Эмма - Е. Бирман

Необходимость в устройстве собственного семейного гнезда никак не обозначалась на горизонте. Близость Эммы явно не способствовала моему превращению в счастливого семьянина, мать вздыхала по этому поводу, зарабатываемые мною деньги не тратились, и вскоре мне безумно захотелось обзавестись собственным автомобилем. Приобрести новую машину в условиях большевистской экономики было для меня невозможно. Не слишком старый автомобиль со вторых рук был дороже нового и дороже квартиры, но мое желание было так велико, что осуществление этой авантюры стало целью и для матери. Она ввела режим жесткой экономии, подарила мне для продажи все ненужные ей драгоценные украшения, и относительно скоро я стал автомобилистом, что и на работе явно ввело меня в узкий круг личностей, отмеченных ореолом способности доводить до конца проекты, не только связанные с работой, но и с условиями личного быта. Я был ужасно горд собою, и едва показав приобретение матери, торжественно свозив ее на городской рынок и освоив главные городские маршруты, свой первый автомобильный визит нанес Шарлю с Эммой.

11

Вы заметили, наверно, что до сих пор я обходился без диалогов и, возможно, полагаете, что пора бы уже вам услышать наши голоса. Мой, Шарля, Эммы. Это называется — речевая характеристика героев. Понятия не имею, по плечу ли мне это, но попробую.

— Привет, Шарль, — сказал я в телефонную трубку.

— Эмма, Родольф звонит! — ответный радостный крик Шарля.

— Родольфо-Додольфо, жертва Адольфа? — из дальнего угла квартиры, видимо, родной голос Эммы.

Приветливая веселая интонация. Эмма! Эмма! Но почему ты шутишь, когда слышишь мое имя? Неужели, в твоих зимних глазах я обнаружу теперь банальную весну с ручейками, спокойно-привычно позволяющую воспевать себя любому начинающему поэту, рисовать себя каждому восторженному мазиле? В этот момент мне совершенно расхотелось ехать к ним, я был уже уверен, что, когда откроется входная дверь, мне в нос ударит кисломолочная прелесть деревенского уюта.

— Поезжай к нам немедленно, — это уже взяла трубку Эмма.

Северное сияние мое! Она почувствовала, что я готов ретироваться. Они не рассчитывали, что я приеду так быстро, поэтому я застал Эмму смахивающей пыль с телевизора. Тряпицей меньшего размера тумбу под ним обихаживала Берта (Эмма в миниатюре, как я уже предупредил вас). Всем известно мужское равнодушие к чужим детям, поэтому я стал смотреть на Берту, чтобы не ослепнуть и скрыть тот очевидный факт, что в блеске Эммы местоположение Шарля я могу определить только по голосу.

— Как тебе удалось добраться так быстро? — спросил он откуда-то из-за спины со стороны левой руки. — Ты звонил из ближнего телефона-автомата?

— Я приехал на автомобиле, — ответ мой был так скромен, что Эмма рассмеялась, а Шарль озадаченно замолчал.

— Пошли смотреть, — потребовала Эмма, и мы все вчетвером на лифте спустились с седьмого этажа.

Вообще-то, в то время мне гораздо большее удовольствие доставляло развлечение, заключавшееся в том, что в полумраке гаража, никем не наблюдаемый, я садился на заднее сидение из желтой искусственной кожи и оттуда наслаждался глубиной салона, видом руля и приборной панели, малиновым блеском краски капота. Езда пока еще была довольно нервным занятием для меня, но я предложил прокатиться. Они вернулись на несколько минут, чтобы переодеться, а я остался в машине.

Я покатил их в центр города по заранее опробованным маршрутам. Шарль сел рядом со мной, Эмма с Бертой — сзади. Я слышал, как они ерзают там, это Эмма передразнивала юркую Берту. Шарль, наоборот, притих. Так мы катились вдоль с детства знакомых улиц, мимо кинотеатров, библиотеки, пышечной. Моя нескрываемая напряженность за рулем, кажется, только добавляла значимости происходящему.

— Бей желудочника! — весело заорал я, когда передо мной довольно резко остановилось такси, чтобы высадить пассажиров.

— Что это такое? — рассмеялся Шарль.

