Мечи свою молнию даже в смерть - Игорь Резун

– Успокойтесь, – процедила сквозь золотые зубы женщина. – Это купальник такой. Сама ими торговала.

Однако было поздно. Группка из молодежи росла. Бабушки встали и начали методичное оцепление двора, вытягивая морщинистые шеи.

Наверху всего этого не было ни видно, ни слышно. Алексей перебрался к окну большой комнаты; Майя, азартно шурша голыми пятками по бетону, переместилась к крайнему окну, наглухо занавешенному зеленой шторой, – вдруг есть щелочка.

Алексей уже осматривал большую комнату. Там было пустынно и затхло; от дверцы шкафа тянулась леска, на ней сушилось белье и, что интересно, белая больничная шапочка, которую носят медсестры. На столе куча недогоревших свечей из красного воска, такие же красные пятна на полу. Кусок мела. Странный треножник. Алексей прищурился, рассматривая что-то черное, лежащее у вазы с давно засохшим гладиолусом, и фыркнул от смеха.

В это время Майя уперлась ногами в стену и повисла прямо перед шторами. Ни щелочки. Ясно. Жаль!

И внезапно она что-то почувствовала. Очень остро и больно: что-то страшное поднялось на нее из-за этих штор. Сознание поплыло. Ей показалось, что эти шторы вдруг вспучились, вытянули сквозь стекло свои зеленые руки с кистями и вцепились ей в горло. В глазах полыхнула сиреневая молния, и девушка, потеряв равновесие, с визгом перевернулась вверх ногами и выпустила поддерживающий трос. Конечно, все наставления Виталика она тотчас забыла и начала молотить ногами, все больше запутываясь в веревках.

– Майя, что случилось?!

Двор ахнул.

– Падает! – заорал кто-то дурным голосом.

Мамы похватали малышей и бросились под защиту бетонных козырьков, бросая в песке совочки и формочки. Малыши отчаянно голосили, жалея свое имущество. А дед Клава вдруг тоже прозрел и заорал пронзительно:

– Ах, че творят, сучонки! Они в мою квартиру-то лезут! В мою квартиру-у-у!

Он пихнул Агнию Андреевну в бок так, что та едва устояла, и заметался по двору, истошно крича:

– Грабят! Средь бела дня! Грабят!!! Люди добрые!!! Спасите!!! Убивают!!! Пожар!!! Милиция!!! Караул!!!

Майя задыхалась. Мир перевернулся и болтался перед глазами многоэтажной бездной. В голове вспыхивали жгучие звезды, разламывая мозг. Алексей, побледнев, пытался подобраться к ней, но веревки, как назло, не хватало. Он крикнул Виталику «Помогай!» – и тот стал спускаться ниже. Они едва подхватили бьющуюся в конвульсиях девушку и стали ее переворачивать.

Тем временем дед Клава не выдержал. Он кинулся в подъезд, по пути подхватив детскую лопаточку, та в его руках сразу стала саперной – грозным оружием мотопехоты. Лифт елозил где-то между этажами, и дед Клава не стал его ждать. Богатырским здоровьем он не обладал, но сознание того, что под угрозой находится его собственная квартира, заработанная потом, кровью и чернилами доносов, удесятерило его силы. Старик понесся вверх, как молодой, перепрыгивая через ступени. Его алые кеды наливались кровью обреченных на гибель врагов.

Много чего дурного сделал в своей жизни Клавдий Павлович Саватеев, много… Но никогда он не совершал явной глупости. Даже когда в пятнадцать лет он настучал на одноклассницу Тоньку Снегиреву, заучку и зануду, что ее отец привез с войны трофейные пластинки с похабными американскими песнями и, вообще, разлагается, как последняя гнида, вместе с дочерью, он и то поступил умно: спрятался в сортире, наблюдая, как в школьный двор заехала черная «эмка». Двое мужчин в одинаковых костюмах потащили было к ней Тоньку, голенастую сволочь, но та вырвалась и побежала – знала, наверно, чем это все кончается. Да только упала она, разбив коленку, а когда ее подняли, начала кусаться. Тут у одного из энкаведешников нервы не выдержали, и он ударил ее по лицу – расшиб очки, и стекло распороло щеку девчонки, залив ему руки клюквенным цветом. Энкаведешники, матерясь, все-таки затолкали девочку в машину, а Клава стоял за пыльным стеклом и, млея, рассматривал оставшиеся на асфальте окровавленную оправу с одним целым стеклом, осколки и порванную туфлю на ремешке – сорвали, пока запихивали.

Не-ет, умный был парнишка – Клашка-какашка!

А вот сейчас он сделал явную глупость. Потому что с разгону залетел в дверь своей квартиры, даже не успев удивиться, что дверь ее, обитая черным дерматином, была распахнута. Дед остановился в прихожей.

Квартира сначала оглушила его нехорошей тишиной.

– А-а… – проблеял дед Клава.

