П5: Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана - Виктор Пелевин

Их было четверо – низкий толстяк в махровом халате, два охранника в дорогих двубортных костюмах и дядя Петя в маечке с надписью:

По тому, как униженно дядя Петя суетился вокруг толстяка, Лена поняла, что это кто-то очень важный. И только потом поняла, кто именно.

Это было невероятно.

Внизу стоял Михаил Ботвиник. Точь-в-точь как на фотографии, с которой она беседовала в микроавтобусе – с тем же румянцем во все лицо и таким же пробором в жидковатых черных волосах.

Лена чуть не упала с тумбы. Выходило, Кима сказала правду. Конечно, теоретически Ботвиник мог зайти сюда и сам по себе – но Лена знала, что теперь ее не убедит в этом никакая сила.

Ботвиник задрал подбородок вверх характерным движением, которое она уже видела как-то по телевизору.

– Что они поют? – спросил он.

– Чайковский, – ответил дядя Петя. – Ужасно красивая музыка, мы ее долго выбирали. Словно про какую-то удивительную древнюю тайну, да?

– Ага, – сказал Ботвиник. – Знаешь, про какую? Он с собственным кучером жил, Чайковский. Кучер мужем был, а Чайковский женой. Он этого кучера даже в Италию с собой возил. Вот и вся древняя тайна, шестьсот восемнадцать, сундуки мои сундуки.

– Думаете, об этом и музыка? – испуганно спросил дядя Петя.

– Конечно, – ответил Ботвиник. – Бытие определяет сознание. «Та-ти-та-ти та-та...» Это у него так в груди замирало, когда ему кучер засовывал...

Лена увидела, как стоящая напротив Кима оторвала руку от малахитовой плиты и показала ей два пальца. Это был условный знак. Она повторила тот же жест, чтобы его заметила Ася, которая не видела Киму. Прошло несколько секунд, и все четверо синхронно замурлыкали «Мондо Бонго».

– Ух ты, – поразился Ботвиник, – как это они?

– Учли критику, – улыбнулся дядя Петя. – И перешли на другую музыкальную композицию. Под нее, если хотите, можно протанцевать с любой из девушек.

– Что я, пидор, что ли, мудями трясти, – сказал Ботвиник и кивнул на Лену. – Это она мне двумя пальцами тычет?

– Нет, – ответил дядя Петя. – Они смену музыки согласовывают.

– Как это?

– Ну-ка, Лен, – подмигнул дядя Петя, – давайте назад на Чайковского...

Лена подала знак Киме, та пересемафорила его Вере, которая не видела Лену, и девушки слаженно перешли на «Лебединое озеро».

– Ничего, – засмеялся Ботвиник. – Надо будет ребят привести.

Втянув живот, он потуже затянул пояс халата и подмигнул Лене.

– Не скучай, зеленая. Я к тебе обязательно зайду. Сейчас устал просто, после русофобок. То есть, извиняюсь, русалок.

С этими словами он вынул из кармана своего халата желтый пластиковый ромб и бросил на пол. Дядя Петя поднял бровь, но ничего не сказал и пошел вслед за Ботвиником и его охраной к выходу. Через минуту он вернулся в одиночестве, подобрал желтый ромб, поцеловал его и сказал:

– Девчат, жетон из нашего казино. На двадцать пять тысяч. Каждой по пять тысяч баксов и мне за комиссию. Поняли, где служим?

Когда дядя Петя ушел, Лене явился богомол. Он спросил:

«?????»

– Это деньги, – объяснила Лена. – На вашей стадии развития такого еще нет.

«?????»

– А это олигарх Ботвиник, – ответила Лена. – У него их очень много.

«!!!!!»

Лена почувствовала, что богомол считает Ботвиника угрозой. Чтобы понять, в чем дело, ей снова пришлось открыть дверцу в своем сознании, и странные переживания богомола заполнили ее ум.

В этот раз она узнала много нового.

Оказалось, что в самом конце жизни богомол начинал летать (это было устроено природой для того, чтобы сделать его старость интересной). Во время полета на него иногда бросалась из темноты жуткая черная тень, стараясь проглотить его. В этом не было ничего страшного, даже наоборот – по какой-то причине, которой Лена пока не понимала, такая гибель казалась благом. Но правила жизни были таковы, что богомолу приходилось бороться за существование и уворачиваться от летучих мышей, хаотично меняя направление полета. Поэтому в его теле была пустая полость – подобие резонатора, особое ухо тьмы. Оно служило для того, чтобы издалека замечать приближение опасности. И сейчас это ухо ощутило угрозу.

Лена наконец все поняла.

– Глупый, – сказала она. – Это не настоящая летучая мышь. Это просто татуировка у него на плече. Кстати, ты ведь не мог ее видеть – он был в халате. Откуда ты знаешь?

