Трио «Душа» и Сестрица Лу - Кристин Хантер

— Давайте и мы кое — чему поучимся, — предложил мистер Лючитано. — Мы можем, например, разучить новую песню.

Он сыграл замысловатое вступление, потом откинул назад голову и запел:

Она была добра, нежна;Ее лицо так было мило.Она лишь по двору прошла,Но сердце мне навек разбила.

Мелодичная песенка, но ужасно старомодная, подумала Лоретта. Мальчишки слушали вежливо, с теми ничего не выражающими лицами, с которыми в школе обычно слушали объяснения учителей.

— Запомнили, мальчики? — нетерпеливо спросил мистер Лючитано. — А теперь давайте попробуем вместе. И вы тоже, мисс.

В первом же аккорде, который он взял, попалась фальшивая нота. Джетро прыснул со смеху, но под гневным взглядом Лоретты зажал себе рот и дохихикал уже беззвучно.

— Надо будет вызвать сюда настройщика, — деловито произнес мистер Лючитано. — Ну как, все готовы? Давайте постараемся нежно и неторопливо… Раз… два… три…

Они постарались. Они старались изо всех сил, но в нескольких местах сбились и закончили явно невпопад.

— Терпение и еще раз терпение, — сказал мистер Лючитано. — Просто нам надо немного порепетировать.

— Репетируй не репетируй — все равно ничего не выйдет, — заявил Фрэнк. — Простите, сэр, но в ней нет ритма. Я все время пытался его поймать, но его просто нету.

— И потом, — грустно продолжал Улисс, — где же тут смысл? Как можно петь песню, если в ней ничего не понять?

— Дурак ты неграмотный! — воскликнул Джетро; его быстрый ум мгновенно воспринял содержание песни и тотчас отверг его. — Тут же все ясно: один чудик видит у своего дома чувиху и решает, что втюрился в нее по гроб жизни. Увидит он ее еще раз, не увидит — не играет значения.

— Ас чего он взял, что она добрая и нежная, если он с ней даже не разговаривал? — недоумевал Улисс. — Она может быть самой последней злыдней — он-то откуда знает!

— А так в песне, понял? — ответил Джетро.

— Ну и глупо, по-моему, — заметил Улисс, но, увидев расстроенное лицо мистера Лючитано, добавил: — Ой, простите, сэр. Хорошая песня, на самом деле.

— Нет — нет, не надо кривить душой, — возразил учитель. — Здесь вы у себя дома и можете говорить все, что хотите. И петь все, что пожелаете… Ну ладно, давайте тогда споем то, что вам самим нравится. А я постараюсь подобрать аккомпанемент.

Ребята в растерянности смотрели друг на друга, пока Лоретта не предложила:

— А вы спойте «Гуляй всю ночь». У вас же здорово получалось.

Джетро обдумал ее предложение, решил, что оно ему не по душе, и, сорвавшись с места, выбежал на улицу. Остальные ребята пожали плечами — они уже привыкли к его неожиданным выходкам — и встали полукругом. Дэвид начал, а остальные подпевали ему, отбивая такт ногой и хлопая в ладоши, чтобы не сбиться с ритма:

У меня зудит спина,Гуляй всю ночь!У меня трещит башка,Гуляй всю ночь!Эх, соснуть бы на часокГуляй всю ночь…

С каждым куплетом они пели все громче, постоянно убыстряя темп, и мистер Лючитано в конце концов оставил попытки подыграть им. Он снял руки с клавиатуры и сидел не шевелясь, склонив голову набок и сосредоточенно прислушиваясь. Заметив, что он перестал играть, ребята один за другим умолкли и сконфузились.

Но учитель был доволен.

— Удивительно! — воскликнул он. — Безо всякого музыкального сопровождения вы производите такое впечатление… Как бы мне хотелось саккомпанировать вам. Но я не знаю как.

— Вот этот чувак покажет вам, как это делается, — раздался с порога голос Джетро.

Все обернулись. Джетро привел с собой седенького старичка, у которого был такой вид, словно он не стригся и не брился по меньшей мере полгода. Одет он был в несколько слоев каких-то лохмотьев, а в руках держал белую трость и обшарпанный футляр для гитары. Лоретта видела, как этот слепой старик пел и просил милостыню на Авеню, и была неприятно удивлена тому, что Джетро додумался притащить его сегодня в мастерскую.

Но делать было нечего. Держась за Джетро, убогий старикан дошел уже до пианино и вытянул вперед правую руку.

— Пред вами Эдди Белл, слепец, — представился он, — магистр блюза и певец. Ранее выступал с Джимми Лансфордом, Эрскином Хоукинзом и «Маленькими налетчиками» Рея Джонсона.

