Лебединая песня: Несобранное и неизданное - Георгий Голохвастов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– «Отец, – прервал Нарцисс, – ты мудр и прозорлив,
И чтить Тирезия, гадателя из Фив,Мне завещала мать… Так я ль тебя обижу!
Но ты… ошибся ты… Ошибся, возвестив,Что юным я умру, как только сам увижуСвое лицо… Старик! Я видел!.. Но – я жив!»
ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ Тайна ТирезияL«Старик, ты знаешь жизнь охотника-ловца.Он, зверя затравив, усталый от погони,Склоняется к реке набрать воды в ладони.Как мог же своего не видеть я лица?!.»
И вдруг Нарцисс умолк. Как выдать до конца,Что видел он лицо свое, как посторонний,В лице сестры своей, средь пламенных агоний,Сжигавших дух и плоть, как в горне кузнеца.
Он старцу не дерзнул открыть удел свой страдный,Что призрак льнет к нему прекрасный… беспощадный,Сестра или двойник… не муж и не жена…
Смолчал Нарцисс о том, как, трепетный и жадный,Он рвется видеть их и как погруженаБез них душа в тоску и ужас непроглядный…
LI«Мой сын, – сказал слепой, – с начала нашей встречиМой дух взволнован был стечением примет,Таких же, как тогда, когда я свой заветДал матери твоей: в них нет противоречий.
Но… да не тронем тайн!. Наш разум человечийНе в силах их постичь… Ребенком я в семь летОдной из этих тайн переступил запрет, –Взгляни ж, как опыт тот, давя, мне сгорбил плечи.
В прозреньи ясен мне твой жребий с полнотой,Но должен я молчать…» – И с детской простотой,При мысли о былом, договорил Тирезий:
«До смерти не забыть, Нарцисс, мне боли той,Когда богини гнев, как пламень жгучей рези,Прожег мои глаза навечной слепотой…» –
LIIСтарик давно ушел. Но долго недвижимНарцисс стоял один. Запутанно и сложноКружилась мысль его. Припомнилось тревожно,Как он доступен был сейчас глазам чужим…
Глазам слепца… А тот, как духом одержим,Пророчил, что его прозренье непреложно…Как это может быть?.. Что не сбылось, то ложно…И сбыться может ли? Ответ непостижим.
Его унес с собой старик необычайный…Великой истины запретной тать случайный,Как может он скорбеть, что с ней тогда ослеп?!.
Ведь он взамен богат познаньем дивной тайны –И в мире, замкнутом пред ним, как темный склеп,Нездешний видит мир, в прозрении – бескрайный…
LIII«О, нет! Пусть я стремлюсь к разгадке предсказанья,Как мотылек ночной к горящему костру…Но не страшит меня, что это не к добру…И не смутится дух угрозой наказанья…
Пусть карой будет смерть… Хочу изжить терзанья,Постигнуть двойника и вновь найти сестру…Взгляну в лицо свое… А после… пусть умру,Но испытав триумф победного дерзанья…»
Нарцисс опомнился: он – шел… Куда? Зачем?Вокруг дремучий лес настороженно-нем,Деревья – ствол к стволу, и низко ветки свисли…
Он прежде не был здесь… Где ж он? А между темПрервался сон души, и вмиг погасли мысли –Созвучья тайные невыпетых поэм.
LIVСквозь сетки хлестких лоз и липких паутинС трудом Нарцисс идет тропою, вглубь бегущей.Всё молчаливей глушь и полусумрак гуще…Лишь дятла стук вдали да смутный шум вершин…
И вдруг – долменов круг. И в их кольце – одинТысячелетний дуб раскрыл широкой кущейКорону пышную своей листвы цветущейНад сумрачным стволом с нарезами морщин.
Средь вековых дубов, как патриарх маститый,Главой всех выше он, и мощен стан, повитый,Как в плащ из бархата, запутанным вьюнком.
Под ним – в сырой земле рассевшиеся плитыИ камень жертвенный с увянувшим венкомПред изваянием великой Афродиты.
ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ Лик АфродитыLVБогиня – мать любви… Но сниться мог кому бы,Как не безумцу, лик, невиданный вовек…Он бредил, он горел, ваятель-человек,На глыбу творчески кладя свои надрубы.
Он жизнью скрытою затеплил камень грубый,Он с бородой мужской богини лик иссек,Зажег ей страстью взор из-под истомных век,В улыбке странной свел ей чувственные губы.
И вот царит она с загадочным лицом,Придерживая грудь с налившимся сосцом…Какой могучий вид! Как женственна осанка!
В руке царицы – жезл с заточенным концом,А между лядвей – знак таинственного анкаМистически вклинен неистовым резцом.
LVIОцепенел Нарцисс. В кругу немых камнейПред изваяньем он стоял в тревоге сладкой…Богиня, чудилось, жила, дыша украдкойВ игре причудливой сгущавшихся теней.
