Заговор Катилины - Бен Джонсон

Начавший службу родине с убийств

Сограждан знатных и руководимый

Привычкой и наклонностью к разврату,

Чего он может в жизни добиваться,

Как не преступной цели? Сознаюсь,

Я сам в его злодействах убедился

Глазами прежде, нежели умом,

И ощутил их раньше, чем увидел.

Цезарь

В чем состоят его злодейства, консул?

В неблагонравье ты его винишь,

А сам ведешь себя неблагонравно.

Мудрец не станет из вражды к виновным

Уподобляться им.

Цицерон

Достойный Цезарь

Божественную истину изрек.

Но если я дерзну ему заметить,

Что и в его неблагонравье можно

Примету преступленья усмотреть,

То нас от изречений неуместных

Избавит он и смолкнет.

Входит Катилина и садится рядом с Катоном; тот встает.

Катон

Вот и он.

Пусть тот, кто верит в честность Каталины,

Садится рядом с ним. Катон не сядет.

Катул

(вставая с места)

И я не сяду, раз Катон не сел.

Катилина

Зачем так настороженно глядите

Вы на меня, отцы? Прошу смиренно

Назвать причину сдержанности вашей.

Цезарь

Здесь утверждают, Луций, что намерен

Ты бунт возглавить.

Цицерон

И докажут это.

Катилина

Пусть даже так. Ведь если в государстве

Сосуществуют два различных тела,

Одно из коих - слабое, больное,

Но с головой, другое же, напротив,

Здоровое, зато без головы,

Второму вправе я ее приставить.

Отцы, не возмущайтесь, но спокойно

Мне дайте до конца договорить.

Припомните, кто я - и как ничтожен,

Как низок родом обвинитель мой,

Пустой болтун и выскочка бесстыдный,

Кому в борьбе со знатью красноречье

Орудьем служит.

Катон

Замолчи, изменник!

Он честен и отчизну любит так,

Как и тебе любить ее не худо б.

Катилина

Катон, ты чересчур к нему привержен.

Катон

Нет, это ты не в меру нагл и дерзок.

Катул

Умолкни, Катилина!

Катилина

Я боюсь,

Что слишком поздно начал защищаться.

Цезарь

(в сторону)

Да сядет ли он наконец!

Катилина

Пусть мир

Оправдывает сам мои деянья.

Мне это не пристало. Я - невинен.

(Садится.)

Катон

Невинен ты - как Фурии.

Цицерон

Как Ата.*

Когда ж ты покраснеешь, Катилина?

Иль ты злодейством бледным иссушен

И в жилах у тебя не больше крови,

Чем чести - в сердце, доблести - в груди?

Доколе же испытывать ты будешь

Терпенье наше и в своем безумье

Упорствовать? Где тот предел, который

Ты в дерзости своей не перейдешь?

Ужели ни военная охрана,

Что ночью Палатин * оберегает,

Ни городская стража, ни испуг

Народа, ни стоящая у храма

Толпа благонамеренных сограждан,

Ни святость места, где сенат собрался,

Ничто тебя не может поразить?

Ужели ты не видишь, что раскрыты

Намеренья твои, а сам ты связан

В любом своем движенье, ибо стало

Про заговор уже известно всем?

Не думаешь ли ты в собранье этом

Найти людей, которые не знали б,

Уж если говорить начистоту,

Что этой ночью делал ты, что прошлой,

Где был, с кем совещался, что решил?

О времена, о нравы! Все, все видят

Сенат и консул, а злодей живет!

Живет? Не только. Он в сенат приходит

И рассуждает о делах правленья,

Меж нами взором жертву выбирая.

А мы, коль посчастливится случайно

Нам от его оружья ускользнуть,

Мним, что тем самым родину спасаем.

Но ведь когда-то были в Риме доблесть

И граждане, которые умели

Обуздывать преступного квирита

Суровее, чем внешнего врага!

Знай, Катилина, что уже издал

Сенат против тебя постановленье.*

Закон и власть - все есть у государства.

За кем же остановка? Лишь за нами,

Кто в консульскую тогу облачен.

Вот уж двадцатый день ржавеет в ножнах

Стальной клинок сенатского декрета,

Хоть стал бы трупом ты, будь вынут он.

А ты живешь и гнусную затею

Не оставляешь, но осуществляешь.

Отцы, желал бы я быть милосердным,

Хотя опасность над страной нависла,

Но мне, увы, тогда себя пришлось бы

В преступном нераденье обвинить.

Уж лагерем враги отчизны стали

В ущелий, к Этрурии ведущем.

Число их возрастает с каждым днем,

А их главарь здесь, за стенами Рима,

Меж нас, в сенате сеть злодейских ков

Плетет открыто родине на гибель.

