Ведьмы тоже имеют хобби - Ольга Баскова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девушка очнулась и в первые мгновения не могла понять, где она. По ее щекам струилась кровь. Царапины на груди тоже сильно саднили и кровоточили. Она потянулась к ночнику на маленьком столике и щелкнула выключателем. Яркий свет озарил ее истерзанное тело. Кроме царапин, на коже явственно виднелись следы зубов и багровые синяки.
– Сволочь, ах, какая сволочь! – вырвалось из ее разодранного рта.
Шиманский лежал рядом, открыв рот, и громко храпел. Она плюнула ему в лицо и присела на край кровати. Первым побуждением девушки было вытащить его полный денег бумажкик и бежать куда глаза глядят. Однако ее затуманенное сознание услужливо подсказало, что так поступать не следует. На улице наверняка ее поджидает второй мучитель. Если она не выполнит его просьбу, сегодняшний кошмар никогда не закончится. Мила осмотрела комнату. Брюки и пиджак адвоката валялись на полу. Из кармана выглядывала барсетка. Дрожащими руками Мила открыла ее и схватила ключи и деньги. На секунду у нее мелькнула мысль: может, оставить купюры на месте? Шиманский все же адвокат и отыщет ее за пару дней. Но потом желание отомстить ему взяло верх. Деньги эти она заработала! И потом, утром она исчезнет из города и избавится от обоих своих врагов. Тарас тоже получит свое! Девушка отыскала сумочку и достала кусочек парафина, которым снабдил ее Решеткин. Нет, слепок она делать не будет, она отдаст Тарасу ключи, и пусть он сам решает, что с ними делать. Покачиваясь, девушка вышла в прихожую. Огромное зеркало напомнило ей: на ней нет одежды. Этот зверь порвал все в клочья. Мила вернулась в спальню и открыла платяной шкаф. Шиманский жил один, и теперь она поняла почему. Женских вещей у него, естественно, не было. Борис приводил к себе бедняжек только для отправления «естественной надобности», а потом вышвыривал их вон, как котят. На верхней полке лежали несколько пар парадных брюк и обычных джинсов. Мила подобрала себе наиболее подходящие, облачилась в длинную белую рубашку и вышла из квартиры.
Тарас действительно поджидал ее у двери:
– Принесла?
Она швырнула ему ключи:
– Подавись!
Решеткин ухмыльнулся:
– Можешь работать, когда захочешь. Сэкономила мне время. – Парень прищурил глаза. – Эй, да что это с тобой? Вы дрались?
– Он изнасиловал меня! – давясь слезами, выкрикнула Мила. – Твое хваленое снотворное долго не давало себя знать!
Маьчик поднял брови:
– Не может быть! Что вы пили?
– Шампанское!
Он хмыкнул и махнул рукой. Это снотворное Мальчик получил от Косяка еще в тюрьме, когда пожаловался ему на бессонницу. Помнится, вор предупреждал его:
– Не запивай эти таблетки шампанским.
Они тогда еще посмеялись над его замечанием. Какое же в тюряге шампанское!
– Признаюсь, забыл тебе сказать: этот напиток замедляет действие лекарства, – улыбнулся Решеткин.
– Забыл – или не собирался говорить?!
Тарас попытался обнять ее, но она оттолкнула его с такой силой, что он чуть не упал.
– Отвали от меня, мразь! Надеюсь, после этого я тебе больше ничего не должна и никогда тебя не увижу!
Он пожал плечами:
– Возможно. Только считаю своим долгом тебя предупредить: если ты выдашь меня полиции, тебе не жить.
– Пошел ты!
Он попытался еще что-то сказать, но она, не слушая его, медленно побрела к остановке. Нет! Надо бежать отсюда! И как можно скорее. Денег ей хватит. Завтра она сядет в первый попавшийся поезд, укатит подальше от этих сволочей и начнет другую жизнь. Конечно, она привыкла зарабатывать на панели, но надо пересилить себя и устроиться на нормальную работу. И тогда Миле больше не встретятся вот такие Решеткины и Шиманские! Занятая своими мыслями, девушка вошла в длинную арку, соединявшую два двора. Она не слышала торопливых шагов за своей спиной, не чувствовала тяжелого дыхания и очнулась, лишь когда кто-то накинул ей на шею веревку и стал застягивать петлю за ее спиной, прекратив доступ воздуха в легкие. Мила судорожно глотала, пыталась разорвать веревку дрожащими пальцами… Но вскоре ее сознание затуманилось, и она медленно опустилась на грязный асфальт. Убийца немного постоял возле трупа, пощупал артерию на шее девушки и, убедившись, что жертва не подает признаков жизни, скрылся в подворотне.
В то утро Василия разбудил не звонок будильника, а настойчивое пиликанье мобильного телефона. Он зевнул и поднес его к глазам. Звонил Опарин.