Он на колени пал в восторге перед ней,Он страстно замирал, томимый лихорадкой:Она цвела пред ним запретного разгадкой,Как пред Тирезием Паллада прежних дней.
Мерцали сумерки… Черты жено-мужчиныВ чертах муже-жены сливались в лик единый.И руки пылкие к нему Нарцисс тянул…
Вечерней свежестью кадили чащ глубины,Стихая, замирал последний ветра гул,И отблеском зари зажглись дерев вершины.
LVIIНо сжег свою печаль закат в огне разлуки.По бархату небес, как цепь седых борозд,Тянулись облака; родились сонмы звезд,И выплыл, как челнок, к ним месяц сребролукий.
Вкруг дуба-праотца его сыны и внукиМолились перед сном. Уж гомон птичьих гнездДля ночи затихал… В дремоте свистнул дрозд…И жизни солнечной в лесу умолкли звуки.
Подлунным бытием жила лесная тишь…Беззвучно пронеслась, как тень, летунья-мышь,Протяжно-жалобно вдали заплакал филин…
Нарцисс шептал, но так, что сам он слышал лишь,Что вся его душа, до потайных извилин,Живет одной мольбой: – «Владычица, услышь!..
LVIIIО, Афродита-мать, Дионы древней дщерь!Я – тоже сын земли – молюсь перед тобою!Ты знаешь власть любви, с надеждами, с борьбою,С восторгом радостей и горечью потерь.
Пойми ж мою тоску и скорбь мою измерь:С моей возлюбленной я разлучен судьбою.Она в любви была и жрицей, и рабою…Пусть мне твой сын Эрос вернет ее теперь…»
Сквозь ветви месяц льет печальное сиянье.Роса душистая – природы возлиянье –На камне жертвенном сверкает серебром…
И необъятна ночь, как пропасти зиянье…А в лике чувственном под лиственным шатромВновь муже-женского двоякое слиянье…
LIXИ – чудо! – леса нет… Раздвинулись долмены…Надмирной музыкой согрета пустота…Богиня — жено-муж… В них каждая чертаДвоится в таинстве взаимной перемены.
Вот стали гибкими изваянные члены,Вот словно дрогнули улыбкою уста;В лучах луны – бела живая нагота,Как бы из волн родясь в кипеньи снежной пены…
И муже-женщина к Нарциссу подошла…В неизреченный свет вдруг претворилась мгла…Пылал, как уголь, знак таинственного анка…
Истома страстная Нарцисса обожгла.И с болью сладостной, зардев, раскрылась ранкаПред жгучим острием победного жезла.
ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ Эхо ЛЮБВИLXВплоть до утра Нарцисс, безумием горя,В бреду любви, без грез, без страха, без вопроса,Самозабвенье пил от мертвых вод хаоса…Когда очнулся он, уже зажглась заря.
Богиня – камень вновь… Оттенок янтаря,Скользя, не оживлял холодных форм колосса:Дыша загадкою, царила мать Эроса,Таинственная мать всемирного царя.
Но тайну знал Нарцисс… могла ль она быть ложью?Он, пред богиней став, сложил к ее подножьюНа камень жертвенный – копье, колчан и лук…
«Тебе – за ночь!..» – шепнул…И с сердцем, полным дрожью,Пошел искать пути… для счастья или мук…Он духом был сродни лесному бездорожью.
LXIНарцисс блуждал в лесу. Погас восток румяный;Горячий летний день вступал в свои права.Дышала пряностью высокая трава,Багряные цветы струили вздох медвяный.
И шел, и шел Нарцисс в низинах сквозь бурьяныЧрез дром кустарника… Заметные едваТропинки путались… Но наконец листваРедеет. Лес светлей. Просторнее поляны.
Вот ручейка русло, где летом нет воды…Вот с двух сторон пути дрожащих ив ряды…Нарцисс идет теперь знакомыми местами…
Он здесь бродил с сестрой… бывало… до беды…Здесь всё овеяно их светлыми мечтами…Здесь, может быть, трава хранит ее следы…
LXIIБлаженство прошлое! Нарцисс дышать им рад,До боли сладостно к нему прикосновенье…Но может ли найти души отдохновеньеОн в том, чего нельзя ничем призвать назад?..
Нет! Можно возвратить!.. Надежд безумных кладЕму доверило ночное откровенье:О, только б обрести восторг и вдохновенье –И чудо претворит в гармонию разлад.
Сестра… ее найти, ее увидеть нужно:Она – спасенья путь, в ней для мечты недужной –Неизреченный свет, вливающийся в мрак.
И к памятным местам теперь дорогой кружнойПришел недаром он: душе понятный знакСестра ему подаст душой, и в смерти дружной.
LXIIIОн ищет. Вот овраг, обрывистый и дикий, –Оградой паутин обнес его паук.Внутри, меж темных мирт, зеленокудрый букЦарит над зарослью медунки и мирики.