— Рад познакомиться, — сказал учитель и пожал старику руку. — Эл Лючитано. — Он встал, освобождая место у пианино.

Слепой Эдди взял несколько аккордов и усмехнулся:

— С этим пианино мы почти одного возраста. Но похоже, мы оба еще полны музыки.

И он тут же принялся читать им лекцию.

Это была некая смесь рассказов, пения и музыкальных экспромтов, своего рода краткая история музыки и творчества музыкантов, которых встречал на своем долгом жизненном пути Слепой Эдди.

— Слепой Лемон Джефферсон часто исполнял эту вещицу, — говорил Эдди. — Впервые я услышал ее в Чикаго, в двадцатых годах.

Лоретте песня понравилась, несмотря на то, что она была исполнена в старомодной, непривычной для Лоретты манере. В песне рассказывалось о человеке, потерявшем работу и нуждавшемся в деньгах.

— А вот вам коронный номер Виктории Спайви.

«Блюз черной змеи» не был церковным гимном — вовсе нет. Это была вполне «земная» песня о женщине, которая подозревает другую женщину в том, что та пытается колдовством похитить у нее мужа.

Лоретте очень не хотелось прерывать Эдди, но возникший у нее вопрос был слишком важен.

— Простите меня! Эти музыканты, о которых вы рассказывали, они что, все цветные?

— Ну конечно же, — улыбнувшись, ответил Слепой Эдди. — Белые не пишут такую музыку. Ее могли создать только цветные.

На душе у Лоретты потеплело от гордости.

Лоретта вдруг перестала обращать внимание на длинные волосы и лохмотья Слепого Эдди. Она села рядом со стариком на скамейку перед пианино и попросила:

— Вы покажете мне, как надо играть блюзы? Так, как вы их играете.

— Конечно, покажу, девонька, — ответил Слепой Эдди. — Блюзы просто играются. Надо знать всего три аккорда, и тебе их хватит почти на все блюзы. Вот эти три аккорда. — И он показал их ей на пианино.

— Для меня блюзы — примитив, — заявил Джетро, раздосадованный тем, что Слепой Эдди тратит время на Лоретту. — Это все сельская музыка, а я парень городской.

— Милый мой, — покачал головой Эдди, — та песня, которую вы пели, когда я вошел сюда, тоже блюз. Барышня может сыграть ее на тех же самых аккордах. Смотри.

Поставив Лореттины пальцы на клавиши, он заиграл ими и запел:

У меня болит спина,Гуляй всю ночь…

Мальчишки подхватили мелодию и пропели песню от начала до конца. В середине второго куплета Слепой Эдди убрал руки с клавиатуры, и Лоретта стала играть самостоятельно, завершив аккомпанемент модуляцией всех трех аккордов.

— Никогда бы не подумал, что это так просто, — заметил мистер Лючитано.

— Просто, но не легко, — уточнил Слепой Эдди.

— Понимаю, что вы хотите сказать, — задумчиво произнес учитель. — Здесь все дело в чувстве.

— Верно, — согласился Слепой Эдди. — Это такая музыка, которая должна идти от самого сердца и от определенного образа жизни. Тяжелой жизни, в которой люди не могут обманывать себя. Как бы мало у них ни было радостей, они сами их себе доставляют и этим счастливы. Такой жизнью живут цветные люди, и поэтому они пишут блюзы.

Мистер Лючитано молчал.

— Надеюсь, вы не возражаете, что я, как говорится, потянул на себя одеяло, — извинился перед ним Слепой Эдди. — Ведь, если я не ошибаюсь, вы здесь учитель?

— Да нет, что вы! — ответил Лючитано. Он чуть замешкался, потом улыбнулся смущенно и приветливо: — То есть… собственно, в самом начале я немного… возражал. Но сейчас, сейчас я до — волен. Я узнал нечто совершенно для меня новое.

— Ну и отлично, — сказал Слепой Эдди. — У меня дело идет к обеду, и, по-моему, самое подходящее — закончить нашу программу церковным гимном. К концу дня никогда не мешает вспомнить о господе нашем.

Сначала гимн пропел один Эдди, потом к нему присоединились другие:

Храни тебя господь,Храни тебя господь,Храни тебя господь до новой нашей встречи…

Под конец Лоретте показалось, что поют не менее двадцати человек. Пустая зала наполнилась их голосами, отозвавшись на финальный аккорд по крайней мере восьмиголосым эхом.

Оглянувшись по сторонам, Лоретта увидела, что вокруг них незаметно собралась целая аудитория, включая Вильяма, мисс Ходжес и большинство «газетчиков» со второго этажа. Некоторые из них, вероятно, подпевали.

— Церковью она была, церковью и останется, — с притворной грустью заявил Джетро.