– Привет, солнце мое! – весело начал он. – Дрыхнешь небось?
Семенов посмотрел на часы:
– Так еще рано. Только шесть утра…
– Так и знал, что ты нежишься в кроватке, – продолжал паясничать Григорий. – А наша служба и опасна, и трудна! Мы не должны дремать, как не дремлет враг. – Он хихикнул и продолжил уже серьезным тоном: – Быстро одевайся и беги в отделение. Одна нога здесь, другая там. Я обещал тебе поймать убийцу Кондаковой – и сделал это!
От удивления Семенов раскрыл рот:
– Убийцу Кондаковой?! А письмо тоже нашлось?!
Капитан расхохотался:
– Ну, ты и лох! Так и витаешь в облаках? Не было никакого письма! Сколько раз можно повторять?
– А кто же убил Лидию Михайловну? – никак не мог понять лейтенант.
– Один бомж, – просветил его начальник. – Пытался проделать то же самое и с ее соседями. Но участковый на этот раз оказался в нужном месте в нужное время. Короче, голубчика скрутили. Сопротивления он, ясное дело, не оказал, ибо был сильно пьян.
– И бомж признался в убийстве?
Григорий вздохнул:
– Сначала не хотел. Но я убедил его говорить правду и только правду.
Семенов ощутил ком в горле. Вспомнил слова старого ювелира: у Опарина – стопроцентная раскрываемость, произнесенные с горечью и иронией. Ясное дело: Григорий отыскал козла отпущения и теперь повесит на него все преступления отдела.
– Выезжаю, – коротко бросил лейтенант. Теперь ему было совершенно ясно: затеянное им расследование необходимо продолжать.
Григорий встретил коллегу радостной улыбкой. Как всегда, он благоухал дорогим одеколоном. И по его розовому свежему лицу никто бы не догадался, что полицейский спал всего несколько часов.
– Привет. – Опарин протянул Василию руку.
Тот рассеянно пожал ее:
– Рассказывайте. Это интересно.
– Да я все уже рассказал, – капитан пожал широкими плечами. – Ей-богу!
– А что показала экспертиза? Иванов уже принес результаты?
Взгляд Опарина не понравился лейтенанту:
– Принесет. Да какая разница?
Семенов поднял брови:
– Как – какая? Мы же решаем судьбу человека. Неужели вам ничего не кажется странным?
Григорий покачал головой:
– Ничего. А тебе?
– Как обяснить то, что в доме Кондаковой бомж не оставил отпечатков? – наморщил лоб Семенов. – У него богатое криминальное прошлое? Тогда почему в дом соседей он полез без перчаток?
Опарин прищелкнул пальцами:
– Говорю тебе, он был пьян. Ну, и не додумался.
– Во всяком случае, мы должны все проверить.
По угрюмому холеному лицу коллеги Семенов понял, что тот не одобряет такого отношения к задержанному.
– Какого черта он тебе сдался?
Василий опешил:
– Товарищ капитан, но мы же не можем так просто посадить человека!
Григорий хлопнул в ладоши:
– Человека! Это бомж-то – человек?! Или мне послышалось?!
– Да! Бомж – тоже человек! – парировал Семенов. – Не скотина, не насекомое, и вы это знаете не хуже меня!
Опарин вдруг расхохотался:
– Неужели? Значит, ты готов с этим человеком есть из одной посуды, спать на одной постели, пить из одной кружки? Давай проведем эксперимент. Готов или нет?
Семенов промолчал.
– Вот! – обрадовался Опарин. – Потому что он – уже не нашего поля ягода.
– И все же мы не имеем права так запросто засадить его, – повторил Василий.
Капитан скривился:
– Да ты спроси у этого парии, что для него лучше – посидеть в тюряге или продолжать эту скотскую жизнь? Представь, как эти существа роются в помойках каждый день в поисках пропитания! Теперь ему не надо будет постоянно думать о хлебе насущном.
Семенов едва задохнулся от такой «логики»:
– Но неужели вы не понимаете…
– Пойди, спроси его самого, что для него лучше – тюрьма или улица? Он тебе ответит, и, надеюсь, искренне! Во всяком случае, когда эта инфузория писала признательные показания, я не пытал его каленым железом! Иди, иди, он в КПЗ.
На негнущихся ногах Василий медленно зашагал по коридору. Камера предварительного заключения находилась на первом этаже. Охранник без колебаний пропустил лейтенанта. И вскоре Семенов с жалостью и отвращением созерцал укрытое одеялом существо неопределенного возраста. Этому мужчине могло быть и тридцать, и шестьдесят лет. Черное испитое лицо не выражало никаких чувств, оловянные выцветшие глазки с любопытством смотрели на молодого милиционера. В камере стояла такая вонь, что Василий поморщился. Бомж откинул одеяло и поинтересовался:
– Опять на допрос?
