Дом Безгласия - Джеймс Дашнер

– Да. И никто не знает, где он сейчас. Нужно убираться отсюда поскорее и идти в полицию. Он ненормальный.

Стоило хоть немного удалиться во времени и пространстве от места происшествия, и мой мозг уже отказывался признать, что Гаскинс причинил вред живому существу – это всего лишь иллюзия, игра теней, я начитался сказок, и воображение ухватилось за худший сценарий. И все же я понимал, что действия Гаскинса тянули на девять с половиной по десятибалльной шкале ужаса. Однако то, что следом сообщила Андреа, повысило их до полноценных десяти баллов и развернуло все мои представления на сто восемьдесят градусов.

Андреа обхватила мое лицо ладонями, чтобы заставить взглянуть ей в глаза.

– Я видела голову, Дэвид.

Глава 5

Линчберг, Южная Каролина

Июль 2017

Мне 44 года

1

Увидеть окровавленную голову среди листвы и рядом с ней городского могильщика – отличный сценарий для кошмаров, и мы с Андреа вдоволь насмотрелись их в последующие годы. А ведь в то далекое лето нас ожидали новые сюжетные повороты. После окончания школы мы не потеряли друг друга – были и рождественские открытки, и редкие встречи, – однако особые взаимоотношения, удивительные и яркие, постепенно сошли на нет. Нас разлучили ужасы, которые довелось пережить тогда.

И которые вновь обрушились на меня тридцать лет спустя, после визита Дикки Гаскинса.

После того как мой сын Уэсли ценой героических усилий спас несчастного от удушения собственным языком, потребовалось немало времени, чтобы угомонить детей. Каждый отреагировал по-своему. Логан, самый младший, застыл как фигура, похищенная из сада скульптур в Лувре, – рот чуть приоткрыт, румянец сошел с лица, глаза сосредоточенно смотрят на какую-то удаленную точку. Семилетний Мейсон усердно оправдывал свою репутацию главного плаксы в семье и ревел во всю глотку. Хейзел, наша мудрая десятилетняя женщина, изо всех сил старалась сдерживать слезы, но они текли рекой. Однако девочка стояла прямо, сложив руки, и горе тому, кто посмел бы обвинить ее в малодушии.

А вот и Уэсли, герой дня. Как описать его поведение? Сын обалдел. Обалдел, как кролик, попавший в капкан. За вечер не проронил почти ни слова; сколько я ни допытывался, где, черт возьми, он научился спасать людей, проглотивших язык, сын лишь пожимал плечами, и отвечал, что сам не знает, – наверное, инстинкт подсказал.

Приехала «Скорая». Приехала полиция. Явились соседи с близлежащих ферм – у них всегда хороший нюх на происшествия! Казалось, инцидент исчерпан.

– А он не вернется? – спросила Хейзел, лежащая на полу у моего дивана.

Прошло несколько часов; все приготовились ко сну. Как сказал бы Диккенс, люди должны высыпаться – и в хорошие времена, и в плохие. Обычно в гостях у бабушки мы табором располагались в большой гостиной; никто не отваживался подняться в одиночку наверх, в одну из темных, пыльных, окутанных тайнами спален, некогда занимаемых мной и моими братьями и сестрами. Это не имело отношения к сегодняшнему происшествию – просто испытанная временем традиция, родившаяся, когда всех нас пугал якобы поселившийся на чердаке призрак. По той же причине мы включали на полную мощность несколько переносных вентиляторов; никому не хотелось слушать у себя над головой шаги деда Финчера. (А еще нам просто нравился убаюкивающий гул – он погружал в сон воспаленные мозги.)

Я протянул руку и нежно погладил голову дочери, хотя почти не мог разглядеть ее в темноте.

– Не бойся, милая. Дикки за всю жизнь ни одной мухи не обидел. – Вопиющая ложь! Однако мой разум хорошо постарался, заблокировав худшие воспоминания детства. Мог ли я знать, что скоро это изменится? – Просто Дикки из тех парней, с кем жизнь обошлась сурово, и он толком не знает, как ей распорядиться. Понимаешь?

Может, те воспоминания всплыли из подсознания, а может, и нет, но я отчасти сожалел, что сыну удалось спасти этого ублюдка.

– А как именно сурово? – не унималась Хейзел.

В темноте вспыхнула еще одна пара глаз – Мейсон оперся на локоть и приготовился слушать. Логана сморил сон, а вот Уэсли тоже бодрствовал. Он обычно устраивался на ночь в раскладном кресле моего отца, размером почти с Нью-Гемпшир, загадочным образом помещавшемся рядом с маленьким камином. Хотя сейчас сын даже не разложил кресло. «А что ты думаешь об этом?» – мысленно спросил я Уэсли. Сын все равно вряд ли расслышит меня сквозь ураганное завывание вентиляторов, и я просто подмигнул, надеясь, что он хотя бы увидит.

– Папа?

Я вспомнил про Хейзел.

– Ох, прости. Так о чем ты спрашивала?

– Почему его жизнь была такой суровой?

Я точно знал, какая у нее сейчас забавная мордашка, – как и то, что на каждой ноге у меня по пять пальцев.

– Его отец… – Я запнулся. Всегда гордился, что не скрываю ничего от детей, однако страшная сказка о Коротышке Гаскинсе – это уж слишком. – Его отец был плохим человеком и ужасным родителем. Самым плохим. Зато вам повезло – у вас лучший на свете папа!

Я предпринял отчаянную попытку сменить тему и направить разговор в другое русло, но она не удалась. Совсем не удалась. Потому что следующий вопрос задал Мейсон:

– А что натворил его отец?

Неужели я где-то проговорился? А иначе что заставило бы семилетнего ребенка задать столь специфичный вопрос? Подобная формулировка обычно относится к пребыванию в тюрьме, о чем Мейсон в его возрасте не должен знать.

Не в состоянии солгать, я ответил просто:

– Он причинил вред многим людям. Если точнее, он их убил. Но это происходило тридцать лет назад. Вам бояться нечего.

Как должны принять подобное заявление напуганные маленькие дети ночью в темноте, когда по чердаку расхаживает призрак? Я физически чувствовал их страх.

– Идите сюда. – Я рывком сбросил ноги с постели и похлопал по простыне с обеих сторон от себя. Дети вскарабкались на диван так быстро, словно я объявил начало игры в «горячий пол». Я положил руки им на плечи и крепко стиснул. – Сегодня у нас выдался безумный день. Давайте не будем обсуждать это происшествие, ладно? Поговорим лучше о… о кроликах!

– А отец Дикки убивал кроликов? – спросил Мейсон.

Боже, спаси меня! Вероятно, убивал. Еще в детстве. Убивал, сдирал шкуру, развешивал тушки, чтобы они гнили, внутренности поедал, а кровь использовал для обрядов вуду или черной магии. Разумеется, с детьми я своими пессимистичными выводами не поделился.

– Нет, конечно же, он любил кроликов, как и все. – Какое счастье, что дети не видят, как я поморщился, давая столь абсурдный ответ. – Я серьезно. Поговорим