Завод - Илья Штемлер

— Не совсем, — попыталась вставить арбитр.

— Может быть, не спорю. Вам лучше знать, — торопливо согласился Гмыря. — Но обидно! Завод выполняет план. На трех международных выставках получал медали. В тридцать стран экспортируем свои приборы…

— Погодите, Василий Сергеевич, — громко прервала арбитр. — Вы не то говорите. Кстати, вы у нас частый гость. И обычно в роли ответчика. Слишком часто стали вспоминать вашу продукцию. И отнюдь не добрыми словами.

Гмыря хлопнул себя по жирным коленям и в изумлении откинулся на спинку кресла.

— Теперь я вам скажу. В Херсоне у моих соседей сына посадили в тюрьму за растрату. Кроме этого сына, у них был второй сын — профессор физики, светлейшая голова, и третий сын — народный артист. И тем не менее все говорили о них: «Это те Браиловские, у которых сын растратчик!» Никто не вспоминал за второго и третьего ребенка. Это факт из жизни. Таковы люди, товарищ арбитр. — Гмыря скорбно умолк, поджав свои толстые губы.

Греков рассмеялся. Женщина строго свела выцветшие брови, но не выдержала и тоже улыбнулась.

— Назначим экспертизу. Подайте заявление. Вы ведь знаете, как это делается?

— Или! — поднял палец Гмыря.

Чтобы не затягивать дело, Гмыря решил составить заявление на экспертизу в соседней комнате. Тяжело дыша, он проводил Грекова до лестницы. При всей своей внешней неповоротливости Гмыря был выдающимся ловкачом и трудягой. Кроме отдела сбыта, он ведал еще и складом готовой продукции, обходясь тремя помощниками и дюжиной грузчиков. Правда, был у него заместитель, но тот занимался исключительно экспортом.

Множество шкафов в кабинете Гмыри хранили переписку чуть ли не со всеми городами страны, а постоянное присутствие суетливых, небритых командировочных — «толкачей» порой превращало его кабинет в нечто среднее между привокзальным залом ожидания и парикмахерской.

У Гмыри была своя, выработанная годами система. Придя в себя после легкого шока, вызванного реформой в промышленности, Гмыря быстро сориентировался. Если теперь все решает реализация продукции, то он, Гмыря, это использует, о чем речь? Надо лишь поддерживать добрые отношения с заказчиками. Тогда можно производить не только вполне пристойные операции с аккредитивными выставлениями, но даже заигрывать с такой скользкой, балансирующей на грани нарушения законности системой, как получение бестоварных счетов. И Гмыря ловко с этим справлялся, вызывая удивление даже у видавших виды инспекторов финотдела. Иногда, правда, на складе скапливалась морально устаревшая аппаратура, но Гмыря не унывал: страна большая, распихает.

У самой лестницы Гмыря остановился.

— Моя астма — это ваш завод. — Он привычным движением запахнул на животе полы широкого серого пиджака и добавил — Но говорят, что хорошо там, где нас нет.

Греков спустился на несколько ступенек и обернулся.

— Скажите, Василий Сергеевич, этого сына-растратчика вы сами придумали?

— Почему именно растратчика? — Гмыря насмешливо смотрел на Грекова. — А почему не сына-профессора? Или артиста?

С улицы сквозь стеклянную стену кафе Греков увидел своего главного конструктора. Лепин сидел один. Греков подумал, что в этой встрече нет ничего удивительного: суд находился в том же здании, что и арбитраж. «А вдруг он решит, что я за ним слежу», — мелькнула нелепая мысль, и Греков ускорил шаги.

В это мгновение Лепин тоже заметил главного инженера и, вскочив, замахал руками.

Зайдя в кафе, Греков попытался было объяснить причину своего появления в этих местах, но Лепин не стал его слушать.

— Как хорошо, что я вас увидел. Просто здорово, что я вас увидел, — приговаривал он, ведя Грекова под руку к своему столику, где на пятнистом пластике стыла чашка кофе, стоял пустой стакан и тарелка с нетронутым винегретом.

Усадив Грекова, Лепин убежал, но вскоре вернулся, принеся еще один стакан, тарелку с винегретом и бутерброды. Затем он задернул голубую капроновую шторку на окне, извлек из-под стола портфель и вытащил уже начатую бутылку водки.

В кафе распитие спиртного не поощрялось. Однако Лепин не скрывал своих намерений. Он налил треть стакана Грекову и столько же себе.

— Не пью, — сказал Греков, отодвигая стакан. Этот импровизированный банкет был ему неприятен.

— Я тоже не профессионал, — миролюбиво согласился Лепин. — Однако у меня серьезный повод. Разве вы не видите, как я счастлив, Геннадий Захарович?

— Пить я не буду, — вновь произнес Греков.

