За три моря. Путешествие Афанасия Никитина - Константин Кунин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Новый год наступил.
Афанасий и Юша вышли на улицу вместе с Али-Меджидом.
Всю ночь пели над городом трубы, рокотали барабаны; во всех домах горели свечи и светильники. С утра началось гулянье. Персияне бродили по улицам и собирались на базаре, хотя лавки были заперты. Знакомые при встрече целовали друг у друга руки, подростки катали красные крашеные яйца с горок. Борцы показывали свое искусство и силу.
На плоских крышах домов и в садах персияне разостлали ковры и, разбросав по ним всю одежду и ткани, какие только были в доме, валялись на этой куче.
Те, у кого совсем мало было халатов, занавесей, ковров, пересыпали из руки в руку все свои деньги, приговаривая заклинания.
– Что делают эти люди? – спросил Афанасий.
– Богатые валяются на своих пожитках, а бедные пересыпают те немногие монеты, что у них есть, – ответил Али-Меджид. – Они верят, что в наступающем году Аллах даст им богатство.
Три дня веселились персияне, а когда праздник кончился, Али-Меджид и Никитин стали готовиться к дальней дороге через всю Персию, к Ормузскому проливу, в славный город Ормуз.
Несколько дней провели они на конском торге позади базара. Юша каждый раз увязывался за самаркандцем и Никитиным.
Коней пригоняли на продажу с вечера. Главными продавцами были туркмены – в высоких черных папахах, зеленых и красных халатах, синих шароварах. Они выводили сухощавых и злых коней, вскормленных на степных пастбищах.
Юша не мог налюбоваться скакунами, но Али-Меджид и Никитин недолго задерживались у туркменских коновязей.
Еще в Дербенте и Баку Никитин приметил коней выносливой и неприхотливой горной породы, и теперь он вместе с самаркандцем каждый день ходил к шемаханским торговцам конями. Особенно ценились их иноходцы, выносливые и спокойные, незаменимые для дальних переходов.
Наконец почти все кони были куплены.
Однажды, когда Али-Меджид и Никитин торговали последнюю вьючную лошадь, к ним подошел худенький старичок. Вежливо поздоровавшись, он спросил Али-Меджида, не бухарец ли он, как можно судить по цвету и рисунку его халата.
– Я из Самарканда, отец мой, – ответил Али-Меджид.
Старичок рассыпался в похвалах Самарканду и потом рассказал, что сам он из далекого города Шираза и хотел бы наняться к кому-нибудь проводником.
Он брался проводить путников до города Йезда. Али-Меджиду и Никитину это было по пути, и они наняли старика, назвавшегося Хаджи-Якубом.
Старый ширазец оказался бывалым и опытным человеком. Он помог выбрать персидские седла – широкие, высокие и мягкие, с коваными стременами, кожаные фляги для воды, перекидные мешки – хурджумы и сбрую, украшенную кисточками и поддельной бирюзой. Наконец сборы были окончены, и караван тронулся в путь.
Караванный путь
Весна была в разгаре. Цвели фруктовые деревья, зеленела трава, пели птицы. Комары и мухи – бич Мазендерана – не оставляли путников и их коней в покое. То и дело попадались змеи. Из густого частого зеленого леса, опутанного колючей лозой, удушливо пахло болотом, прелыми прошлогодними листьями. Проводник Хаджи-Якуб не велел никому сворачивать с дороги.
– Там теперь змеиное царство, – сказал он. – Змеи проснулись после зимней спячки голодные и злые.
И действительно, вскоре, когда караван пересекал сырую лужайку, конь Хаджи-Якуба остановился и в страхе захрапел. Впереди, свернувшись клубком, грелась страшная очковая змея. Она подняла голову, украшенную раздутыми мешками за ушами, и, покачивая ею, угрожающе шипела. Змея и не думала уступать дорогу людям. Никитину пришлось истратить на нее добрый заряд дроби из пищали. Юша с торжеством содрал и привесил к своему седлу красивую шкуру ядовитого гада.
Караван медленно поднимался в горы. Три дня шел он до перевала, останавливаясь ночевать в небольших персидских селениях.
Постепенно густые лесные заросли стали редеть. Чаще попадались широкие поляны, заросшие дикой мятой и укропом, горные пастбища.
Караван одолел последний подъем и очутился за перевалом.
Впереди расстилались безлесные нагорья, вдалеке сверкала снежная вершина горы Демавенд. Почва и воздух стали сухими.
Далеко простирались искусно орошенные поля пшеницы и ячменя, окруженные кустами орешника, тополями и шелковицами. Чем ближе караван подходил к селению, тем больше было садов и бахчей.
Путешественников поражало трудолюбие, с которым добывали персы воду в своей бесплодной стране. Во многих местах не было ни рек, ни озер, и неоткуда было провести арыки[64]. Тогда крестьяне проводили подземные каналы. Для этого вдоль подножия гор они рыли колодцы, подчас очень глубокие. Если в каком-либо колодце показывалась вода, от его дна в сторону деревни начинали вести ход глубиной в рост человека или меньше. Голые люди, стоя по колено в воде, согнувшись в подземелье, кайлом[65] долбили глину, а затем выносили ее на спине в кожаных мешках к колодцу. Там ее поднимали с помощью ворота, вращаемого верблюдом, ходившим по кругу. Когда подземный ход уходил в сторону метров на сорок, над ним рыли новый колодец, чтобы не носить землю далеко. Десятки колодцев вытягивались цепочками от гор до деревни, иногда на протяжении тридцати, пятидесяти километров и больше.
В пустыне нет деревьев, и подземные ходы нечем было подпирать. Часто своды рушились, погребая работавших. Не из чего было даже сделать хороший ворот. Страшно было глядеть, как спускают на головокружительную глубину человека на вороте, сбитом деревянными шипами из жалких, кривых сучьев.
Жители рассказывали, что иногда целая деревня, проработав несколько лет на постройке колодца и канала, оказывалась без воды и должна была переселяться в чужие края, потому что подземный канал натыкался на слой песка, мгновенно выпивавший драгоценную воду.
Персидские селения не понравились Никитину. В низеньких домах-мазанках окон не было. Свет проходил через дверь и дымовое отверстие наверху. Потолком служил настил из прутьев, и сверху все время сыпался какой-то сор и комочки глины.
Грязный земляной пол не был застлан ни коврами, ни войлоком. Посреди мазанки на полу, в небольшом углублении, горели прутья, и едкий дым заполнял все помещение.
Просит защиты
Персидская миниатюра XVI в. Британский музей
Крестьяне питались лепешками, похлебкой из бобов, чеснока и кусочка бараньего сала. Это были несчастные, забитые люди. Они ходили оборванные и грязные, в рваных, засаленных халатах.
Шестьдесят лет по Персии катились одна за другой волны завоевателей. Персидский шах, вместо того чтобы защищать крестьян, старался завладеть теми жалкими остатками их добра, которые пощадили чужеземцы.
Сражение на верблюдах
Персидская миниатюра XV в. Лондон
В разоренных деревнях трудно было достать еду. Иногда после дневного перехода путники вынуждены были вместо ужина довольствоваться глотком холодной воды да лепешкой, запасенной предусмотрительным Хаджи-Якубом.
Караван шел по пустынным, заброшенным местам. То и дело попадались разрушенные караван-сараи, мечети, остатки стен и башен.
Даже орошение пришло здесь в упадок: вода в полузасыпанных арыках и прудах покрылась зеленью, поросла камышом.
Чем дальше на юг спускался караван, тем жарче становилось.
Хаджи-Якуб предложил ехать по ночам, а днем отдыхать где-нибудь в деревнях. В начале лета ночи были еще прохладные. Кони бежали по холодку легко, и караван шел быстрее.
Иногда попадался встречный караван. Впереди на ослике ехал караван-баши, за ним важно шествовал, позвякивая множеством бубенчиков, вожак – лучший мул[66] каравана в богато отделанной сбруе. На нем обычно везли самый дорогой груз. Далее следовали мулы и верблюды, груженные тюками ковров, ослики, еле видные под мешками с зерном.
Однажды повстречался им караван с семьей какого-то хана. Проскакали телохранители, потянулись вьючные верблюды, а за ними, подвешенная к седлам двух белых мулов, качалась плетеная кибитка. За ней гарцевал на белом коне богато одетый сын хана, ровесник Юши. Его холеное, красивое лицо чуть-чуть покривилось в презрительной гримасе, когда он увидел запыленные, темные одежды встречных. Юша проводил его долгим завистливым взглядом.
Пустыннее становились окрестности, унылыми и бесплодными – холмы и увалы, бесконечной чередой тянувшиеся по сторонам дороги.
Кони и люди уставали сильнее. Пришлось сократить переходы.
Караван зашел в соляную пустыню Де́ште-Кеви́р. Сизые солончаки[67], поросшие темно-зеленой и бурой травой, перемежались с полосами барханов[68] и каменистых лощин.