Очень современная повесть - Александр Тарасов

Точно так же не распространяется либерализм и на страны "третьего мира". Пол-Африки может смело умирать от голода - сытый и богатый Запад, выкачавший из Африки биллионы и биллионы долларов, истребивший миллионы африканцев (и не заплативший за это никакой компенсации никаким родственникам убитых), будет лишь изредка замечать "трагедию Сахеля", ханжески сочувствовать и откупаться мизерными подачками - мешками со слежавшейся, окаменевшей мукой, изъятой из стратегических армейских запасов, созданных когда-то на случай ядерной войны.

Сейчас, когда рухнули СССР и ОВД и определилась возможность превратить в капиталистическую периферию или полупериферию страны бывшего "восточного блока", а заодно и полностью подчинить себе те страны "третьего мира", которые ранее были советской клиентелой, по логике вещей, Welfare State должно бы расцвести пышным цветом, расширить свои рамки, интегрировать в "мещанский рай" остающиеся за его границами слои и территории - да и просто повысить общий уровень благосостояния (за счет прекращения общей гонки вооружений и перераспределения сверхприбылей, выкачиваемых из новых зон эксплуатации и ограбления - еще вчера советских, еще вчера недоступных).

Не тут-то было! Мещанская цивилизация, обнаружив, что "советской угрозы" нет, и перестав страшиться "повторения большевистской революции" у себя дома, наоборот, резко поправела, стала агрессивно нетерпима к собственным социальным низам - и уже готова, как выражаются западногерманские левые, "скинуть нижнюю треть" общества. Частнособственнический инстинкт, мещанский эгоизм оказались сильнее элементарного расчета: западная цивилизация обывателей готова пойти на возрождение в собственных странах полномасштабной классовой борьбы - лишь бы не делиться с "нижней третью" открывшимися возможностями быстро повысить свой материальный, потребительский уровень.

Очень показателен пример Клинтона, либерала из либералов, которого его более консервативные оппоненты от либерализма готовы были записать чуть ли не в "леваки". Клинтон начинал с фарисейских речей о том, что современное высококачественное здравоохранение должно быть доступно всем американцам даже самым бедным, но никакого доступного здравоохранения не ввел, а напротив, урезал в августе 1996 года программы социальной помощи, оставив за бортом Welfare State еще минимум 6 миллионов американцев - в первую очередь, конечно, иммигрантов (нечего, мол, вам лезть в нашу сытую Америку!).

Даже за те самые "права человека", что лежат, вроде бы, в основе идеологии либерализма, либералы "борются"

как-то странно, выборочно. Они устраивали бурные пропагандистские кампании в защиту "своих" - например, сторонников капитализма в Советском Союзе, когда тех преследовали, - и те же самые либералы совершенно игнорируют, например, трагедию целого народа Абхазии, удушаемого голодом из-за блокады, установленной либеральными режимами Шеварднадзе и Ельцина. А ведь право на жизнь - самое первое, главное, основное право человека. Все остальные права - лишь приложение к нему. Либералы боролись за свободу выезда из СССР - ссылаясь на ст.13 "Всеобщей Декларации прав человека"* и теперь они же нарушают эту статью, максимально ограничивая въезд в свои страны. А какие молнии метали либералы в адрес СССР за "использование принудительного труда заключенных"! И что же? Нет СССР - и вот уже в восьми штатах США законодательно вводится этот самый "принудительный труда заключенных". А сколько было криков о Берлинской стене как о "позорном символе тоталитаризма"! А теперь либеральная Америка возводит такую же стену вдоль всей границы с Мексикой!

Вот и феминизм Арбатовой - это чисто либеральный феминизм. Я это понял из ее выступления на TV, в "Темной". Обнаружилось, что Арбатова, собственно, сильно отличается от многих западных феминисток - часто левых, даже ультралевых, даже впадающих из-за своего радикализма в "женский сексизм". Арбатова вовсе не за равные права для всех женщин. Она - за равные права для имущих женщин. С ее точки зрения, если женщина имеет деньги и желание стать членом парламента - государство (общество) должно предоставить ей все возможности для этого (например, завести детский сад или ясли в парламенте, где за ее маленьким ребенком будет присматривать и ухаживать специальная няня, пока женщина-депутат будет принимать законы). При этом Арбатовой не приходит в голову, что этой самой няне тоже, может быть, хочется не у депутатских детей попки подтирать, а принимать законы да денег нет, жить не на что. А у имущей женщины-политика, мне кажется, хватит денег и на то, чтобы нанять няню, которая бы сидела с ее ребенком у нее дома - вовсе не обязательно это делать именно в здании парламента. То есть, требуя равноправия по половому признаку, Арбатова совсем не заинтересована в равноправии по имущественному, социальному, классовому признаку - в том числе и для женщин. Вот это и есть буржуазный феминизм, либеральный феминизм.

