Магия моего мозга. Откровения «личного телепата Сталина» - Вольф Мессинг

«Известный иллюзионист-телепат Вольф Мессинг любезно согласился ответить на несколько вопросов.

— Скажите, пожалуйста, что вас больше всего поразило в Советском Союзе?

— Другой строй. Мне сорок лет, я много где побывал, но повсюду видел одно и то же, что во Франции, что в Бразилии. Мелкие лавочники или полицейские совершенно одинаковы, только что говорят на разных языках. У вас же все иное — иные люди, иные отношения между ними, и даже то, что вы обращаетесь друг к другу со словом «товарищ», поражает. Разумеется, я еще не скоро привыкну к советской действительности.

— А вы хорошо говорите по-русски.

— Вы мне льстите! Немного я знал — польский похож на русский, а еще в Варшаве я купил русско-польский словарь и несколько романов на вашем языке. И учил — открывал книгу и читал слово за словом. Если не понимал, что означает то или иное выражение, то искал в словаре. Бывало, что и словарь читал, как книгу.

Память у меня хорошая. Само собой, брать уроки было бы куда лучше, но — увы.

— Ваши первые впечатления? Что вам запомнилось после того, как пересекли границу СССР?

— Прежде всего, я испытал радость и облегчение.

Меня допросили, как водится, отвели в баню, накормили и оставили отдыхать в каком-то двухэтажном здании, больше всего похожем на бывшую казарму. Там было еще человек сто беженцев из Польши — евреев, коммунистов, цыган, — именно тех, кого фашисты целенаправленно уничтожают. У входа стоял часовой — мало ли, вдруг среди перебежчиков скрывается агент немецкой разведки? Такое вполне могло случиться. Кормили нас хорошо, обращались вежливо.

Помнится, я сильно огорчался, что не прихватил с собой даже афиши, не говоря уже о всяких договорах и прочих документах.

— А вы опасались того, что о вас не знают в Советском Союзе?

— Да! Но я зря беспокоился — знали, и хорошо! Правда, мне устроили испытания, и я, если можно так выразиться, сдал экзамен. Мне в помощь дали переводчика, Томека Войцеховского, бывшего учителя из Белостока. Вместе с ним мы покинули Брест, приехали на аэродром, откуда вылетели в Минск.

— Как вам Минск?

— Красивый, опрятный город. Опять-таки весьма для меня непривычный. Улицы Бреста я почти не видел, а вот минские разглядел хорошо. Ни в Европе, ни в Америке таких нет — отсутствует реклама, вывески скромные, совсем другие витрины, повсюду портреты Сталина и Ленина, красные флаги. И люди одеты иначе, и машины иные.

— А было ли что-то такое, не обрадовавшее, а расстроившее вас?

— Я до сих пор расстроен тем, что не знаю, где сейчас мои родные. Ничего хорошего от немцев я не жду.

— Вы намерены по-прежнему выступать?

— Безусловно. Выступления на сцене — это то, что я умею лучше всего, а в моем возрасте сложно менять профессию.

— Мне не терпится задать вопрос о чтении мыслей. Вот, скажите, может ли человек скрыть от вас свои мысли?

— А это смотря, какой человек. Если у него крепкая воля, то мне не всегда удается, как я это называю, взять мысль. Хотя, если человек испытывает некое сильное чувство — любовь, обиду, страх, — то это обязательно улавливается. И уже «потянув» за эмоцию, как за ниточку, можно докопаться до всех мыслей.

— До всех?

— А вы думаете, что в определенный момент времени ваш мозг занят одной-единственной мыслью? Уверяю вас, это не так.

Любой человек, как правило, думает сразу о нескольких вещах: о дочери, о жене, о незаконченном ремонте на кухне, размышляет о карьере и ругает начальство, прикидывает, сколько у него денег осталось до получки, вспоминает вчерашнюю ссору с соседом… Перестает думать о жене, зато на память ему приходит хорошенькая знакомая, и вот уже она занимает все мысли, а супруга отходит на задний план, но тут же возникает чувство вины.

Разумеется, выступая со сцены, я не открою все мысли человека. Коли уж я прошу его загадать слово, то и возьму лишь эту мысль, а прочие пусть останутся скрытыми.

— Еще такой вопрос… Совсем недавно я услышал уверения одного ученого (не буду называть фамилию) о том, что вы вовсе не читаете мысли, а угадываете их, наблюдая за выражением лица, движением глаз, мимикой.

— О, это весьма давнее «разоблачение». Еще профессор Абель, которому я очень благодарен за помощь и поддержку, доказывал мне то же самое. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что энергия мозга способна вырабатывать некую неизвестную субстанцию или поле, вот и сводил мои способности к уже известным сущностям. Я с ним не спорил.

