Белый олень - Джеймс Тэрбер

— Коль меня полюбят верно, стану я женой примерной, а изменят в третий раз — в тот же миг я сгину с глаз. В том заклятье чёрных чар. Не остыл ли, Джорн, твой жар?

— Сейчас любовь изменит в третий раз, — каркнул Лекарь.

Принц Джорн встал с колен и поднял серебряную чашу, полную рубинов.

— Откройте двери шире, — взревел Клод, — для оленя! А кто возьмёт копьё, как пса, прикончу! Откройте двери шире для оленя!

И по всем залам дворца прокатилось: «ОТКРОЙТЕ ДВЕРИ ШИРЕ!!! Шире!! Шире!»

Белая фигура у золотого кресла замерла неподвижно. Все вытянули шеи и широко раскрыли глаза, глядя, как Джорн поднимает чашу.

— Так тихо, что паденье лепестка услышать можно, — шепнул Писец.

— Ничего не слышу, — пробормотал Токо.

— Молчать! — крикнул Клод. — И отойти, чтоб место дать. Отказ у Джорна в сердце, и сейчас услышим приговор!

Джорн произнёс:

— Вы более не то, чем прежде были, а то, чем есть, пребудете вовеки. Позвольте вам вручить сей дар любви!

Принцесса приняла чашу в руки.

— Вы в руки сердце приняли моё, — сказал Джорн.

Пока Принц говорил, огонь светильников угас, став тихим свечным пламенем, зал наполнился свежим апрельским воздухом, и Джорн увидел перед собой новую Принцессу, исполненную такой прелести, какая не являлась ему ни в жизни, ни во снах.

— Припоминаю этот аромат, — сказал старый Токо, — весенний свежий аромат сирени.

— Шш—ш, — шикнул на него Лекарь.

— Кто этот Принц, высокий незнакомец, который чашу взял из рук у девы? — шепотом спросил Писец, потому что откуда ни возьмись рядом с Принцессой вдруг появился высокий и смуглый, никому не знакомый юноша и принял чашу из её рук, чтобы она могла спуститься с золотого кресла и вложить свою руку в руку Джорна.

Король Клод, увидевший незнакомого Принца в тот же миг, что и другие, закрыл глаза, протёр их, снова открыл и шагнул вперёд.

— Ты кто, откуда, по какому делу? — раздался его громовой голос.

Высокий Принц поклонился Королю и сказал:

— Позвольте прежде, чем себя назвать, просить о вашей милости.

— Какой? — спросил Король.

— Есть дело, что отложено давно и ждало часа.

Юноша опустил серебряную чашу на золотой трон.

Писец прокашлялся:

— По правилам, желаемую милость в письме необходимо изложить, подробно и в возможно точных рамках. Прошения заносятся в регистр за подписью, скрепляются печатью…

— Кончай! — оборвал его Король. — Он прямотой мне нравится. Я милость обещаю.

При этих словах незнакомец подошёл туда, где стояли Тэг и Гэл, схватил каждого одной рукой, стукнул их лбами друг о друга семь раз и опустил на пол.

От раскатистого хохота Короля зазвенели щиты на стенах.

— Кто этот бог, что крутит молодцами, как куклами? — взревел он.

Юный принц поклонился.

— Я, Ваша Милость, Тэл, сын младший Тэра, владыки всей Нортландии.

— Слыхал. Могучий и богатый он Король, и ловок на коне, — сказал Клод и жестом велел юноше продолжать.

— Назвав себя, я приступаю к делу. Имею честь, Великий Государь, представить Вам и сыновьям, и свите мою сестру, великую княжну, принявшую сейчас подарок Джорна.

Принц Тэл отвесил глубокий поклон смуглой очаровательной деве, всё ещё державшей Джорна за руку.

— Её Высочество, Принцесса Розанора Нортландская!

Клод и его свита застыли, как заворожённые, и целую минуту никто не мог вымолвить слова от удивления. Лицо Клода сменило все цвета флага, пока не обрело свой обычный цвет вина и бури.

— Сто лир и скрипок, — громыхал Клод, — мяса и вина! Того вина, которое достойно сегодняшних торжеств! Расплавьте чан рубинов! Стойте! Принести вино в бутылках. Радостное чудо смутило мне рассудок, а не брюхо. Приветствую вас, Тэл и Розанора! Здоровья вам и радости, и счастья!

— Небывалый случай! — возопил Писец. — А если случай небывалый, то как его описать, записать и расписать? Здесь странно наложились друг на друга два вида чар, смешались все понятья, о чём я сожалею глубоко, — и он продолжал нести околесицу, но никто его не слушал.

Зал наполнился суматохой и сутолокой, суетой и бегом, смехом и движением, ласковыми словами и любезностями, а надо всем — гремели лиры и надрывались скрипки. Королевский Маг пролил целый ливень серебряных звёзд, а громадный стол праздничного зала ломился от мяса, вина и цветов. Принц Тэл сидел во главе стола рядом с Королём, справа от них сидела Розанора, а слева — Джорн. Король обрушил на стол тяжёлый удар, от которого подпрыгнули хрустальные бокалы.

