Призрак в Сети. Мемуары величайшего хакера - Уильям Саймон

Рядом с нами тормозит еще одна машина. Из нее также выскакивает водитель и бежит к нам. Он кричит копам: «Обыскать машину! У него там логическая бомба!!!»

Теперь я уже смеюсь сквозь слезы. Логическая бомба [20] – это специальная программа, но эти парни, похоже, не в курсе, о чем речь. Они думают, что в моей машине взрывчатка, из-за которой все может взлететь на воздух.

Они тем временем начинают меня допрашивать: «Где мануалы?»

Я отвечаю: «Я несовершеннолетний. Мне нужно позвонить адвокату».

Копы, однако, обошлись со мной как с террористом, доставили в полицейский участок в Пасадене, в 45 минутах езды от того места задержания, и посадили в камеру предварительного заключения. Никаких решеток. Это была просто маленькая комнатка, которая напоминала бетонный гроб, с массивной стальной дверью, через которую не проникали никакие звуки. Я попытался добиться положенного мне телефонного звонка, но полицейские отказали. Очевидно, несовершеннолетние лишены каких-либо конституционных прав.

...

В тот же день в наручниках меня отправили в арестный дом для несовершеннолетних правонарушителей, который находился в восточном Лос-Анджелесе.

Наконец появился инспектор, наблюдающий за условно осужденными, и собрался меня допрашивать. Он мог просто отпустить меня к родителям, но полицейские убедили его, что я настоящий Ганнибал Лектер в мире компьютерного взлома. В тот же день в наручниках меня отправили в арестный дом для несовершеннолетних правонарушителей, который находился в восточном Лос-Анджелесе. На следующий день я предстал перед судом. На заседание приехали мама и отец. Они пытались добиться, чтобы меня отпустили.

В газете Pasadena Star-News вышла большая статья обо мне. За ней последовала еще более подробная история, изложенная в Los Angeles Times. Разумеется, поскольку я был несовершеннолетним, журналистам запрещалось публиковать мое имя.

Несмотря на запрет, они все же опубликовали, и это аукнулось мне позднее.

В качестве отступления, касающегося этой истории, следует отметить один момент. Позже я узнал, что человека, который кричал о логической бомбе, звали Стив Кули. Это был заместитель окружного прокурора, специально приставленный к ведению моего дела. В настоящее время он более авторитетный босс, окружной прокурор графства Лос-Анджелес. Моя тетя Чики Левенталь, которая давно ведет собственный бизнес, связанный с поручительскими гарантиями, знакома с Кули. Несколько лет назад, когда вышла моя книга «Искусство обмана », она предложила ее сборщику пожертвований для благотворительного детского фонда в качестве одной из премий. Среди членов правления этого фонда был и Кули. Когда она рассказала ему, что я ее племянник, он попросил у тети экземпляр этой книги. Сборщик также спросил, могу ли я поставить в ней автограф и написать: «Мы оба прошли очень долгий путь». Действительно, наш путь был долгим. Мне было очень приятно оказать ему такую любезность.

Судья, который слушал мое дело в суде для несовершеннолетних, был озадачен. Меня обвиняли в том, что я хакер, но я не крал и не использовал никаких номеров кредитных карточек, не продавал никакого запатентованного программного обеспечения и не выдавал коммерческих тайн. Я просто взламывал компьютеры и другие системы телефонных компаний только ради забавы. Видимо, судья не понимал, зачем я все это делал, не извлекая никакой прибыли. Мысль о том, что все это просто доставляло мне удовольствие, казалась ему бессмысленной.

Поскольку судья не понимал в деталях, что именно я делал, проникая в компьютеры и телефонные системы, он счел, что что-то упускает. Может быть, я крал деньги и вообще получал прибыль каким-нибудь высокотехнологичным способом, которого он не понимал. Пожалуй, абсолютно все в этой ситуации казалось ему подозрительным.

Истина заключалась в том, что я проникал в телефонные системы по тем же причинам, по которым другие дети могли залезать в заколоченный заброшенный дом, – просто посмотреть. Соблазн исследовать и узнать, что там лежит, был слишком велик. Разумеется, там могло быть опасно, но риск был частью развлечения....

Поскольку это было первое в истории дело о хакинге, чувствовалось явное недопонимание того, в чем именно должен меня обвинять окружной прокурор.