Понимаете. Вот, представьте — я стою на сцене. Свет в зале пригашен, зато на меня направлены огни рампы и прожекторов.

И вот я, со света в полумрак, с моей-то близорукостью, разглядываю лицо человека в десятом ряду…

Да там не то что мимику, самого лица не рассмотришь! Со сцены они кажутся бледными пятнами. Чтобы увидеть лицо мужчины или женщины, сидящих в первом ряду, я должен подойти к краю сцены, да и то.

Не знаю, может быть, вы, с молодыми и зоркими глазами способны углядеть в этом случае направление взгляда мельком или то, как вздрогнула губа, а мне это не дано.

— А не открылись ли у вас новые способности после приезда в СССР? Шучу, конечно.

— Кроме шуток! Действительно, проявилось нечто новое, чего раньше не было — я стал четко различать психосущность человека. Вот подходит ко мне кто-либо, чьи мысли пока мною не берутся, а я уже ощущаю, что это за человек — болен он или здоров, нормален или психика его искривлена, упрям он или доверчив, несет ли в себе опасность, или по природе добр…

— Иначе говоря, вы с ходу можете написать на человека характеристику! А заодно и амбулаторную карту. А скажите. Каков тогда я?

— Вы? Вы интеллигент, склонный к рефлексии, мягкий по натуре, но не бесхарактерный — стержень в вас есть. Вам бывает трудно вжиться в профессию репортера, где требуется напористость, пронырливость, порой даже наглость, но вы справляетесь с собой. Хм. Знаете, в момент ожесточения вы способны и на жестокость, на безжалостность. Хотя потом будете страдать и переживать. Продолжить?

— Нет, нет, достаточно! Большое спасибо, что ответили на наши вопросы!

— Вам спасибо».

Документ 17

Секретно!

Наркомат внудел Белорусской ССР Управление по делам интернированных и военнопленных

Отдел наружного наблюдения Минск, ул. Ленина, 17

Дата: 11 октября 1939 года

Тема: наблюдение за В. Г. Мессингом, беженцем

Содержание: отчет капитана госбезопасности М. Токмакова[32]

«Перебежчика, называвшего себя Вольфом Мессингом, я узнал сразу по имевшимся фотографиям, но решил проверить, не подсунула ли нам немецкая разведка двойника.

«Вы тот самый Вольф Мессинг?» — спросил я по-польски.

«Да, тот самый», — ответил перебежчик.

«Можете доказать?»

«Могу».

Доказательством идентичности послужило бы чтение моих мыслей. Я пытался их скрыть, хотя и не верил в подобный цирк. Мое дело было всего лишь показать человека, выдававшего себя за В. Мессинга, лейтенанту Войцеховскому[33].

Перебежчик и говорит: «Скажите тому, кто наблюдает за нами, что он может войти и рассмотреть меня получше. Лишний человек нам не помешает. А еще лучше пригласить человек десять. Чем больше свидетелей, тем лучше».

Тогда лейтенант Войцеховский вошел и сказал: «Да, это Вольф Мессинг, товарищ капитан. Пан Мессинг, я бывал на ваших выступлениях в Варшаве. Моя фамилия Войцеховский. Я переводчик».

После этого мы с товарищем лейтенантом устроили проверку. Тов. Войцеховский написал задание: «Открыть верхний ящик стола и достать из него устав в красной обложке» и передал бумажку мне. Я прочитал написанное про себя, и гр. Мессинг действительно открыл верхний ящик, доставая устав.

Затем тов. Войцеховский написал адрес управления, и я снова прочитал его (написано было по-польски). Гр. Мессинг в точности повторил написанное. Причем тов. лейтенант допустил ошибку, пропустив букву «з» в названии ул. Дзержинского, а перебежчик именно так и сказал.

Результаты испытания убедили нас, что перебежчик действительно является Вольфом Григорьевичем Мессингом. После чего я выписал нужные документы, и лейтенант Войцеховский, сопровождающий В. Мессинга, отбыл в Минск, в распоряжение УВПИ НКВД БССР».

Документ 18

Запись в блокноте В. Мессинга[34]:

«Мы прилетели в Минск. Я думал, что теперь, после проверки моих способностей, меня поселят в гостинице, но привезли в какой-то небольшой двухэтажный дом, огороженный высоким забором с колючей проволокой. Возле ворот дежурили двое часовых. Войцеховский познакомил меня с пожилой женщиной по имени Мария и уехал, сказав, что заедет за мной завтра с утра.