Хвала и слава. Книга вторая - Ярослав Ивашкевич

При звуке ее голоса Зося еще крепче прижалась к плечу Януша.

— Какая ужасная особа! — сказала она с дрожью в голосе.

XI

Губе спустился со Злотым по главной лестнице. Там уже ждал его автомобиль. В большом черном лимузине сидел лишь шофер Петр, но Губе и в голову не пришло предложить компаньону с женой подвезти их. Так он и простился с ними возле машины.

— До завтра. Надо будет позвонить бельгийскому послу.

Злотый, однако, реагировал на это так, будто Губе приглашает его сесть в машину.

— Спасибо, спасибо. Мы с Анелей всегда домой пешком возвращаемся. Тут недалеко. И полезно перед сном…

Они попрощались и отошли. И тут из-за лимузина выскочил стройный, высокий для своих двенадцати лет мальчик в закопанском кожушке, подпоясанном ремешком.

— Губерт! Ты откуда взялся? — воскликнул Губе, уже сидевший в автомобиле.

— Приехал за тобой! Только вон от тех прятался, — и Губерт, презрительно кивнув в сторону удаляющихся Злотых, уселся рядом с Петром. — Я встретил Антека и Анджея, говорят, шикарный был концерт.

— И Фелиция тебя отпустила? — проворчал Губе.

— А я и не спрашивал. Да и чего ей было не отпустить? Дома скучно. Уроки я все сделал, Голомбеки пошли на концерт… Я им звонил.

— Очень уж много ты висишь на телефоне. Целый день названиваешь.

— Как я могу целый день названивать, если звоню только Голомбекам! — с упреком заметил Губерт.

— Это верно, — проворчал Петр.

— А как пела пани Шиллер? — спросил Губерт.

— Чудесно.

— А как она была одета? — поинтересовался Губи-Губи.

— Да тебе-то что до дамских тряпок? — огрызнулся Губе старший.

— А мне нравится, когда женщина красиво одета, — ответил Губерт.

Петр улыбнулся.

Губерт вспомнил коричневую меховую накидку.

— А панны Татарской не было на концерте?

Губе насторожился.

— А ты откуда знаешь панну Татарскую?

— Ты же сам показал мне ее в прошлом году, — протянул Губерт, — а теперь уже не помнишь! Очень красивая женщина, — добавил он серьезно.

Петр не выдержал.

— Вот нашего Губерта уже и барышни интересуют, — сказал он, поворачиваясь к Губе.

Тот разгневался не на шутку.

— Не оглядывайся, Петр, а то опять кого-нибудь задавим.

— Опять, опять, — заворчал Петр, — что значит «опять»? Когда это мы кого давили?

— А гуся под Нажином? — напомнил Губерт.

— Гуся — это еще не «кого-нибудь».

Злотые обогнули угол филармонии и по улице Сенкевича направились к Маршалковской. Жили они довольно далеко, на Сенной, сразу за зданием Общества приказчиков, но из театра, куда ходили редко, или с традиционных концертов по пятницам возвращались пешком. Завернув за угол, они увидели толпу, поджидающую артистов у служебного входа.

— Охота им стоять на таком ветру! — заметила мадам Злотая. — И зачем?

— Хотят увидеть наших артистов au naturel, — усмехнулся Злотый.

— Так она на улицу и выйдет с этими перьями? — заинтересовалась мадам Злотая.

— Куда ж она их денет?

Они на минуту задержались возле служебного входа, так как не могли пробиться сквозь толпу.

— И что они теперь будут делать, после концерта? — спросила Анеля мужа.

— Губе говорил, что они идут на раут к Ремеям.

— Это какие же Ремеи?

— Ну, Станислав Ремей. Сын старого Ремея. Аллея роз.

— А-а. И богатые люди?

— Богатые. Богаче нас. Это уж наверняка. Только что-то часто они эти рауты устраивают. Надолго ли этак хватит?

Один из стоящих у входа мужчин оглянулся на них и, увидев Злотого, поклонился ему. Сделалось чуть просторней, и Злотые смогли наконец протиснуться.

— Кто это тебе поклонился? — спросила Анеля.

— Профессор Рыневич. Он всегда покупает у нас патроны. Наверно, где-нибудь охотится, только вот где — не знаю.

— А чего он профессор?

— Биологии, в университете.

— Чтобы такой профессор и вот так выстаивал у ворот!

— Да уж… — согласился с женой Злотый.

Рыневич стоял уже довольно долго вместе со студентами, консерваторками и несколькими завзятыми меломанами, которых всегда можно было видеть во втором ряду левого балкона. Ему было немного неловко, вместе с тем он чувствовал себя так, словно вернулись студенческие годы, когда они засыпали цветами Моджеевскую и выпрягали лошадей из кареты Падеревского. Впрочем, никто здесь его не знал, и он был уверен, что никто не раскроет его инкогнито.

