Девочка из рода ОХара - Рита Тейлор

— Серна! — закричал Псалом, — прости меня! Убери от меня этих чудищ, я к тебе не буду… — он не успел договорить, кто-то потащил его под воду. — Злые духи черной воды, — успел крикнуть он, — молись за мою душу! — И исчез. Вместо него на поверхность озера вынырнуло морское чудовище. Серна окаменела…

У чудовища была голова человека.

Утащив под воду Псалома, оно вынырнуло и взмолилось жалобно, слова его были еле слышны. На озере начиналась буря.

— Спасите меня, я не дьявол. За мной охотятся!

На этих словах вынырнул Псалом и не поверил своим глазам. Перед ним в пучине черных вод барахтался Филипп.

— Молодой хозяин!? — произнес Псалом в удивлении и чуть снова не захлебнулся. — Серна! — завопил он радостно, — Это мистер Робийяр-младший. Что вы делаете в такой поздний час в этом сосуде с водой, который, кажется, собирается закипеть?

Ветер поднимал уже нешуточные волны. Захлебываясь, Филипп прокричал:

— За мной охотятся, меня хотят убить, спасите!

— Я тоже спасаюсь, — негр радостно хохотал. Волны периодически покрывали бедного Филиппа с головой. На плотике моя жена, мистер Филипп, — Псалом радостно указал на женщину с веслом.

Но парень уже этого не услышал. Его накрыл очередной вал и он, захлебнувшись, скрылся под водой. Серна очнулась от внезапного появления гостя и закричала:

— Он утонет! Псалом! Ныряй за ним!

Псалом, которому после того, как чудовище оказалось человеком, стало уже все нипочем. Крик Серны вывел его из эйфорического состояния. Он нырнул за юношей, пытаясь в мутной глуби отыскать взглядом бывшего господина.

Филипп был уже довольно глубоко. Его тело безжизненно опускалось на самое дно, волосы на его голове шевелились, как у Медузы Горгоны. Негр устремился за парнем и с трудом поймал в растопыренную пятерню господскую шевелюру.

Утопленник был в его руках. Псалом рванулся наверх. Парень выпустил пузыри.

— Успел, — промычал Псалом, выныривая с Филиппом на поверхность озера. Серна схватила парня за руки и втащила на плот. Юноша находился без сознания.

Серна критически оглядела его бездыханную грудь. По видимому, сам в себя он уже прийти не мог. На плотик взобрался Псалом. Он обратил внимание на то, что новый гость помешал их занятиям.

— Эй, Серна, — распорядился он, — оденься, пока парень без сознания.

Нагая женщина презрительно смерила его взглядом, в этом состоянии она была великолепна.

— Лучше оденься сам. А мне не указывай как надо мужчину приводить в чувство.

Роскошная негритянка склонилась над Филиппом и стала делать ему искусственное дыхание. Губы в губы. Что-то дрогнуло в лице у юноши.

— Эллин, — простонал он. — Я в раю?

— Слышишь, очнулся. Нужно повторить, — подпрыгнул на плоту Псалом, изумленный столь стремительным возвращением к жизни.

— Сама знаю, что дальше делать, — притворно рассердилась Серна, — иди в шалаш и не мешай — распорядилась она. И снова прильнула губами к губам юноши.

Тело Филиппа машинально обвило ее стан руками, изогнулось дугой, запрокинуло голову.

— Еще… — простонал Филипп.

— Я не Эллин, — ответила черная женщина.

Филипп испуганно открыл глаза, выбираясь из полуобморочного состояния.

— А кто вы?

— Морская фея, — улыбнулась Серна.

— Видно, вы не меня первого спасаете. У вас есть опыт обращения с мужчинами, с белыми мужчинами, — сказал, не совсем понимая, где находится, Филипп и попробовал сесть. — Так кто же вы?

— Я экономка мистера Батлера, а это мой муж Псалом. Вы находитесь на озере, которое принадлежит ему. Мы вас спасли.

Псалом поперхнулся и протестующе завопил:

— Не ври! Ты не экономка мистера Батлера.

Муж и жена забыли о спасенном и пустились в смешную перебранку. Филипп лежал на плоту и счастливо улыбался. Он был спасен.

На берегу их встречал разгневанный неведением мистер Батлер. Крики, которые донеслись до него, были воплями о помощи. Он сгорал от нетерпения, пытаясь вмешаться в происходящее в полумиле от него…

…А в имении «Страшный Суд» в спальне старшей дочери Робийяр, нянька Ду, склонясь над Эллин, лежащей под тремя одеялами, пробовала напоить ее горячим отваром. Девушку мучил страшнейший озноб, она ни с кем не могла разговаривать. В ее глазах стоял окровавленный Филипп…

…Чарльз Батлер помог сойти на берег здоровому племяннику Робийяра.

