. Немцы, работавшие в офисе, предполагали, что гестапо может прийти за мной в любую минуту. Я действительно некоторое время назад написал серию корреспонденции о том, как нацисты убрали в Гармише все таблички с надписями "Евреи нежелательны" (их можно увидеть сейчас по всей Германии) и поэтому олимпийские гости будут ограждены от каких-либо знаков подобного обращения с евреями в этой стране. Я отметил также, что нацистские чиновники прибрали все хорошие отели для себя и поселили прессу в неудобных пансионах, что было правдой.

С каждой новой газетой, которую курьер приносил днем в офис, я все больше заводился. Большинство позвонивших мне друзей советовали не обращать внимания и говорили, что если я полезу в драку, то меня вышлют. Но в статьях было столько преувеличений и клеветы, что я уже не мог себя контролировать. Я позвонил в офис Баде и потребовал встречи с ним. Его не было на месте. Я продолжал звонить. Наконец секретарь сказал, что его нет и он едва ли придет. Около девяти вечера я уже не мог себя сдерживать. Я отправился в министерство пропаганды, прошмыгнул мимо охраны и ворвался в офис Баде. Как я и предполагал, он был там и сидел за своим столом. Я без приглашения сел напротив и, пока он не пришел в себя от удивления, потребовал извинения и признания ошибки в германской прессе и по радио. Он начал орать на меня. Я заорал в ответ, хотя от волнения не помню, что говорил, и речь, вероятно, была бессвязной. Наш крик, видимо, встревожил пару лакеев, потому что они открыли дверь и заглянули в кабинет. Баде приказал им закрыть дверь, и мы снова пошли друг на друга. Он стал колотить по столу. Я в ответ. Дверь поспешно открылась, и вошел один из лакеев, якобы предложить шефу сигареты. Я закурил свою. Еще дважды на наш стук заходил лакей, один раз опять с сигаретами, другой - с графином воды. Но я начинал понимать, что ничего не добьюсь, что никто, и меньше всего Баде, не обладает такой властью или просто порядочностью, чтобы внести даже самое маленькое исправление в механизм нацистской пропаганды, который уже запущен, какую бы великую ложь он ни символизировал. В конце концов он успокоился, стал даже слащавым. Заявил, что они решили не высылать меня, как планировали вначале. Я снова возмутился и пригрозил, мол, пусть попробуют выслать, но он не отреагировал, и я ушел. Боюсь, чересчур взвинченным.

Гармиш-Партенкирхен, февраль

Антракт оказался более приятным, чем я ожидал. С восхода до полуночи у нас с Тэсс уйма напряженной работы по освещению Олимпийских игр. Вокруг много эсэсовцев и военных, но пейзаж Баварских Альп, особенно на восходе и закате, великолепен, горный воздух опьяняет, румяные девушки в лыжных костюмах в основном весьма привлекательны, сами игры захватывают, главным образом опасные прыжки на лыжах с трамплина, гонки на санях (тоже очень опасные, иногда воспринимаются как вызов смерти), хоккейные матчи и фигуристка Соня Хейни. А в общем-то нацисты проделали великолепную пропагандистскую работу. Они произвели огромное впечатление на иностранных гостей тем, с каким размахом и как гладко провели эти игры, а также понравились своими хорошими манерами, которые нам, приехавшим из Берлина, конечно, казались наигранными. Меня это так насторожило, что я устроил завтрак для нескольких наших бизнесменов и пригласил Дугласа Миллера, торгового атташе в Берлине и наиболее информированного относительно ситуации в Германии человека в нашем посольстве, чтобы он немного просветил их. Но получилось так, что они рассказывали ему, как обстоят дела, а Дагу едва удавалось вставить слово. Забавно находиться здесь с Пеглером, острый и злой язык которого находит тут возможность хорошо порезвиться. У него, Галлико и у меня постоянно происходили стычки с эсэсовскими охранниками, которые всегда перекрывали стадион, когда на нем присутствовал Гитлер, и пытались нас не пропустить. Большинство корреспондентов обидела статья в "Volkische Beobachter", процитировавшая Берчэлла из нью-йоркской "Times". Он написал в том духе, что на этих играх нет ничего милитаристского и что журналисты, которые утверждают обратное, ошибаются. Пега это особенно возмутило. Сегодня вечером он казался немного встревоженным, боялся, что гестапо арестует его за правдивые корреспонденции, но я так не думаю. "Олимпийский дух" будет царить в течение двух недель, или даже дольше, а к тому времени Пег уже будет в Италии. Мы с Тэсс много общались с Галлико. Он сейчас на распутье. Добровольно бросил работу самого высокооплачиваемого спортивного журналиста в Нью-Йорке, распрощался со спортом и собирается поселиться в английской деревушке, чтобы проверить, сможет ли он прожить как писатель на вольных хлебах. Мало у кого хватит пороху на это. Завтра возвращаюсь в Берлин, чтобы снова впрячься в работу и освещать политические дела нацистов. Тэсс собирается в Тироль - немного отдохнуть от фашистов и покататься на лыжах.

Берлин, 25 февраля

Узнаю, что в первых числах месяца лорд Лондондерри находился здесь и встречался с Гитлером, Герингом и многими другими. Он всей душой поддерживает нацистов. Боюсь, что ничего хорошего его визит не принес.

Берлин, 28 февраля

Национальное собрание Франции значительным большинством голосов одобрило договор с Советами. Сильное негодование на Вильгельмштрассе. Фред Экснер рассказал, что, когда они с Роем Ховардом видели позавчера Гитлера, тот был чем-то сильно озабочен.

Берлин, 5 марта

В партийных кругах говорят, что Гитлер созывает рейхстаг 13 марта, в день, когда ожидается одобрение советско-французского договора сенатом. Атмосфера на Вильгельмштрассе сегодня неприятная, но в чем причина - понять трудно.

Берлин, 6 марта, полночь