После огня (СИ) - Светлая Марина

— И кто бы мог подумать, что добропорядочная фрау Лемман окажется лгуньей.

— О чем вы, господин капитан? — спросила Грета, остановившись посреди кабинета.

— У вас занятная анкета. Вы присаживайтесь, что стали?

— Чем она показалась вам занятной? — Грета присела на стул, на котором сидела в прошлый раз, и подняла глаза на хозяина кабинета.

«Что может быть общего у него и Уилсона? — думала она, разглядывая капитана. — Служба… пятницы… право победителя…»

— Насколько я припоминаю, вы служите официанткой у Тальбаха? Во всяком случае, так вы проходите по нашим спискам. Верно?

— Да, господин капитан.

— А в анкете вы указали, что вы учительница, — улыбнулся он и подмигнул ей. — И зачем же вы вводите власти в заблуждение, позвольте узнать?

— Но я учительница, — пробормотала Грета.

— Бывшая. Контрольный совет запрещает членам НСДАП преподавание в школах. У вас запрет на профессию, понимаете вы это? И чему вы можете учить? Основам селекции арийской расы? Этого теперь никто не допустит!

— Я могу учить читать и писать. Или теперь наших детей вообще не надо ничему учить?

— Контрольный совет определит, кто имеет право преподавать. Но вам это не грозит. Свидетельство о прохождении денацификации вы пока не получите. Не стоило вам хитрить при заполнении анкеты.

— Я не хитрила, — она сглотнула подкативший к горлу ком. — Я — учительница.

Юбер приподнял бровь и подошел к столу.

— Пить хотите? — участливо спросил он и потянулся к графину с водой.

— Нет, спасибо, господин капитан.

Француз усмехнулся уголком рта и подошел к ней ближе. Присел на краешек стола и склонился к ее лицу.

— Маргарита… — протянул он, — я могу вам помочь, понимаете вы это?

— Я не нуждаюсь в вашей помощи, — отшатнулась от него Грета.

— Дело ваше, — легкомысленно улыбнулся Юбер и выпрямился. — В таком случае, можете быть свободны.

Как странно, совсем ничего не изменилось. Ее жизнью снова распорядились, а Грета по-прежнему смогла встать, выйти из кабинета, пройти по длинному коридору, такому же пустынному, как и в прошлый раз. Оказавшись на улице, она предусмотрительно подняла воротник и придерживала его рукой: сегодня было особенно холодно, и снег не смягчал мороза. Грета чувствовала, как слезы текут по ее щекам, и уныло думала, что даже ее собственные слезы от нее не зависят. От нее ничего не зависит. И все, что ей остается, — жить дальше, снова смирившись с обстоятельствами, делать так, как велят.

Проходя мимо озера, она на мгновение остановилась. Шевельнулась мысль, как все могло бы стать просто, если всего лишь войти в воду. Все случится быстро, от холода тело сведет судорогой, дыхание перехватит. А дома будет ждать Рихард.

Рихард… Грета нахмурилась и, резко развернувшись на каблуках, пошла домой. В конце концов, еще есть старые настенные часы в дорогом деревянном корпусе. Наверняка их можно продать за хорошую цену. И это оказалось так кстати. Спустя несколько дней они получили известие о том, что Рихард Лемман признан попутчиком, и обязан выплатить штраф в размере 1550 рейхсмарок.

9

Упоминая фрау Зибер в разговоре о национал-социализме и коммунистах, Рихард ошибался только в одном. Если бы Грете, бог знает зачем, захотелось расспросить эту даму относительно судьбы ее мужа, та выгнала бы ее из своего дома и плевала бы в спину. Национал-социалистов она ненавидела, пожалуй, даже сильнее, чем французских солдат, изнасиловавших ее в первые дни после того, как они вошли в Констанц. Как ни странно, в этом своем горе она тоже винила нацистов. Французы по ее стойкому убеждению всего лишь сыграли реванш. Теперь она проклинала нацистских шлюх, заигрывавших с солдатами, и опасалась проходить мимо комендатуры — там людей в форме было больше всего. Еще встретишь кого из тех… чьих лиц она даже не помнила.

Детей у нее не было. Единственный ребенок, которого она прижила от мужа, умер в первые часы жизни. Больше забеременеть ей не удавалось. Герр Зибер не допускал этого. «На какую жизнь?» — говорил он. А потом и его у нее забрали. С молчаливого согласия таких, как фрау Лемман и ее свекор.