И она взорвалась! Огромный, выше его, клубок извивающихся змей с черными, масляно блестящими телами выкатился на деда Клаву. Из середины клубка на него смотрел ужасный глаз размером в человеческий рост, немигающий и желтоватый, а по краям ощерились клыки. Глаз приблизился к нему, дохнул чем-то смрадным, жженой серой и копотью, и уши деду раздробил замогильный хохот.

Сознание лопнуло, как пузырь.

– Аааааааааааааа!!! – с этим криком дед Клава понесся, размахивая лопаткой, вниз по лестнице – прочь.

В это время на крыше Алексей, удерживая на руках задыхавшуюся, посиневшую девочку, названивал в «Скорую». Ему повезло: диспетчер ответила сразу.

Через минуту реанимобиль «Скорой», следовавший по Октябрьскому мосту и как раз приближавшийся к улице Лескова, получил сообщение диспетчера. Водитель, молодой большеносый парень, врубил сирену с маячками, и желтенький «уазик», сверкая, понесся прямо по разделительной полосе. На переднем сиденье усталая сорокалетняя женщина-врач зевнула и профессионально спокойно отреагировала на вызов:

– Судороги, задыхается… тепловой удар, наверно. Жара такая, понятно.

Потом посмотрела на адрес:

– Лескова, сорок четыре? Это же Ольгин дом, она там квартиру с кем-то снимает… Слушай, а чего она сегодня подменилась?

– На отдыхаловку поехала, – сообщил водитель. – С парнями.

– Везет же некоторым, – завистливо пробормотала врач. – А тут пашешь, как лошадь, и все равно денег нету… Вон, первый поворот, направо.

…Агния Андреевна уже поняла, что вляпалась, причем конкретно. Последний раз так было, когда на барахолке она обсчитала пузатого мужика в гражданском, а тот возьми да окажись майором ОБЭПа. Девушка, которую поднимали, голосила; орали дети да и из подъезда донесся какой-то жуткий, леденящий душу вопль. Женщина, пошатываясь, стала отступать в кусты.

В этот момент во двор, взревывая, влетела «Скорая».

– Точно ее дом! – проговорила врач, выходя. – Че, не к ней ли, а?

Внезапно дверь подъезда отлетела на петлях. Что-то невообразимое вырвалось оттуда: орущее, разлохмаченное остатками волос, разодранное чуть ли не по диагонали.

Это был дед Клава. Невероятно жуткая картина все еще стояла у него перед глазами, и, когда он увидел перед собой двух Серых, с непонятными масками на лицах, он понял: это за ним.

– Уаоооо-ааа!

Хрясь! И один Серый с воплем схватился за нос: детская лопаточка в руках старика обрубила его крохотный кончик, кровь фонтаном брызнула на серые комбинезоны нового образца.

Хрясь!!! Лопатка страшным ударом врубилась в боковое стекло, отчего сидящий внутри другой Серый с криком забился в глубь салона. Но тут уже силы были неравны, да лопатка застряла в стекле. Дед Клава головой боднул третьего Серого в живот, свалив того на асфальт, и побежал дальше, вопя нечеловеческим голосом.

– Психбригаду вызывайте! Срочно! На Лескова! Нападение! – орал в машине в рацию обезумевший фельдшер. Ему повезло, в то время как водитель сидел у колеса, безуспешно зажимая окровавленный нос.

Всего этого Алексей не слышал, и был он уже не на крыше. Как только послышался звук сирены, Виталик позеленел от злости.

– Ну, черт… сейчас начнется!

– Виталь, ты уходи, – жалко попросил Алексей. – Я сам ее… стащу.

Виталий не стал себя уговаривать. Бросил напарнику:

– Быстро крепеж снимай, хрен с ними, с веревками. Через крайний выход, в другой подъезд, понял?

Алексей с трудом стащил девушку вниз по лестнице и стал спускаться – лифт, как назло, застрял где-то. Между двенадцатым и четырнадцатым этажами он наткнулся на древнюю бабушку с клюкой, которая, охая, поднималась наверх. Глаза у бабульки были синие-синие, добрые и, видимо, совсем слепые. Голые ступни Майи толкнули ее, Алексей извинился, а бабулька заморгала синими глазами и прошамкала:

– Да ниче, соколик, уродилась картошка, тока гнилая нынче вся…

И пошаркала дальше.

Алексей донес девушку до площадки седьмого этажа, и тут где-то наверху бабахнуло, будто с размаху разбили об стенку электрическую лампочку. И тотчас же Майя, которая до того действительно задыхалась, вдруг порозовела. В ту же секунду она соскочила с рук Алексея, как ни в чем не бывало.

– Ты что? Ты куда меня тащишь?! – взвизгнула она.

Ошеломленный Алексей развел руки:

– Но ты же…

Тут Майя со всей силы внезапно влепила ему пощечину – звонкую, как удар гонга. Алексей отпрянул и, потирая щеку, пролепетал: