Ради славы Вселенной - Пол Андерсон

«Нет, — подумала Лисса. — Тут он ошибается. Мы тоже люди».

— А теперь сделано это открытие… — продолжал Ромон. — Миледи, оно должно остаться в руках ответственных людей. Тех, что не станут беспечно распространять знания по всей Галактике, а будут держать их под контролем. Тщательно обдумают все, что узнают, и будут мудро использовать обретенные знания и силу.

— Да, и оставят всю силу себе, — добавила Лисса.

— Вам кажется, будто вы, Виндхолмы, можете позволить себе быть идеалистами. А я говорю, что это не так. Никто не может себе такого позволить.

— А что вы считаете реализмом? — парировала Лисса. — Насколько вся людская раса может доверять… Э-э… Корпорациям, чьи интересы частенько противоречивы?

Ромон вздохнул.

— Давайте не будем ссориться, миледи. Все равно тайна уже не тайна. Новости об открытии переданы по гиперлучу на Асборг, а оттуда они могут попасть куда угодно. Но ограничение доступа к дальнейшей информации, осторожность при публикации тех или иных открытий необходимы. Да, скорее всего, сам по себе артефакт вряд ли подарит нам что-то большее, чем кое-какие безобидные технические достижения. Но в этом реликте могут крыться и более важные сведения… Как я уже сказал, возможно, даже ключи к загадке самих Предвестников. И что, по-вашему, это может означать?

— У нас еще есть время, чтобы договориться о сотрудничестве глав всех Домов. И чтобы выработать дипломатические меры, ограничивающие доступ к полной информации для нелюдских рас. Они все еще менее предсказуемы, чем мы. Разве не так?

— Миледи, я просто хочу, чтобы вы уговорили вашего отца прислушаться к делу, которое я собираюсь изложить.

«И которое попытаются протолкнуть те, кто возглавляет Дом Сифелл, — подумала Лисса. — Насколько им движут искренние чувства, а насколько — желание обрести власть? Власть, контроль. И насколько его желание удержать все под контролем проистекает из здравого смысла, а насколько — из страха? Похоже, Ромон Сифелл честен только наполовину. Может, даже больше чем наполовину. Или он фанатик? Кто знает. Я не специалист-психолог, и у меня нет особого желания исследовать его психологию. Да и зачем мне копаться в мотивах его поведения? Они не так уж важны. Важны те силы, которые, возможно, за ним стоят».

Она вздрогнула при этой мысли, но ее голос прозвучал по-прежнему ровно и холодно:

— Вы преувеличиваете мое влияние на отца, Ромон Касперссон. Как и значение артефакта. Вы всегда можете сами связаться с моим отцом или с другими правителями моего Дома.

Он нахмурился.

— О, да, конечно могу. Теоретически. Но я хочу, чтобы он меня выслушал, серьезно выслушал, а потом поговорил со своими пэрами. Вы можете уговорить его пойти на это крошечное одолжение?

— Если он сочтет вашу идею достойной внимания.

— Ваша помощь тут может оказаться решающей. Мы ведь сможем поговорить об этом подробнее? И, надеюсь, скоро? — Его голос стал тише и мягче. Кажется, Сифелл даже вздохнул. — Времени осталось не так уж много. Путешествие скоро подойдет к концу.

«Очень на это надеюсь», — подумала Лисса.

Однако она все же была из Дома Виндхолм, что накладывало определенные обязательства. Ей придется сделать все возможное, если обстоятельства принудят ее принять решительные меры. То было скромной платой за богатство и привилегии, которыми Лисса пользовалась с рождения. Нет, просьба Сифелла не казалась ей такой уж странной, но она могла быть предвестником неких больших дел.

И если так…

— Если желаете, мы скоро вернемся к этому разговору. Только не сейчас, пожалуйста. Мне хотелось бы немного отдохнуть. — С этими словами Лисса ускользнула в свою каюту.

Следующие их встречи были уже не такими напряженными. Лисса и Ромон встречались не раз в течение нескольких корабельных дней. Он был неизменно вежлив, часто улыбался и явно пытался сблизиться с Лиссой, но та нашла удобный способ пресекать его попытки: всякий раз, когда Сифелл цитировал кого-то из классиков, Лисса просила объяснить смысл изречения — узнавала она его и нет. По большей части Ромон цитировал древних поэтов, а потом, по просьбе Лиссы, рассказывал о них, об их исторических эпохах — это помогало скоротать время. Ром он не был ученым-филологом, однако Лиссу поражала глубина его знаний.

Но то, что встретило ее дома, сразу заставило забыть об этих поэтических и исторических беседах.

9

Выйдя из гиперпрыжка, маленький корабль Торбена Хебо прошел достаточно близко от Энигмы,[1] так что та засветилась на обзорном экране подобно маленькой мерцающей звездочке. Он слышал об этой конструкции, которую пару столетий назад разместили на орбите, в поясе астероидов. Заинтересовавшись, Хебо увеличил изображение и усилил подсветку, чтобы как следует рассмотреть объект. Рассмотреть как следует все равно не удалось.

Умопомрачительно сложная конструкция каких-то тонких, изогнутых распорок и перекладин окружала сгусток переливающегося, мягко опалесцирующего сияния. На экране Энигма выглядела такой же загадочной и непонятной, как и на изображения, которые Хебо видел раньше — на снимках, сделанных другими путешественниками и распространявшихся по межзвездным коммуникационным сетям.

Не тайна. Просто нечто непостижимое. На Земле новых публикаций об Энигме не выходило, на вопросы чужаков давали вежливые, но краткие и формальные ответы.

Это — прибор для фундаментальных исследований. Поначалу даже такой ответ вызывал недоумение. Разве базовые физические уравнения не были выведены еще несколько столетий назад? Ну, может, и в самом деле осталось еще что-то неисследованное и неоткрытое… К сожалению, говорили также земляне, принципы, лежащие в основе создания данного сооружения, невозможно объяснить словами, доступными для понимания любого органического разума (включая и не прошедший специальную стимуляцию разум земного человека) или любого искусственного интеллекта, созданного на какой-либо другой планете. Когда будут получены результаты исследований, их опубликуют при первой же возможности.

Дальнейшее было — молчание.

«Наверное, они работали над этой штукой, но так ничего и не добились, — подумал Хебо. — А может, мне придется признать, что у меня, как и у любого другого органического существа, просто не хватает ума понять, что это такое. Но, черт возьми, во вселенной есть масса вещей, которые я не могу понять — например, женщины, тонкая геометрия или артезианская политика, — и что с того? Мое эго не настолько сильно зависит от моего интеллекта».

И все-таки это было жутко — то, что Земля казалась единственной планетой в Галактике, жители которой были настолько единодушны в своих высказываниях, словно представляли собой единое существо.