— С прибытием, — торжественно изрек Батлер. Он с благодарностью посмотрел на Псалома и его супругу. — Вам, спасатели, спасибо. Я, пожалуй, как-нибудь на досуге напишу книгу «О пользе любви на прогулках на озере». Занятная должна быть вещица. Псалом, ты свободен, — закончил он резко. — Серна, молодой человек в твоем ведении.

Черного мужа такая ситуация не устроила, но приказ хозяина был однозначен…

…Наконец, Эллин почувствовала спасительное головокружение, которое предвещало скорый сон. Образ страдающего Филиппа стал меркнуть.

Она увидела рядом с собой целого и невредимого возлюбленного. И позвала его.

Нянька Ду, ожидавшая словечка от своей любимой девочки, услышала слово: «Воды!»

Нянька бросилась за стаканом, а когда вернулась, застала крепко спящую Эллин. На ее устах играла улыбка.

Нянька знала все о происшедшем в приозерной сторожке. Знала она и о чувстве Эллин.

«Вот дура-то, — подумала старая Ду. — У нее чуть жениха не убили, а она радуется».

Нянька села рядом со своей девочкой и заснула, хотя Пьер Робийяр наказал не спускать глаз со своей дочери, будто она была его падчерицей или служанкой.

Обращение с ней было учреждено не отцовское. Палаческое.

…А за завтраком, в гостиной, Пьер Робийяр сообщил Эллин результат ночной облавы. Взгляд его был страдальческим, но выражал непреклонную решимость следовать своим планам до конца. На шее Пьера был туго затянут черный галстук. Лицо его было багровым.

— Галстук ослабьте, — потребовала нянька Ду.

Пьер приказал заткнуться.

Глупая негритянка не догадалась, что галстук был ни при чем.

Лицо было красным от слез, которые Пьер проливал ночью, обдумывая свои дальнейшие перспективы.

Получалось, что юношу, его родного Филиппа, надо было убить, если он не поймет, что за страшная тайна сковывает уста Пьера. А рассказать ему самому у Пьера не было возможности…

…Робийяр сухо начал докладывать Эллин, что он предпринял прошедшей ночью. Несчастная девушка сидела перед ним белая как мел. Робийяр, в коричневом сюртуке, возвышался за круглым столом, крытым белоснежной скатертью, как профессор медицины, рассказывающий пациенту, что болезнь неизлечима.

Посланные за Филиппом охотники сумели ранить человека, выпрыгнувшего из окна сторожки в озеро. Его выследили на пустынном берегу маленькой речки, соединяющей два водоема. Эллин вздрогнула. Она вспомнила видения окровавленного Филиппа. Робийяр это заметил.

— Преступнику удалось опять скрыться, — сказал он. — Но рана его оказалась очень серьезной. Крови, было много. По всей видимости, он мог даже умереть от ее потери.

Эллин почувствовала, что теряет сознание. На лезвии широкого ножа, который она держала в левой руке, отражалась кривляющаяся фигура отца.

— А если нет, думаю, через день-два он где-нибудь объявится, и тогда его уж схватят наверняка, — закончил жестокий старик.

Эллин потрясенно отложила столовые приборы в сторону. Вчера ночью ангелы убрали с неба луну, сегодня днем они спрятали солнце. Эллин заплакала и выбежала из-за стола, не испросив разрешения.

Пьер Робийяр остался за столом один с двумя младшими девочками. Взгляд его не подымался от тарелки с дымящимся маисом. Но не от стыда, как думали младшие дочери. От предательских слез, что навернулись на его глаза.

Эллин наверху плакала в объятиях няньки Ду. Пытаясь ее утешить, та рассказала, что пострадала не только одна девушка.

С ужасом в глазах выслушала она о смерти старого Эванджелиста, и тут с нею случилась истерика, каких еще никогда не видела даже опытная нянюшка.

Эллин проклинала себя и отца. Она билась головой о стену, царапала лицо ногтями и просила ее убить.

Девушку пришлось связать. Вызвали доктора Мида. Он не на шутку испугался, увидев больную, и велел немедленно оставить девушку в покое, если ее специально не хотят убить.

— Вы можете лишиться дочери, мистер Робийяр, — предупредил он этого дикого человека.

Робийяр посмотрел на него безумными глазами. «Я, кажется, прокляну тот день, когда я женился на Сьюлин», — подумал он и ничего не возразил доктору. Он почти бегом поднялся к себе в кабинет. И стоя среди своих огромных шкафов, наполненных книгами по воспитанию, восхвалению человеческого добра и разума, понял, что просто растоптал свою старость. О, если бы только мог прознать о его тайне милый мальчик Филипп, его племянник, он бы тогда простил Пьера. Он бы ужаснулся: на какую муку обрек его дядю Господь Бог. Страшнее нельзя было придумать.