Как мещанин Жданов носил маску коммуниста, играл роль коммуниста, как мещанин Рейган носил маску государственного деятеля, играл роль государственного деятеля (ему, правда, было чуть легче - он хоть и бездарный, но актер), как участники "каравана деятелей культуры" носили маски антропософов, играли роль - так и Арбатова носит маску феминистки, играет роль феминистки*. В тюрьму за свои убеждения, как Эммелина Панкхерст, она не пойдет. В тюрьме сидеть - это вам не аборт от нелюбимого мужчины делать, а потом с дурацкой гордостью об этом мемуары писать.

* * *

Мы с Арбатовой - почти ровесники, погодки. Мы - представители одного поколения. В одно и то же время мы ходили по одним и тем же улицам, читали одни и те же книги, смотрели одни и те же фильмы и спектакли, слушали одну и ту же музыку, может быть, даже носили одинаковые фенечки. Если поискать, наверняка найдется куча общих знакомых.

Разница между мной и моими друзьями и Арбатовой и ее друзьями совсем в малом: мы боролись с советской властью (и платили за это свободой, здоровьем, карьерой), а они приспосабливались к ней, ложились под нее. Разумеется, такой опыт оппортунизма не остается без последствий, разумеется, это психотравмирующий, комплексообразующий опыт. Но только не власти ("коммунистам") надо предъявлять претензии, а себе. Это же классический конфликт романтизма: "художник и власть". Чтобы понять Арбатову полностью, нужен психоаналитик(.

Очевидно, психоаналитик же только и может объяснить, зачем в той же телепередаче Арбатова с гордостью принялась рассказывать, что она "всегда (?!) была сексуально востребована на 200%". Предлагаю всем желающим попробовать себе эти "200%" представить "весомо, грубо, зримо" - в меру способностей каждого. Я попробовал.

Неудивительно, что с такими психо(пато)логическими особенностями Арбатову, с одной стороны, все время тянет в халявный антропософский поезд-бордель ("слава Богу, что утром снова в поезд", "В поезд, скорее в поезд!"), а с другой - душа ищет, на чем бы отдохнуть, и находит "застенчивого высокого немца в круглых очках". Немца "зовут Вильфрид. Он художник. У него дивные глаза. Совершенно литературный, романтичный и рассеянный немец".

Ну как не понять Арбатову? Я, например, хорошо понимаю: Вильфрид действительно совершенно нормальный (не в мещанском, а в антимещанском смысле слова) человек. Совершенно нетипичный. "Белая ворона". В этот дурацкий антропософский караван попал, должно быть, по недоразумению. Его "всегда" (с детства, видимо) дразнили "русским". С ним можно говорить об искусстве, "хотя все вокруг танцуют ламбаду". "Я с детства любил только книги. Все любили спорт, а я книги, и поэтому меня всегда дразнили," рассказывал о себе Вильфрид. Наш человек!

Он приехал в Россию работать. Он расписывает белые стены. "Мне очень трудно в караване," - жалуется он (ну еще бы!). "Я умираю, когда вокруг столько народа и бессмысленных слов." (Говорю же, наш человек!) И он работает. Даже больной - работает. "Пока все веселились, он расписывал очередную белую стену."

А уж когда выясняется, что Вильфрид читал Фриша, и любимая книга у него - "Назову себя Гантенбайн", и он способен, преодолевая языковой барьер при помощи рисунков, часами разговаривать об этой книге, в то время как "все уже разбрелись по номерам и занимаются любовью" - "сексуально востребованная на 200%"

Арбатова безоглядно влюбляется.

Слова худого по этому поводу не скажу. В кого же еще, действительно, влюбиться, как не в единственного нормального человека в паноптикуме? Вильфрид - это же, черт подери, романтическая фигура в мире босховых уродцев и монстров. Тут начинают срабатывать уже неосознаваемые социокультурные рефлексы - на уровне архетипов. Это все еще Федор Михайлович Достоевский описал: см.

"Зимние заметки о летних впечатлениях", глава "Брибри и мабишь".

Архетип - это вообще мощная вещь ("Страшная это сила - инстинкт!" пояснял когда-то Баранкин своему другу Малинину). Вот, например, наша героиня, Арбатова, когда ее уж особенно заедает "голландский барон Николас", тут же вспоминает, что "Россия - родина слонов" (ай-ай-ай, а еще либералка! феминистка!