Несколько раздосадовало его появление Злотых, но они тут же исчезли. Люди перед воротами начинали волноваться.

— Что-то долго не выходят, — прохрипел какой-то бас рядом с профессором. Рыневич взглянул и оторопел. Бок о бок с ним, кутаясь в ветром подбитое пальтецо, стоял Горбаль. Актер узнал его.

— И вы, профессор, тут?

Горбаль сказал это самым обычным тоном, но по какому-то неуловимому оттенку Рыневич догадался, что Горбаль пьян.

— Да вот, проходил мимо… — пробормотал он смущенно.

— А я специально пришел, — с вызовом в голосе сказал Горбаль. — Специально! Стою на ветру и хочу увидеть, как она пройдет, ни на кого не глядя… Королева…

— Вы были на концерте? — спросил профессор.

— Был. Какие перья у нее на голове… Королева…

— А это что же, обязательно для королевы — ни на кого не глядеть? — раздраженно бросил профессор.

— Вот вы, профессор, шутите, а я…

Не известно, что бы сказал Горбаль, но в эту минуту толпа заколыхалась, шоферы, стоящие на мостовой, включили моторы. В глубине ворот показалась группа людей — те, кого ожидали.

Первым выскочил Мальский, что-то объясняющий закутанному в просторную шубу Фительбергу. Прыгая вокруг него, забегая то с одной, то с другой стороны, он громко доказывал:

— Но ведь вам-то не надо объяснять, что эти песни гениальны! Что Шиллер вообще гениален!

В глубине, между великолепным пальто Гани Доус и медленно идущим Эдгаром, появилась небольшая фигурка Эльжбеты. На ней был длинный горностаевый палантин, рот прикрыт белым фуляром, который окутывал и голову ее, неестественно удлиненную высокой прической с перьями. Она сразу узнала профессора и весело помахала ему рукой. Чтобы не простудить горло, она не произносила ни слова да к тому же еще прикрывала рот рукой в белой перчатке. Рыневич протиснулся к ней и поцеловал другую ее руку.

— Хотелось хотя бы так… — сказал он.

Эльжбета закивала, и глаза ее при свете уличного фонаря весело вспыхнули. Но она так и не произнесла ни слова: не могла. Только остановилась на миг, глядя на молчавшего профессора — видимо, ждала комплимента. Но профессор не был на концерте, не слышал ее и поэтому молчал. Потом он почувствовал, что кто-то сзади тянет его за пальто, и попятился. Артисты прошли к автомобилям, захлопали дверцы. Собравшиеся попытались было аплодировать, но руки у всех замерзли, и к тому же здесь, на улице, хлопки звучали слабо.

Оказывается, это Горбаль тянул профессора за рукав.

— Идемте, профессор, все равно она ничего вам не скажет.

Тем временем Злотые шли по Сенной к своему дому. Было довольно темно, и пешеходы по мере отдаления от Маршалковской редели. Некоторое время они шли молча. Мадам Злотая думала о Губе. Ее уже давно интриговал мир, к которому принадлежал компаньон ее мужа. Интересно, куда тот поехал в своем черном, великолепном лимузине. И что он вообще делает в этом залитом огнями доме в Аллеях без жены, без налаженного хозяйства. Губе казался ей очень красивым. Разумеется, для нее куда важнее были их собственные дела, но беспокоило и положение дел Губе. Она догадывалась, что этот пожилой, седовласый человек ведет себя слишком легкомысленно.

— Северин, — обратилась она к мужу, — а может, это нехорошо, что наш Бронек ходит к младшему Губе?

— Ой этот Бронек, ему уже ничто не поможет!

— Не говори так, — вздохнула Анеля. — Бронек очень хороший ребенок. Только вот это художество в голове.

Злотый вскипел:

— Тринадцать лет мальчишке, еще сто раз все это художество из головы вылетит!

— Наверно, не лег еще, ждет нас и рисует. И почему ты не взял его на концерт? Ты видел? Голомбеки были.

— Зато Губерта не было.

— Это верно.

С минуту они шли молча.

— И какая от этого польза? — бросила в пространство пани Злотая. — Рисует себе и рисует. Одна бумага сколько стоит.

— Вылетит еще из головы вся эта фанаберия, — проворчал Злотый.

Но мадам Злотая никак не могла разрешить свои сомнения. Лимузин Губе не давал ей покоя. Какое-то время они шли, не произнося ни слова. Наконец Анеля не выдержала.

— Послушай, Северин, а как там с этими бельгийцами? Это верно, что они могут забрать у Губе все? По какому праву они могут забрать?

— Ну что ты в этом смыслишь! — рассердился Злотый. Он не любил, когда жена разговаривала с ним о делах, хотя и признавал, что в этом отношении она «не так чтобы уж очень глупа». — Могут забрать — и все. Такой закон.