Тереза - Артур Шницлер

Вдова Каузик, которая работала служанкой за жалкий кусок хлеба, женщина в общем и целом добродушная, хотя частенько и пребывавшая не в духе, имела обыкновение вставать в пять часов утра. Вскоре после нее поднимались дети, и безрадостная суета, с которой начинался день в нищенской каморке, выгоняла Терезу из постели. Выпив свой утренний кофе из белой, выщербленной по краю некрасивой чашки, она проводила в школу детишек фрау Каузик, мальчика и девочку девяти и восьми лет, очень привязавшихся к ней, и спустя час, погуляв по городскому парку и немного подняв настроение видом цветущих летних растений, явилась в одну из посреднических контор, где ее встретили довольно неприветливо, зная как особу, нигде не удерживавшуюся надолго. Тем не менее ей опять назвали несколько адресов, и после одной-двух неудачных попыток, около полудня, в довольно мрачном настроении Тереза поднялась по ступеням аристократического особняка на Ринге, где требовалась воспитательница к двум девочкам тринадцати и одиннадцати лет. Хозяйка дома, хорошенькая и слегка подкрашенная особа, как раз собиралась уходить и по этой причине встретила Терезу неприветливо. Однако предложила ей войти и попросила показать документ об образовании. Повинуясь внезапному наитию, Тереза ответила, что покуда не может этого сделать, так как впервые решила получить место. Даме, которая поначалу держалась довольно недружелюбно, при дальнейшем разговоре Тереза, по-видимому, понравилась, в особенности ее приятно удивило, что соискательница происходила из офицерской семьи. Под конец она предложила Терезе прийти на следующий день к тому времени, когда обе девочки уже вернутся из школы. В вестибюле Тереза взглянула на черную табличку под стеклом, золотыми буквами на ней было написано: «Доктор Густав Эппих, придворный и судебный поверенный, адвокат по уголовным делам».

На следующий день в час пополудни Тереза вошла в гостиную, где ее уже ждала хозяйка дома в обществе своих дочек, и Тереза по приветливой манере воспитанных девочек решила, что маман настроила их дружественно к ней. Вскоре в гостиной появился и глава семьи. С легким упреком он заметил, что ради этой встречи ему пришлось уйти из конторы раньше, чем обычно. Он тоже держался благожелательно по отношению к Терезе, на него, как и на жену, произвело впечатление то, что Тереза происходила из офицерской семьи, и, когда Тереза, отвечая на вопрос, сообщила, что ее отец примерно год назад умер из-за преждевременной отставки, на лицах всех членов семьи промелькнуло сочувствие. Назначенное ей месячное жалованье было меньше, чем она ожидала, тем не менее ей с трудом удалось скрыть радость, когда с ней попрощались, предложив на следующий же день приступить к работе.

У фрау Каузик ее ждало письмо матери, в котором та сообщала, что отец скончался. Терезу охватил тихий ужас, вызванный чувством вины, и только потом пришло осознание утраты. Следуя первому порыву, она отправилась к брату, который еще не был извещен о печальном событии. Он не казался особенно удрученным, молча бродил по комнате из угла в угол, наконец остановился перед Терезой, сидевшей на краешке кровати, поскольку оба стула были завалены книгами, и холодно поцеловал ее в лоб, как бы выполняя некую обязанность. «Что еще слышно из дому?» — спросил он. Тереза рассказала то немногое, что она знала, в частности о том, что мать отказалась от квартиры, продала мебель и сняла меблированную комнату.

— Продала мебель? — переспросил Карл с кислой ухмылкой. — По-хорошему ей следовало бы спросить нас с тобой. — И в ответ на ее удивленный взгляд добавил: — Мы с тобой в некоторой степени являемся совладельцами этой мебели.

— Совершенно верно, — согласилась Тереза, — она пишет, что в ближайшее время нам обоим будет выплачена некая сумма.

— Некая сумма… Что ж, пожалуй, придется разобраться с этим.

Он вновь начал бродить из угла в угол, потом помотал головой и, бросив быстрый взгляд на Терезу, пробормотал себе под нос:

— Да, вот он и прожил свою жизнь, наш бедный отец.

Тереза не нашлась что на это ответить, она почему-то почувствовала себя еще более неуютно и попрощалась с братом, так и не рассказав ему о своем новом месте, как собиралась. Карл ее не удерживал.

