Кавказская война Российской Империи - Ростислав Андреевич Фадеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1853 году вспыхнула внешняя война. До тех пор борьба с мюридизмом происходила среди глубокого мира, позволявшего империи свободно располагать своими силами. Тогда в первый раз предстал в действительности вопрос, давно уже тревоживший дальновидных людей: каково будет наше положение, когда кавказскому корпусу придется, при внутренней войне, принявшей такие громадные размеры, выдерживать еще натиск внешних сил. Вопрос этот был разрешен богатырством кавказских войск, несколько раз побеждавших вчетверо и впятеро сильнейшие регулярные армии. И, однако ж, в продолжение трехлетней войны участь русского владычества на Кавказе несколько раз, как говорится, висела на волоске. Кавказские войска должны были биться лицом в обе стороны, встречая неприятеля и с севера и с юга, посреди населения, ожидавшего только первого успеха единоверцев. Устаревшие предводители мюридизма не предприняли в это время ничего решительного; но они могли предпринять и предприняли бы, наверное, если б наши оборонительные линии с их стороны были ослаблены: излишняя уверенность могла обратиться нам в гибель; стоило только вспомнить 1843 год. Несмотря на то что кавказские войска были усилены в течение войны 4-мя дивизиями и вся масса их простиралась до 270 000 человек под ружьем, способных, при своем превосходном качестве, сломить какого бы то ни было европейского врага, необходимость сдерживать внутреннего неприятеля до такой степени поглощала все силы кавказского корпуса, что на полях сражения в Турции, участь войны, от которой зависела участь Кавказа, решилась в 1853 году – 9-ю[15], в 1854-м – 17-ю батальонами[16]. Эти отряды должны были биться в пропорции одного против пяти и побеждать во что бы то ни стало, потому что с мюридизмом в тылу отступления не было; даже нерешенное дело имело бы для нас все последствия полного поражения. Войска, действовавшие на кавказской границе с 1853 по 1855 год, были сильны духом и уверенностью в себе; но так слабы численностью, что небольшое еще приращение неприятеля, что было так легко для союзной армии, неизменно склонило бы весы на его сторону. Теперь, после падения Шамиля, можно сказать откровенно, несмотря на целый ряд подвигов истинно беспримерных, мы удерживались на Кавказе благодаря только тому обстоятельству, что Франция, располагавшая главными сухопутными силами в истекшей войне, чуждая собственно азиатскому вопросу, не имела интереса сбить нас с Кавказа; а когда английская армия была доведена в 1856 году до такой численности, что могла начать самостоятельные действия, внезапный мир положил конец ее предприятиям. При том положении, которое создал нам на Кавказе мюридизм, было более чем сомнительно, чтобы в 1855 или 1856 году из 270 000 человек под ружьем, составлявших кавказский корпус, можно было безопасно отделить силы, достаточные для отражения 50-тысячного европейского десанта. Зимой 1855–1856 года, в трехмесячный срок не могли собрать за Сурамским хребтом довольно войска, чтоб дать сражение Омер-Паше, вторгнувшемуся в Мингрелию с 25 000 турок.
Истекшая война привела в ясность положение русской силы на Кавказе, как и многие другие вещи в империи. После подобного примера нельзя уже было считать кавказскую борьбу делом местным, влияние которого простирается только на один угол русских владений. На деле оказалось, что эта борьба отнимала у государства половину действующей силы, которою оно могло бы располагать для внешней войны. Из 270 тысяч войска, неподвижно прикованного к Кавказу с 1854-го до половины 1856 года, оборона Кавказа от внешних врагов, считая тут и все гарнизоны пограничных крепостей, занимала едва ли 70 тысяч человек; остальные 200 тысяч представляли бесплодную жертву, вынуждаемую от государства мюридизмом. При высокой стоимости войск на Кавказе эти 200 тысяч равнялись, для материальных средств государства, по крайней мере 300 тысячам в России, т. е. почти всей массе наших действующих сил, состоящих из гвардейского, гренадерского, резервного кавалерийского и 6 армейских корпусов. Притом эти 200 тысяч кавказских солдат и казаков были не ополчением или запасными батальонами, которых, пожалуй, в случае нужды можно набрать сколько угодно, но которые могут служить только для внутренней обороны края; это было первое войско в свете, именно тот элемент, которого у нас недоставало в Крымской войне и который у союзников состоял в 20 тысячах алжирских солдат, решавших все дела. Отсутствие такой массы отборного войска с театра войны низводило действительную силу русской империи в силу государства не с 70, а с 30 миллионами жителей. Какой же был конечный результат этой безмерной жертвы? Тот, что при внешней войне 270 000 войска оказывались недостаточными для обороны Кавказа, покуда в средине его стоял вооруженный мюридизм.
После подобного опыта нельзя было колебаться. Русская империя не могла бросить Кавказа, не отказываясь от половины своей истории, и прошедшей, и будущей; стало быть, она должна была воспользоваться миром, чтоб покорить горцев как можно скорее. Необходимость безотлагательного завоевания гор была сознана, но это сознание еще нисколько не облегчало разрешение самой задачи. Для Кавказской войны были употреблены такие силы, она прошла чрез столько систем, удовлетворительных на бумаге, но оказывавшихся совершенно несостоятельными на деле, что тут уже не было места сомнению. Для окончания войны нужны были не одни силы и не одни военные планы, как бы хорошо они ни были составлены; нужен был полководец. Оставалось только найти его.
* * *
С окончанием заграничной войны государь император избрал главнокомандующим отдельным кавказским корпусом генерал-адъютанта князя А.И. Барятинского, приготовленного к этому званию долгой и деятельной службой на Кавказе. В распоряжении нового главнокомандующего были оставлены, сверх сил кавказского корпуса, через некоторое время переименованного в армию, 13-я и 18-я пехотные дивизии; кроме того, были сформированы еще три новых драгунских полка. С 1856 года правительство постоянно поддерживало на Кавказе силы и материальные средства, достаточные для самого настойчивого ведения войны.
Кавказское войско и кавказское население приняли назначение князя Барятинского с единодушною радостью. Кто был тогда на Кавказе, не забудет, какой вид праздника принимала вся страна по мере того, как распространялось это известие. Общее чувство весьма понятно в этом случае; назначение князя Барятинского было назначением естественным, которого весь Кавказ желал и ожидал. Особенность