Однако некоторые обвинения были вполне обоснованными, например, те, что связаны с проникновением на территорию телефонной компании. Другие обосновать было нечем. Обвинитель заявил, что в результате моих хакерских атак повреждены компьютерные системы компании U. S. Leasing. Я этого не делал, но обвинение в подобном деянии предъявлялось мне еще не раз.

Поскольку это было первое в истории дело о хакинге, чувствовалось явное недопонимание того, в чем именно должен меня обвинять окружной прокурор.

Однако некоторые обвинения были вполне обоснованными. Судья из суда по делам несовершеннолетних отправил меня в калифорнийскую инстанцию по делам молодежи (CYA) – исправительное учреждение, расположенное в городе Норволк. Там я должен был пройти 90-дневную психологическую проверку, которая бы определила, заслуживаю ли я тюремного заключения в одном из комплексов этой организации. Передо мной еще никогда не вырисовывались такие мрачные перспективы. Другие подростки попадали в это место за другие преступления, например, разбойные нападения, изнасилования, убийства и хулиганство. Конечно, все они были несовершеннолетними, но это делало их более жестокими и опасными, так как они чувствовали себя безнаказанными.

У каждого из нас была своя камера, где нас запирали. Наружу выводили маленькими группами, всего по три раза в день.

Я ежедневно писал домой, начиная каждое послание словами «Кевин Митник в заложниках. День 1, день 2, день 3». Я писал даже несмотря на то, что город Норволк находится на территории графства Лос-Анджелес и от моей тюрьмы до района, где жили мама и бабушка, на машине можно добраться за полтора часа. Они с пониманием относились к моему заключению, приезжали ко мне в каждые выходные, привозили чего-нибудь вкусного. Мама и бабушка всегда заранее выезжали из дома, чтобы быть первыми в очереди на свидание.

Мой 18-й день рождения прошел в Норволке. Хотя я должен был еще некоторое время оставаться под надзором калифорнийской инстанции по делам молодежи, я стал совершеннолетним. Я осознавал, что любые дальнейшие преступления будут расцениваться как совершенные взрослым человеком. Если меня признают виновным, я вполне могу попасть в тюрьму.

Когда мой 90-дневный срок истек, калифорнийская инстанция по делам молодежи рекомендовала отправить меня домой с испытательным сроком. Судья учел эту рекомендацию.

Приставленную ко мне инспектора по надзору за условно осужденными звали Мэри Риджуэй. Мне казалось, что эта исключительно полная леди в жизни любила только питаться и бранить тех подростков, за которыми она следила. Однажды ее телефон перестал работать. Через несколько месяцев я узнал, что после того, как телефонная компания исправила эту поломку, госпоже Риджуэй сказали, что не знают причину неполадки. Она решила, что это моих рук дело, и сделала соответствующую запись в моем личном деле, которая была воспринята как доказанный факт и использована против меня. В те времена слишком часто неожиданные технические сбои, которые происходили где бы то ни было, могли быть приписаны именно мне.

Одновременно с условным сроком я проходил психотерапию. Мне пришлось ходить в клинику, где лечили преступников, нарушивших закон на сексуальной почве, и прочих отпетых наркоманов. Моим социальным педагогом был врач-интерн из Великобритании, звали его Рой Эскапа. Когда я объяснил ему, что отбываю условный срок за телефонный фрикинг, он вдруг засиял. «А вы слышали об ITT (так называлась организация по международной телеграфной и телефонной связи)?» – спросил Рой.

«Конечно», – ответил я.

«А вы знаете, где взять коды?»

Он имел в виду коды доступа к каналам международной телеграфной и телефонной связи. Зная такой код, можно было просто набрать местный номер ITT и, добавив код доступа, позвонить на нужный междугородний или международный номер. Если вы пользовались чьим-нибудь чужим кодом доступа, оплата за ваш звонок зачислялась на счет того несчастного абонента, а вы не тратили ни цента.

Я улыбнулся. Мы с Роем отлично поладили.

Во время моих индивидуальных консультаций, которые по распоряжению суда назначили проходить в течение 1981 и 1982 годов, мы с Роем обычно просто болтали. Позже подружились. Рой сказал, что те вещи, которые я делал, были просто ангельскими по сравнению с преступлениями других его пациентов. Через несколько лет, в 1988 году, когда я снова попал в беду, он написал письмо судье, где объяснил, что я занимаюсь хакингом не из зловредных криминальных побуждений, а по причине компульсивного расстройства. По его словам, у меня была зависимость от хакинга.