Из ответа Лена поняла, что богомол увидел татуировку на фотографии из журнала, которая отпечаталась у Лены в памяти. Но дело было не в татуировке, а в том, что ухо тьмы услышало тьму. Понять, что именно богомол имеет в виду и чего хочет, было очень сложно: его бессловесные переживания прошли сквозь сознание Лены как радужная рябь и исчезли.

– Ты можешь говорить словами? – спросила Лена с досадой.

– Могу, – неожиданно сказал богомол человеческим голосом. – Только это будут твои слова, а не мои. И смысл этих слов тоже будет не мой, а твой. Но если хочешь, я буду говорить твоими словами и смыслами.

У богомола оказался уверенный и одновременно доверительный баритон, позаимствованный у радиодиктора, которого Лена часто слышала в FM-диапазоне. Лена догадалась, что этот голос богомол тоже нашел в ее памяти.

Только поговорить в этот раз все равно не удалось – кончилась смена.

В следующий раз Ботвиник, как и обещал, привел ребят. Кроме него их было трое. На всех были белые махровые халаты, и, судя по распаренным щеками и мокрым волосам, они только что посетили какие-то водные процедуры. С собой они принесли карты и бумагу для записей.

Один визитер произвел на Лену довольно серьезное впечатление. Во-первых, из-под его халата торчали не голые ноги, как у остальных, а генеральские брюки с широким красным лампасом. Но дело было даже не в лампасах. Он чем-то напоминал майора в пятнистом камуфляже, который делал уколы перед сменой – но не просто походил на него лицом, а как бы воплощал предельное развитие такого человеческого типа (если бы пятьдесят майоров, голодных и свирепых, заперли в темном подвале, через неделю открыли дверь и выпустили единственного оставшегося в живых, а потом еще двадцать лет растили его до генерала, возможно, получилось бы что-то похожее). Но, как ни странно, это жутковатое лицо казалось рядом с румяной рожицей Ботвиника по-детски беззащитным.

Остальные двое выглядели уныло – один был бородатым крепышом, похожим на инженера из сектантов, а другой почему-то все время поворачивался к Лене согнутой спиной, и она его толком не разглядела. Оба вели себя заискивающе и были, судя по всему, какой-то подчиненной мелюзгой.

Если Ботвиник и помнил про Лену, он никак этого не показал.

Убрав со стола закуски и напитки, гости расселись на круглом диване и стали играть в преферанс. Вскоре один из них попросил «отключить музон», и до конца смены Лена с подругами наслаждались забытым бездельем и тишиной, которую нарушали только голоса игроков.

Лена прислушалась к разговору. Он шел о чем-то странном.

Постепенно она стала понимать, что гости обсуждают то самое боевое НЛП, которое было полной загадкой для автора «Женихов России».

– Седьмую форму отрабатываю, – сообщил генерал. – Сначала подстройка и ведение, затем разрыв шаблона, потом опущение и присоединение, да?

– Правильно, – согласился Ботвиник.

– А вот ты говорил прошлый раз, Миш, что в седьмой обязательно полный разрыв шаблона. Что значит «полный»?

– Бывает еще частичный, товарищ генерал.

– А какая разница?

– Если теоретически объяснять, долго и сложно. Лучше на конкретных примерах. Полный разрыв – это, например, «соси хуй ебаной матери». А частичный – это «соси хуй пожилого зайца». Но при этом, обратите внимание, «соси хуй отставного сурка» – это опять полный разрыв шаблона. Понимаете?

– Чего ж тут непонятного, – недобро ухмыльнулся генерал. – Ты, Миш, лучше вот что скажи – обязательно сперва опущение, а потом присоединение? Или можно наоборот?

– Как ляжет, – сказал Ботвиник. – Вы, товарищ генерал, не зацикливайтесь на теории. Боевое НЛП – это практика. Главное, на груше все время пробуйте. Нащупывайте точки.

Генерал повернулся к бородатому крепышу.

– Слышь, старый Перун! Потренируемся?

– Я не старый Перун, товарищ генерал, – ответил тот угрюмо. – Моя фамилия Громов.

– Хуемов. Ты перед тем, как старших поправлять, из-за щеки вынь, чмо пернатое. Еще раз клюв разинешь, я тебя так по залупе размажу, одно кукареку останется, и то за шкафом хуй найдут, гандон звериный. Ты у кого ваще в мозгах хуй полощешь, маркетолог ебаный? У меня знаешь сколько таких на хую умерло?

– Обидные слова, товарищ генерал, – отозвался бородач, равнодушно перебирая карты. – Жестокие и несправедливые. Какой же я маркетолог? Я эксперт.

– Ну как? – повернулся генерал к Ботвинику.

– Да на троечку. Подстройка нормальная, а дальше съезжаете.

Генерал нахмурился.

– Погоди, Миш, – сказал он. – Я чего-то и сам понимать перестал. Я шаблон ему порвал или нет?