Теперь она в старом шерстяном пальто стояла у дома Лемманов, ожидая, когда из него выйдет французский лейтенант с британской фамилией. О том, что союзническим войскам запрещено заговаривать с местным населением, она знала хорошо. Однако правило это теперь выполнялось не так строго, как поначалу, потому попытаться достучаться до него можно. Все лучше, чем идти в комендатуру.

Едва тот показался на невысоком крыльце дома, как женщина решительно двинулась к нему и, безо всякого смущения, окликнула:

— Господин лейтенант! Господин лейтенант! Позвольте обратиться к вам!

Ноэль остановился, спустившись с крыльца, и посмотрел на подбежавшую женщину. Та была довольно крупной, даже немного выше его, а миловидное ее лицо покраснело от мороза — видимо, долго ждала.

— Да, да, слушаю, — сказал он, — фрау…

То, что это была соседка Лемманов, он знал, но имени ее не помнил. Да и откуда? Немцев он видел только со стороны, кроме семьи, в которой жил. К счастью или к несчастью, он имел дело только с бумагами.

— Зибер. Фрау Зибер, — ответила женщина и кивнула. — Я хотела поговорить о… о вашей хозяйке. Фрау Лемман. Дело в том, что, насколько мне известно, она взяла на себя смелость заняться преподавательской деятельностью, в то время как Контрольным советом партийным нацистам запрещено преподавать.

— Не понимаю вас, — недоуменно проговорил лейтенант, натягивая перчатки. — Откуда у вас эта информация? Фрау Лемман работает официанткой в погребке.

— Да, да, я знаю. Но свободное время она проводит у Бауэров. И мне доподлинно известно, что она взяла на себя обучение ребенка. Страшно подумать, чему она станет его учить.

Ноэль невольно поморщился. Как будто не ясно. Школы закрыты. Дети сидят по домам. Теряют целый год. И что с этим делать, как справляться, пока непонятно. Об этом думали меньше, чем о том, как «перевоспитать». Ни газет, ни радио, ни школ.

— Почему вы пришли с этим ко мне, а не к властям?

— Потому что вы выслушали меня, а там сочтут доносом из мести за то, что они убили моего мужа.

— Они?

— НСДАП. Он был коммунистом.

— Ясно. Но это все равно. Рассмотрели бы.

— Я надеюсь, вы отреагируете быстрее.

— Разумеется, — кивнул Ноэль. — Благодарю вас, фрау Зибер. Мне нужен адрес этой семьи. Следует разобраться.

— Хафенштрассе, 3. Готова поспорить, она и сейчас там — бывает дважды в неделю в это время. Что ей грозит?

— Денежный штраф. Не волнуйтесь, фрау Зибер, я прослежу за тем, чтобы это дело довести до конца.

— Благодарю вас, господин лейтенант! — кивнула женщина и, резко развернувшись, пошла к своему дому. Ноэль поморщился. Иногда ему казалось, что все его нутро превратилось в помойную яму, в которую скидывают худшее, что есть.

Вместо того чтобы идти в столовую комендатуры, где он собирался обедать, пришлось искать эту чертову Хафенштрассе и чертов дом номер три. Его поиски были вознаграждены. На первом этаже указанного дома было большое окно. Очень чистое, очень низкое. И шторы были сдвинуты в сторону. Что ж, чутью фрау Зибер оставалось только позавидовать. В тот момент, когда лейтенант Уилсон заглянул в чужое окно, чего не делал с подросткового возраста, когда подглядывал за ткачихами в раздевалке ирландской бани вблизи Бэдфорда, Грета Лемман поправляла перо в руке мальчика лет восьми, который явно не знал, как за него взяться.

— К следующему уроку еще разок повтори спряжения сильных глаголов, — уже с порога сказала Грета и вышла в коридор.

Спиной к ней стояла фрау Бауэр. Грета была уверена, что Генриетта снова кладет к ней в сумку что-то из продуктов.

— Фрау Бауэр, — окликнула ее Грета. — Вы опять за свое. Перестаньте, Отто еда нужнее, чем мне.

Генриетта обернулась и сердито ответила:

— Это вы перестаньте. Это сало, я его не ем. Отто столько не нужно. Я оставила ровно половину. Все честно.