— Я её признал, — сказал Король, — по речи и осанке.

— Я её признал, — сказал Писец, — по стройности её изящных ног.

— Я её признал, — сказал Токо, — по высоте чела и свету глаз.

— А я признал по песне, которая внезапно зазвучала в моей груди, — сказал Джорн.

Тэг и Гэл хмуро уставились в свои тарелки.

— Ты балбес, — сказал Тэг.

— А ты дурак, — ответил Гэл.

Клод всматривался в тёмные углы за щитами.

— Где этот пустоголовый карлик, — спросил он Тэла, — который подкрадывается по ночам, как коты.

— Как коты или как кот?

— Как коты, — подтвердил Клод. — Кажется, что он сидит в шести углах сразу.

— Давно он тут при вас? — спросил Тэл.

— Месяца три, — ответил Клод и отпил из чаши. — Вдруг объявился и сразу прижился. Он знает толк в конях и псах, да и в людях разбирается получше меня. По этой причине проиграл я ему ларец самоцветов и, честное слово, не жалею. Люблю малого, сам не знаю почему, только вида не показываю. Эх, не стряслось бы с ним беды! Клод поднёс к губам ещё одну чашу, осушил её до дна и закрыл глаза.

— Квондо, сир, ушёл навсегда, — произнёс Тэл каким-то странно знакомым хрипловатым голосом.

Чаша со стуком полетела на пол, Клод подскочил, закрыл глаза, вновь открыл их и уставился на Тэла.

— Ты — Квондо?! — воскликнул он.

— Был им, — ответил Тэл.

Король выпил ещё одну чашу, и лишь тогда к нему вернулась речь.

— Послушай, Тэл, мне нравится вино, хоть кожей малость отдаёт оно. Скажу без хвастовства, что я в седле держусь прочней, чем стоя на земле. Я не люблю чудес — хватило б сил, я б колдунов извёл и запретил. Да, простота и грубость — мой порок, и милых дочерей не дал мне Бог. Прости, коль что не так — моя вина, но колдовство коварнее вина. Перед проклятой силой колдовства моя б не устояла голова.

Он снова отпил из чаши:

— Розанорой стал олень, Квондо — Принцем стал, кто ж в прекрасный этот день чары разорвал? А зачем их наводили — чем мы вдруг не угодили?

Он опять обрушил на стол мощный удар и потребовал тишины.

— Горькое и сладкое волшебство…— начал Клод. Он хотел найти рифму, но махнул рукой, — объединило великий дом Клода с великим домом Тэра, — и отпил из огромной чаши. — Я бы мог запросто обогнать и перепить этого человека в самый лучший день его жизни, хотя это к делу не относится… Сегодня мы видели чудо, только как его понять… Твоё слово, Тэл.

Он сел и снова встал с некоторым трудом.

— Предоставляю тебе слово, о юный Принц Тэл! — торжественно сказал он и снова сел.

Все глаза были прикованы к высокому юному Принцу, кроме глаз Тэга и Гэла, которые шёпотом переругивались между собой.

— Это у тебя не от сладкого запаха, а с перепою мозги размякли!

— А тебе надо было завести Дракона большим-большим ключом!

— Молчать! — рявкнул Клод, а Принц Тэл встал и начал рассказ о колдовстве, постигшем его сестру и его самого.

— Родитель мой, Великий Тэр Нортландский, был в юности шалун и сердцеед, — начал Принц. — Хорош он был и на пиру, и в битве, и ключики сумел он подобрать к полсотне нежных девичьих сердец.

— Ух! — ухнул Клод. — Валяй дальше!

— Случилось, что одна из этих дев была чернявой и ревнивой ведьмой. Звалася Нэгром Яф, и в тот же день, когда отец последний сделал выбор и в жены взял достойную принцессу, дала зарок семейство извести, наслав на весь наш род дурные чары.

И вот что случилось с нами. Год и двадцать дней назад мы с Принцессой Розанорой скакали в Пуще Гвайна. Солнце село, поднялся ветер, и мы заблудились. Выглянул лунный серп — в его свете мы заметили существо, которое лежало в траве подобно сдохшему или спящему ястребу, но не успел я сойти с коня, как оно вспорхнуло и пролетело перед глазами, оставив за собой след из страшных знаков. Это отвратительная ведьма в услужении Нэгром Яф напустила свои мерзкие чары, и мы застыли как каменные на каменных конях. Розанора превратилась в оленя, которого можно расколдовать только, если королю с тремя сыновьями удастся загнать его, но и тогда она не вспомнит и не сможет назвать своего имени. И лишь в тот день и час, когда один из принцев признается ей в любви, презрев все сплетни и пересуды, страхи и сомнения, чары рассыплются, как хрусталь при ударе о камень, и она снова станет Принцессой Розанорой.

Король Клод жевал свой ус.

— А что, если бы юный Принц Джорн не признался ей в любви? — спросил он.