Хранители - Джон Толкин

Да, нынче так: Девять Колец у его подручных; и те из Семи, которые уцелели, хранятся в Мордоре. Три покамест укрыты, но что ему до них! Ему нужно Кольцо Всевластья: он выковал его, это его Кольцо, в него вложена часть его древней силы – и немало ее ушло, чтобы спаять Кольца в черную цепь. Если это Кольцо найдется, власть Саурона возрастет стократно, и даже Три эльфийские будут ему подвластны: все, сделанное с их помощью, падет, и сила его станет необоримой.

Мы стоим в преддверии страшной поры. Саурон думал, что Кольца Всевластья больше нет, что эльфы его уничтожили, как и следовало сделать. А теперь он знает, что оно цело, что оно нашлось. И сам ищет его, ищет, преклонив свою мысль сюда, на поиск. Такова его великая надежда – и великий страх.

– Да почему, почему же его не расплавили? – крикнул Фродо. – И как это Враг лишился его, если он такой могучий, а оно ему так Дорого? – Он сжимал кольцо в руке, словно к нему уже тянулись черные пальцы.

– Оно было отнято у него в давние годы, – сказал Гэндальф. – Велика была сила эльфов, и люди тогда еще были заодно с ними. Да, люди запада поддержали их. Не худо бы нам припомнить эту главу древней истории: тогда было и горе, и мрак надвигался, но против них воздвиглась великая доблесть, и тогдашние подвиги не пропали даром. Однажды я, быть может, расскажу тебе эту повесть или ты услышишь ее от кого-нибудь, кто знает ее лучше меня.

Но на сегодня довольно истории. Ты ведь хочешь узнать, как попало к тебе Кольцо? Это особый рассказ.

...В Глухоманье, на берегу Великой реки, Андуина, жил искусный и тихий народец, похожий на брендидуимских хоббитов. Они плели тростниковые челны и плавали по Реке, ибо любили ее. Была среди них почтенная семья, большая и зажиточная; а главенствовала в ней суровая и приверженная древним обычаям бабушка. Самый ловкий и пытливый из этой семьи звался Смеагорлом. Все ему надо было знать: он нырял в омуты, подкапывался под зеленые холмы, добирался до корней деревьев, но не подымал глаз к вершинам гор, древесным кронам и цветам, раскрытым в небеса: взгляд его был прикован к земле.

Был у него приятель по имени Деагорл, такой же остроглазый, но не такой сильный, хитрый и шустрый. Однажды они отправились на лодке вниз к Ирисной Низине и заплыли в заросли лиловых ирисов да пышных камышей. Смеагорл выпрыгнул на берег и пошел рыскать по лугу, а Деагорл удил, оставшись в лодке. Вдруг клюнула большая рыба и рывком стащила его за собою под воду. Заметив на дне что-то блестящее, он выпустил леску, набрал в грудь побольше воздуху, нырнул и черпнул горстью.

Вынырнул он с водорослями в волосах и пригоршней ила в руке, отдышался и поплыл к берегу. С берега окунул руку в воду, обмыл грязь – и смотри пожалуйста! – на ладони у него осталось прекрасное золотое кольцо: оно дивно сверкало на солнце, и Деагорл радостно любовался им. Сзади неслышно подошел Смеагорл.

– Отдай-ка его нам, миленький Деагорл, – сказал Смеагорл, заглядывая через плечо приятеля.

– Это почему же? – удивился Деагорл.

– А потому что у нас, миленький, сегодня день рождения, и мы хотим его в подарочек, – отвечал Смеагорл.

– Ишь ты какой, – сказал Деагорл. – Был тебе уже от меня сегодня подарочек, небось не пожалуешься. А это я для себя нашел.

– Да как же, миленький, да что ты, да неужели же? – проворковал Смеагорл, вцепился Деагорлу в горло и задушил его: Кольцо было такое чудное и яркое.

Он взял Кольцо и надел его на палец.

Никто не узнал, что случилось с Деагорлом, – он принял смерть далеко от дома, и тело его было хитро запрятано. А Смеагорл вернулся один, пробравшись домой невидимкой, ибо когда владелец Великого Кольца надевает его, он становится незримым для смертных. Ему очень понравилось исчезать: мало ли что можно было эдак натворить, и он много чего натворил. Он стал подслушивать, подглядывать и пакостничать. Кольцо наделило его мелким всевластьем: тем самым, какое было ему по мерке. Родня чуралась его (когда он был видим), близкие отшатнулись. Его пинали, а он кусался. Он привык и наловчился воровать, он ходил, и бормотал себе под нос, и все время злобно урчал: горлум, горлум, горлум... За это его и прозвали Горлум; всем он был гадок, и все его гнали; а бабушка и вовсе запретила ему возвращаться в нору.

Так и бродил он в одиночестве, хныкал, урчал, ворчал и сам себе жаловался, какие все злые. Плача и сетуя, добрел он до горного холодного потока и пошел вверх по течению. Невидимыми пальцами ловил он речную рыбу и ел ее живьем. Однажды было очень жарко, он склонился над омутом, ему жгло затылок, а вода нестерпимо блестела. Ему это было странно: он совсем позабыл, что на свете есть солнце. А когда вспомнил, поднял кулак и погрозил солнцу.

Потом он глаза опустил, и увидел Мглистые горы, из которых пробивался источник. И вдруг подумал: «Ах, как прохладно и темно под этими скалами! Солнце не будет на нас там глазеть. Горы тоже пускают корни, у них есть свои тайны, и тайны эти будем знать только мы».

Ночной порою он поднялся в горы, нашел пещеру, из которой сочился темный поток, и червем заполз в каменную глубь, надолго исчезнув с лица земли. И Кольцо вместе с Горлумом поглотила первозданная тьма, так что даже тот, кто его выковал, хоть и стал могуч пуще прежнего, но был о нем в неведении.

– Подожди, ты сказал Горлум? – вскричал Фродо. – Как Горлум? Это что, та самая тварь, на которую наткнулся Бильбо? Как все это мерзко!

– По мне, это не мерзко, а горько, – возразил маг, – ведь такое могло бы случиться и кое с кем из хоббитов.

– Ни за что не поверю, что Горлум сродни хоббитам, – отрезал Фродо. – Быть этого не может!

– Однако это чистая правда, – заметил Гэндальф. – О чем другом, а о происхождении хоббитов я знаю побольше, чем вы сами. Даже из рассказа Бильбо родство вполне очевидно. Обо многом они с Горлумом одинаково думали и многое одинаково помнили. А понимали друг друга чуть ли не с полуслова, куда лучше, чем хоббит поймет, скажем, гнома, орка или даже эльфа. Загадки-то у них были, помнишь, прямо-таки общие.

– Это верно, – согласился Фродо. – Хотя не одни хоббиты загадывают загадки, и все они, в общем, похожи. Зато хоббиты никогда не жульничают, а Горлум только и норовил. Он ведь затеял игру, чтоб улучить миг и застать Бильбо врасплох. Очень для него выходила приятная игра: выиграет – будет кого съесть; а проиграет – беда невелика.

– Боюсь, что так оно и было, – сказал Гэндальф. – Но было и кое-что другое, чего ты покамест не уразумел. Даже Горлум – существо не совсем пропащее. Он оказался крепче иного человека – он же сродни хоббитам. В душе у него остался заветный уголок, в который проникал свет, как солнце сквозь щелку: свет из прошлого. И должно быть, ему было приятно снова услышать добрый голос, напоминавший о ветре и деревьях, о залитой солнцем траве и о многом, многом забытом.