Я рассказал им о своем инструкторе по вождению, это его выкрик я воспроизвел. Тогда же, когда услышал его, я поинтересовался, откуда взялось такое прозвище. Тот заявил, что все таксисты — стяжатели, и чтобы не упустить лишнего клиента, они не обедают и не ужинают вовремя, а перекусывают бутербродами, когда придется, и потому — у всех гастриты и язвы желудка. Сам он не только не отказывал себе в регулярном питании, но и попутно с преподавательской деятельностью решал многие другие собственные проблемы — наша езда в основном состояла из коротких переездов от одного пункта к другому, по достижении каждого из которых он исчезал на время от нескольких минут до получаса. Однажды, когда я пришел на очередной урок, я застал его за ремонтом автомобиля. Другой машины на замену не было, я же должен был после занятий вернуться на работу, и поэтому не только не предложил своей помощи, но и, поинтересовавшись, в чем состоит неисправность, предложил временное решение, которое оставило бы нам некоторое время на вождение. В ответ он выглянул из-под машины с гаечным ключом в испачканной маслом и черной гарью руке, и во взгляде его не просто сквозило презрение, оно будто забрызгало меня таким неприличным образом, как если бы прямо передо мной внезапно сорвало наконечник смывателя писсуара:

— Ну и фуфлыжник же ты, — сказал он со смаком и, видимо, с трудом удержавшись, чтобы не сплюнуть, и я понял, что в отношении трудовой этики он предъявляет к себе очень жесткие требования.

Не удивительно, что милейший капитан третьего ранга, продавший мне свою машину (он подписал все бумаги, положившись на мое честное слово отдать через две недели недостающую тысячу рублей) и севший в нее вместе со мной и со своей малолетней дочерью, вызвавшись посмотреть как я вожу и дать мне пару-тройку полезных практических советов, сначала помрачнел, потом попросил подъехать к дому, высадил дочь и для приличия, чтобы не быть заподозренным в трусости, сделал со мной еще пару кругов по нашему району, и наконец, удалился в мрачном состоянии духа. Какое-то время я арендовал его гараж, где хранилось также и некоторое имущество капитана, так что он наверняка видел результаты двух моих неудачных выездов из его гаража задним ходом. В результате первого из них я вырвал из тела машины левую часть бампера, и ус его, глядевший теперь вверх и в сторону, довольно приблизительно пригладил. В другой раз, обернувшись, я упустил из виду, что дверь с моей стороны осталась открытой, и по неопытности не сразу по шуму все увеличивавшего обороты двигателя догадался, что мне что-то мешает. Дверца сначала уперлась в стену гаража, а затем стала вминаться в корпус машины. Денег на ремонт у меня не было, поэтому починку и в этом случае я произвел самостоятельно, привязав дверь к дереву, нажимая на газ и проверяя, встала ли дверь на свое место. Операция, можно сказать, удалась, потому что дверь закрывалась, а автомобиль со шрамами как и человек считается практически здоровым. Все фотографии на фоне машины с тех пор я делал исключительно с правой, неповрежденной стороны.

Но в тот день машина еще была цела. Шарлю и Эмме, я чувствовал, хотелось расспросить меня о том, что происходило со мной в прошедшие со времени нашей учебы годы, но каждый из них хотел, видимо, сделать это отдельно, и потому оба молчали. Мне показалось, что настроение Эммы начало портиться и неожиданно она сказала: «Родольф, ты так ошарашил нас своим звонком, что я совсем забыла — мой отец уже полчаса как ждет нас у себя. Ты не мог бы подбросить нас к его дому? Ты еще помнишь, где он?» Эмма, Эмма, как тебе не совестно? Могу ли я забыть дом, к которому столько раз подкрадывался школьником, не столько рассчитывая тебя увидеть, сколько оказаться в незаконной близости к тебе? Мне показалось, что Шарль был удивлен, но я не уверен в этом.

— Извини, что так получилось, — сказала Эмма, — приходи еще и расскажи нам подробнее о себе.

Она произнесла это, уже выйдя из машины и наклонившись к открытому мною боковому окну, потушив в глазах по очереди весну, лето и осень и оставив мне сосущую пустоту в груди с подвешенным на ниточке оледеневшим четырехкамерным мотором.

— Да, да, — подтвердил Шарль из-за ее выпрямившейся спины, и Берта помахала мне ручонкой. Славная девочка.

Вот и весь диалог. Но мне жаль расставаться с этой сценой. А что, если обратить ее в отвратительный скандал, будто бы состоявшийся после моего отъезда, и который, конечно же, является лишь плодом моего воображения. Это будет игра, всего лишь игра в диалоги.

— Значит, самая короткая из твоих юбок и самые высокие каблуки — это для визита к папе?

— Прекрати, Шарль.

— Не волнуйся так, не то у тебя выпадет грудь из лифа.

— Свинья!

— Берточка, — обратился Шарль к дочери, — твой папа — свинья. Хрю-хрю!