Лепин пожал плечами и выпил. Несколько секунд он крепился, но все же не выдержал — лицо и плечи его передернула судорога. Лепин торопливо подхватил с тарелки бутерброд и закусил.

— Алкаш. — Греков усмехнулся, попытался было подняться, но задел коленями о неудобную перекладину, и стол с грохотом дернулся. Шум привлек внимание немногих посетителей кафе. Это смутило Грекова, и он остался сидеть.

— Не уходите, Геннадий Захарович. Мне сейчас очень не по себе, — тихо попросил Лепин.

Еще никогда Греков не слышал от него подобного признания. Черт знает что такое! Он придвинул тарелку и ковырнул вилкой винегрет. Есть не хотелось, а сидеть просто так было неловко.

Лепин пригладил ладонью свои седеющие волосы я вновь потянулся к бутылке.

— Торопитесь. — Греков отодвинул бутылку на край стола.

— Я уже пять лет один, Геннадий Захарович. А до этого семь лет был с ней вместе. Семь лет… — Лепин покачал головой. — Какой мерзостью она поливала на суде моих родителей, меня! За все хорошее, что они сделали для нее. Построили нам кооперативную квартиру, а сами жили в коммунальной… А когда она уехала с этими шутами, с эстрадниками, на гастроли, какие письма ей писала моя мать, чтобы одумалась, вернулась…

— А почему она уехала?

— Подработать. Я тогда, увы, еще не был главным конструктором. Она играет на кларнете. И поэт. Словом, халтура. Так и осталась где-то в Латвии. Спуталась с барабанщиком.

— Вы ее очень любили?

— Никогда! — поспешно выкрикнул Лепин. — В том-то и дело. И женился дуриком. Пришел на день рождения к приятелю. Знакомит он меня с двумя девушками. А тут рядом какой-то тип стоял. Тоже руку тянет. Наши руки и перекрестились. Все загомонили к свадьбе, к свадьбе. Вы же знаете меня? Показушник, идиот. Говорю: встречаемся завтра в десять утра в загсе.

— Поступок мужчины. — Греков взял бутылку, налил в стакан и подтолкнул его к Лепину.

— Теперь можно? — серьезно спросил тот.

— Как хотите, — ответил Греков, взял свой стакан и опорожнил его.

— Умеете! — Лепин усмехнулся.

— Приходилось. — Греков мазал хлеб горчицей. Он любил хлеб с горчицей еще со студенчества. — Ну и что дальше?

— Ничего, — ответил Лепин. Казалось, он как-то обмяк, все ему вдруг надоело. И эта история с судом, и воспоминания. — Хочет квартиру делить, шлюха…

— Ну, ну, Семен…

— Шлюха, — повторил Лепин, словно радуясь. — И все они такие, каждая вторая — шлюха. За пять лет немало их повидал.

К столику подошла уборщица, повязанная замызганным сатиновым фартуком.

— Ресселиса, милые, — с хитрой ласковостью в голосе негромко пропела она. — Опорожняй бутылку-то, я отнесу. Пока хозяйка не усекла. — Женщина повела глазами в сторону буфета.

Лепин приподнял бутылку. Водка еще была.

— Угомонись, тетка. Мы сами сдадим. Для этого и опорожняем.

— Как знаете. — Уборщица фыркнула. — Только крикнет она дежурного, будет вам штраф.

Греков взял бутылку у Лепина, разлил остаток и отдал уборщице. Та сунула бутылку под фартук и отошла к другому столику.

— Собирается за день. — Лепин кивнул ей вслед. — Ставка хорошего инженера. Да? — Лепин развел руками и посмотрел на Грекова. — Я уже пьян?

— Близки к этому.

— Тогда пошли. Ненавижу пьяных. Допьем, и все, и пошли. — Он, морщась, выпил. — Во всех порядочных книгах мужчина в моей ситуации напивается. Не дома. В баре. Это был первый попавшийся мне бар. И никакой импровизации: водку я купил, когда шел в суд. Все по программе…

А Грекову вдруг расхотелось куда-либо идти.

— Еще по чашечке кофе, а? Сидите, я сам принесу.

Лепин покорно остался сидеть, подперев щеку кулаком.

Его близорукие глаза чуть помутнели.

— Знаете, Семен, у меня тоже все не так, — проговорил Греков, размешивая ложечкой темную жидкость. — Не знаю, кто из нас двоих более счастлив. Вероятно, вы. У вас все определенно, что ли…

— Тоже дуриком женился?

— Именно. Еще каким! И всю жизнь я люблю одну женщину. Прекрасную женщину, Семен Александрович. Вам этого не понять. Вас окружали эти…

— Шлюхи, — подсказал Лепин с удовольствием.

— Пусть так. Хотя, возможно, вы кого-нибудь и проглядели.

— Когда надо, я надеваю это. — Лепин вытащил из кармана очки и водрузил их на нос.