Да если бы я даже приказал

Тебя казнить на месте, Каталина,

Меня скорей бы стали все винить

В медлительности, чем в жестокосердье.

Катон

Все, кроме тех, кто из того же теста.

Цицерон

Но есть причины у меня помедлить

С тем, что давно бы надо сделать.

Тебя велю схватить я лишь тогда,

Когда любой распутник и преступник,

Ну, словом, человек, тебе подобный,

Сочтет мое решение законным.

Пока же хоть один среди живых

В твою защиту выступить дерзает,

Ты будешь жить, но жить, как ты живешь

Под неусыпной строгою охраной,

Без сил и средств вредить своей отчизне.

Довольно у меня ушей и глаз,

Чтоб за тобой и впредь следить, как раньше,

Хоть этого ты и не замечал.

На что же ты рассчитываешь, если

Ни ночь сокрыть не может ваших сборищ,

Ни стены заглушить не в силах шепот

Твоих клевретов, если все наружу

Выходит и становится известным?

Опомнись наконец и перестань

Стремиться к грабежам, резне, поджогам.

Ты не забыл, как я назвал сенату

Тот день, когда Кай Манлий, твой приспешник,

Возьмется за оружие? Не прав ли

Я был, определяя план и срок?

Предупредил сенат я, что намерен

Ты в пятый день после календ ноябрьских *

Предать нас всех мечу. Узнав об этом,

Уехало из Рима много знати.

Попробуй отрицать, что в этот день

Я не разрушил замысел твой черный,

Держа тебя под бдительным надзором?

Ведь ты не мог и пальцем шевельнуть

Отечеству во вред и утешался,

Смотря на уезжающих, лишь мыслью,

Что крови нас, оставшихся, тебе

Довольно будет. Разве не мечтал

Ты ночью штурмом захватить Пренесту *

И разве, подступив к ней, не нашел,

Что я ее к отпору подготовил?

Не можешь ты содеять, предпринять

Или замыслить ничего такого,

Что до меня бы не дошло. Я всюду

С тобой, в тебе и впереди тебя.

Припомни вашу сходку этой ночью

Я не таюсь, как видишь, - в доме Леки,*

Приюте и гнезде твоих клевретов,

Которые питают, как и ты,

Безумные злодейские стремленья.

Что ж ты молчишь? Заговори, и это

Тебя же уличит. Я вижу здесь,

В сенате, тех, кто был с тобою ночью.

О сонм богов бессмертных! Где же мы?

В каком краю и городе живем?

Какое государство населяем?

Здесь, здесь, отцы, меж вас и рядом с вами

В священнейшем собрании вселенной

Присутствуют те, кто готовит гибель

И мне, и вам, и городу, и миру,

Кто рад бы даже солнце потушить,

Чтобы свое потешить честолюбье.

А я, ваш консул, должен ежедневно

Смотреть на них как на сограждан честных,

Дела правленья с ними обсуждать

И оскорбить не смею даже словом

Тех, кто давно заслуживает казни.

Ты ночью был у Леки, Каталина,

Италию на части с ним делил,

Определял, кому куда поехать,

Указывал, кому остаться в Риме,

И намечал те городские зданья,

С которых надо начинать поджог.

Ты объявил, что сам уедешь вскоре

И что отъезду твоему мешает

Лишь жизнь моя. Тут три твои клеврета

С помехой этой вызвались покончить,

И двум из них ты отдал приказанье

Меня в постели до зари убить.

Но разойтись еще вы не успели,

Как я уж все узнал, созвал друзей,

Вооружил домашних и не принял

Твоих людей, чьи имена заране

Кое-кому из знати сообщил.

Катон

Катул все это может подтвердить.

Цезарь

(в сторону)

Конец! Теперь все против Каталины!

Цицерон

Чего ж ты ждешь, враг Рима и народа?

Распахнуты ворота. Уходи!

Вождя твой лагерь в Фезулах заждался.

Бери с собой друзей, очисти город,

Чтобы твоя злокозненная шайка

В нем воздух перестала отравлять.

От всех тревог избавишь ты меня,

Когда стена с тобою нас разделит.

Ужель ты не исполнишь по приказу

Того, к чему так долго сам стремился?

Ступай! Уйти повелевает консул

Тебе, врагу. Ты спросишь: не в изгнанье ль?

Что хочешь, то и думай. Я же просто,

Коль ты совета ждешь, - даю его.

Что может удержать тебя в столице,

Где в каждом, кроме кучки негодяев,

Ты вызываешь ненависть и страх?

Клеймом каких поступков непотребных

Еще ты не запятнан в частной жизни?

Какой разврат, какое преступленье

Над именем твоим не тяготеют?

Какой соблазн не приковал к себе

Твой взор, какое злодеянье - руки,

Какой порок - все существо твое?

Кому из молодых людей, попавших