Тени сна - Виталий Забирко

Фру Баркет молчала, по-прежнему глядя на разодранную туфлю. Взгляд её стал неподвижным, словно остекленевшим. Улыбка окончательно покинула лицо.

- У вас не найдется пары летних туфель, примерно таких же? - попытался вывести её из прострации Гюнтер.

Фру Баркет наконец подняла голову. Взгляд неожиданно оказался холодным и испуганным.

- Выбирайте, - неприязненно сказала она и отступила на порог двери в подсобку.

Чувствуя на себе настороженный взгляд хозяйки магазина, Гюнтер нашёл точно такие же туфли, примерил.

- Сколько с меня?

- Двенадцать евромарок.

- Я могу оставить старые туфли здесь?

- Нет-нет! - неожиданно быстро, даже испуганно выпалила фру Баркет. - Только не у меня! Забирайте с собой.

Гюнтер сложил порванные туфли в коробку и достал деньги, чтобы расплатиться. Когда он протянул их, хозяйка магазина отступила от него ещё дальше в подсобку.

- Положите возле кассы.

- Но у меня нет точно двенадцати.

- Оставьте сколько есть! Хоть десять! - В голосе фру Баркет прорезались истерические нотки. - Хоть ничего!

Гюнтер положил пятнадцать и, зажав коробку с обувью под мышкой, вышел из магазина. Сзади послышался звук поспешно захлопываемой двери и щёлканье замка. Он оглянулся. Фру Баркет застыла за дверными стеклами и круглыми неподвижными глазами смотрела на него.

Ощущая спиной её взгляд, он прошёл до конца улицы, свернул в переулок. Здесь он остановился, открыл коробку и внимательно осмотрел разодранную туфлю. Да, с проволокой он придумал не очень удачно - четыре глубокие борозды были похожи только на след от когтей. Но странного поведения фру Баркет это не объясняло. Разве что кот регулярно забирался в обувной магазин и с дотошной методичностью доводил товар до аналогичного состояния. При этом кот терроризировал фру Баркет не только таким своим паскудством, но и угрозами перегрызть ей горло, если она куда-нибудь заявит. Гюнтер представил, как чёрный кот с металлическим ошейником, сидя на задних лапах и жестикулируя передними, зловеще шипит и советует фру Баркет помалкивать. Картинка у него получилась. Такой кот так мог.

Пройдя по переулку метров сто, он нигде не обнаружил урны. Тогда зашёл в первую же подворотню и, попав в маленький, тёмный и сырой, похожий на дно узкого колодца, дворик, опустил коробку с обувью в мусорный бак.

Часов пять, как и положено любознательному туристу он потратил на знакомство с южной половиной города. Глазея на достопримечательности, щёлкая фотоаппаратом, короче, ведя себя глупо и настырно; он пытался приставать к редким прохожим с расспросами, но дальше односложных ответов, как пройти на какую-нибудь улицу, дело не шло. Прохожие избегали праздной болтовни. Не лучше дело обстояло и в барах, закусочных и магазинах. Конечно, не так, как у фру Баркет, но похоже... Гораздо проще было действовать, как он действовал всегда. Предъявить удостоверение частного детектива и за соответствующее вознаграждение получить нужную информацию. Но условие охотника связывало руки. И всё же кое-что он выяснил, правда к "делу о коте в мешке" это не относилось.

Так, неожиданно для себя он узнал, что город действительно посетила божья благодать. Конечно, отнёсся к её посещению скептически, но полностью сбрасывать со счетов не спешил. Что-то за этим скрывалось и, несомненно, сказывалось на жизни города, в чём он успел убедиться на собственном опыте. Но стоило копнуть поглубже, пытаясь выявить истоки повышенного интереса в городе к мистике, как он наталкивался на глухую стену: собеседник замыкался, обрывая все нити разговора.

Историю пришествия в Таунд "божьей благодати" поведал хозяин пивного подвальчика, несомненно глубоко набожный человек на полстены его заведения висело распятие, с горящей под ним лампадкой. Рассказывал он красочно, с той задушевной отрешённой грустью, которая свойственна безоговорочно верующим людям. По его словам, о пришествии в город "божьей благодати" за неделю до её посещения объявил с амвона преподобный отец Герх. Поздним пасмурным вечером дня пришествия тучи над городом разбежались во все стороны, и на открывшемся звёздном небосводе святым знамением воссиял крест. В тот же момент в церкви сами собой зажглись свечи, под куполом запорхали херувимы, неземными голосами вознося песнь господу и осыпая верующих вечно живыми цветами из райского сада. (Хозяин пивной принёс и показал Гюнтеру один из цветков, уже полгода стоявший в вазе без воды. На неискушённого в ботанике Гюнтера цветок произвёл странное впечатление. Ничего подобного ему видеть не приходилось. Пять больших в детскую ладошку лилово-розовых лепестков на голом длинном стебле словно светились в полумраке подвальчика. Несомненно, цветок был живым, лепестки прохладными и бархатистыми на ощупь, хотя ни пестика, ни тычинок не было, и от цветка до одурения несло ладаном). Одновременно с песнопением в церкви по городу прошло шествие призраков всех святых. И ставили они на домах неверующих кресты, и было это знаком божьего заклятия, если заблудшие не вернутся в лоно церкви. И много чад господних вернулось в паству, и преподобный отче Герх снял с них заклятье, окропив святой водой... Хозяин погребка вспомнил и уже известное Гюнтеру происшествие с богохульником аптекарем Гонпалеком и его чудесное исцеление. Возможно, он перечислил бы ещё с десяток подобных чудес, но тут Гюнтер неосторожно спросил, что же сталось с "божьей благодатью" и куда она подевалась. Тогда хозяин погребка замолчал и молчал настолько долго и красноречиво, что Гюнтеру ничего другого не оставалось как допить пиво, поблагодарить и уйти.

В магазине детского питания повезло больше. Представившись перезрелым отцом, ожидающим первенца, он получил массу рекомендаций, чем подкармливать младенца в первый, второй и так далее месяцы; что, если ребёнка пучит, то лучше всего помогают не богохульные катетеры, а отвар шиполиста, собранного в полнолуние и тут же отваренного, а от запора - настой медянки, сорванной после полудня и высушенной на солнце; а если у матери мало молока, или, что ещё хуже, оно вообще пропало, то лучшего средства, чем промыть грудь росой, собранной на лугу с листьев зубоцвета до первого луча утренней зари, никогда не было и не будет. Владелица магазина, пожилая дородная матрона, знала наперечёт всех детей города, кто чем болеет, кого чем лучше кормить, когда это нужно делать для каждого в отдельности и сколько раз, и Гюнтер, прилежно переписывая её рецепты в блокнот, для вида переспрашивая латинские названия местных трав, осторожно выведал, что никто из покупателей лишнего не брал, а жители города, не имеющие детей, магазином не пользовались. Это было уже кое-что. Словоохотливая матрона, несомненно, была кладезем всех сплетен города, но спешить с расспросами, наученный горьким опытом предыдущих разговоров, Гюнтер не стал. Впрочем, и вклиниться в нескончаемый словопоток хозяйки магазина оказалось не так просто только с третьей или четвёртой попытки, пообещав ещё раз непременно зайти, ему удалось вырваться из магазина и продолжить знакомство с городом. Посещение ещё нескольких магазинов, кафе, баров и нудный разговор с уличным торговцем жареными каштанами и кукурузой, слова из которого приходилось тащить чуть ли не клещами, ничего к уже известной информации не добавили.