По дороге домой она зашла в какую-то церковь и пробыла там довольно долго, не молилась, но вспоминала покойного отца просветленно, даже любовно, — тот стоял перед ее глазами таким, каким был раньше, каким она знала и любила его в детстве. Она вспоминала, как весело, с громкими возгласами он всегда входил в комнату, подхватывал ее с полу, где она играла, прижимал к себе и нежно ласкал. И тут же пред ней представала и мать — светлая, юная и такая сияющая, какой она ее на самом деле никогда и не видела. И вновь Терезу охватил ужас от мысли о том, сколь короток срок, за который оба эти человека смогли так неузнаваемо измениться, что теперь казались ей давно умершими, давно похороненными и не имеющими абсолютно ничего общего ни с только что скончавшимся безумным подполковником, ни с неряшливой, злобной и жутковатой романисткой, стареющей в Зальцбурге.

На следующий день Тереза начала работать на новом месте. Держалась она подчеркнуто любезно, а хозяева постарались помочь ей преодолеть смущение во время первого совместного обеда, за которым она познакомилась и с сыном хозяев, Жоржем, как его здесь называли на французский лад, довольно привлекательным юношей восемнадцати лет, студентом юридического факультета университета.

Рабочий день Терезы установился сам собой. Обе девочки посещали школу, Тереза провожала их туда утром и заходила за ними днем, потом помогала им делать домашние задания. Госпожа Эппих придавала большое значение ежедневным прогулкам детей. Родители по-прежнему держались с ней приветливо, хотя Тереза вскоре перестала обманываться насчет полного душевного безразличия по отношению к своей особе. Все старались вовлечь ее в общий разговор за столом, иногда он касался и политических тем, в этих случаях доктор Эппих намеренно высказывал в высшей степени либеральные взгляды, против которых никто не выступал, кроме его собственного сына, упрекавшего отца в излишнем идеализме; тот слушал Жоржа с удовольствием и даже был явно польщен. Что касается госпожи Эппих, то бывали дни, когда она живо интересовалась не только своими дочерями, но и хозяйственными делами, появлялась неожиданно то в одной, то в другой комнате и отдавала всяческие распоряжения. А бывали и такие, когда она ни в малейшей степени не заботилась ни о доме, ни о хозяйстве, ни о детях, и Тереза ее видела только за столом. У Жоржа находились дела в комнате девочек куда чаще, чем было необходимо, его взгляды — то робкие, то наглые — вскоре дали Терезе понять, что он начал питать какие-то желания или надежды, о которых она, сохраняя полнейшую выдержку, вроде бы не подозревала. Старшая из девочек, по-видимому, иногда была склонна к тому, чтобы пооткровенничать и душевно приоткрыться Терезе, но если в какой-то день это почти удавалось, то на следующий она как будто намеренно держалась от нее подальше. Младшая же имела ровный, еще по-детски веселый нрав, и обе они были нежно привязаны к своей маменьке, которая, как временами казалось Терезе, к девочкам относилась прохладно и частенько была с ними рассеянна, даже раздражительна.

Для себя у Терезы оставалось мало времени. Каждое второе воскресенье она имела так называемый «выходной», однако толком не знала, что ей делать со своими свободными часами, и без всякой радости отправлялась на прогулку, а иногда и в театр. На отношение к ней домашних Тереза по-прежнему не могла пожаловаться, и тем не менее в душе у нее мало-помалу появилось некоторое беспокойство, чуть ли не ощущение опасности; причиной этому она считала странно переменчивые настроения внутри семьи, в которые она невольно оказалась втянутой. Не было ни единого человека, кому она бы могла и хотела довериться. Лишь француженка-гувернантка, по мнению Терезы уже попрощавшаяся с молодостью, хотя той еще не исполнилось тридцать, была ей немного симпатичнее, и она воспользовалась возможностью, беседуя с ней, совершенствоваться в разговорном французском. Сильвия была веселая девушка, она поведала Терезе, правда довольно сдержанно, всевозможные сомнительные истории из своего прошлого и пыталась подтолкнуть Терезу к рассказам о себе. Но та, скрытная по натуре, рассказала не больше того, что смогла бы открыть совершенно незнакомому человеку, однако заметила, что мадемуазель Сильвия не очень-то поверила в ее неиспорченность. Временами Тереза и сама удивлялась, что ее душа, да и все ее чувства уже предали забвению те бесследно пролетевшие часы, когда она испытывала блаженство в объятиях лейтенанта. Разочарование, вызванное его изменой, было давно забыто, но ей все равно казалось, что она больше никогда не сможет поверить ни одному мужчине, и иногда этому радовалась. Ей также немного льстило, что она пользовалась безукоризненной репутацией и что госпожа Эппих охотно упоминала в разговоре со знакомыми, что Тереза родом из старинной австрийской офицерской семьи.