Там, в сладостной тени, где солнечные бликиРазбрызганы в траве, он слушал томный звукДвух трепетных сердец; там пальцы милых рукПлели его кудрям венок из повилики…
Вот склон, где окаймил плюща живой плетеньЛужайку свежую; здесь полусгнивший пеньКорнями пересек заглохшую дорожку:
Здесь отдых был… И здесь он завязал ременьЕе сандалии… он маленькую ножкуВ руках своих держал… в счастливый светлый день.
LXIVК реке сошел Нарцисс. Там, средь надводных скалБолезненно-остро воспоминанья живы…Вот берег вырезной… Над ним крутые срывы –Здесь он лицо свое впервые увидал…
Свое ли?.. Нет, сестры!.. Того лица овалБыл женствен; а в глазах истомные отливыТе ж были, как в очах сестры в тот час счастливый,Когда он страстно грудь возлюбленной ласкал.
Как это было?.. Да! Там, на стезе прибрежнойЛюбовь открылась им… О, как светилось нежноТогда лицо сестры… И там их дождь застиг…
А он сестру понес к тому, что неизбежноИх ждало впереди… Безумье… Вечность-миг,И в страсти – тайна тайн под гром грозы мятежной.
ПЕСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ Сестра-эхоLXVА вот и он – их грот в скале, на горб похожей…К нему тропинки след без них совсем заглох,И вход загородил, как страж, чертополох…С трудом вошел Нарцисс. Внутри всё глуше… строже…
Но так же зелено покинутое ложе,Которое им стлал любовно мягкий мох.Нарцисс, грустя, вздохнул… И повторился вздох,Как будто кто-то здесь грустил, незримый, тоже.
И звал сестру Нарцисс, как лишь живых зовут:«Сестра, приди ко мне! Явись сегодня тут!..»«Я – тут!..» – проговорил за гротом близкий голос…
Затрепетал Нарцисс… Так, буйным ветром сдут,Трепещет на меже серпом забытый колос…«Она!..» – Но тишь кругом… Мгновения текут…
LXVIОн вышел – никого… Лишь шелестят кустыДа вьется легкий прах, невидимо подъятый…И полдня зной застыл, налит дыханьем мяты…«Где ты?..» – позвал.– «Где – ты!..» – ответил клик мечты.
«Кто, – крикнул он, – зовет меня из пустоты?..»«То – ты…» – отозвалось… Обман, волшбой заклятый!..И снова ищет он, зовет, тоской объятый:«Сестра, дай мне взглянуть, какая ты!..» – «Я – ты!..»
Чуть поступь слышится… сучок сломился с треском…Шаги над берегом… Река сверкнула всплеском…В живых кругах пошли и скрылись пузыри…
Нарцисс сбежал к реке, горевшей ровным блеском:«Довольно! Не дразни! Я рассержусь, смотри!..» –«Смотри!» – откликнулось вдали за перелеском.
LXVIIИзмучился Нарцисс в обманчивой погонеЗа тайным голосом, и свежестью речнойВздохнул он с жадностью… Спадал заметно зной,Ложилась тень длинней, и день уж был на склоне.
И, солнце отразив в своем прозрачном лоне,Не шевелил Кефисс холодною волной:Вода среди реки объята тишинойИ спит у берега в задумчивом затоне.
Здесь в светлые часы младенческих забав,Средь камешков цветных и шелковистых трав,Играл Нарцисс-дитя, резвясь в воде холодной.
Здесь вновь склонился он, с мыска к реке припав…И вот его лицо пред ним на глади водной,Как в чистом хрустале, меж дремлющих купав.
LXVIIIРечной простор блестит, как дрожь живых чешуй…В нем всё: и облака, и ласка поднебесья,И очерк дальних гор в уборе краснолесья,И скалы берега с каймою темных туй.
Весь вместе мир живет в стекле затихших струй,Дыша гармонией в покое равновесья:«Родной Кефисс! Найду ль тревог забвенье здесь я?Прими меня в свой мир и сердце зачаруй!..»
Так снова с мыслями о предсказаньи старом,Томясь, глядит Нарцисс с мыска под крутояром,Ища в чертах своих – заветного лица…
А солнце клонится огромным красным шаром,И, окровавив гладь разливом багреца,Зловеще-огненный, закат горит пожаром…
LXIXНарцисс! Не думал он, что в сумраке преданьяПотомство сохранит минут тех ворожбу,Что станут девушки испытывать судьбуИ суженого ждать у зеркала гаданья…
Пред ним – лицо, в огне от долгого блужданья,И золото кудрей, прихлынувших ко лбу,И синие глаза, таящие борьбуСомнений трепетных с надеждой ожиданья.
Наружно – это он… Но что за ним?.. внутри?..Не голос ли сестры велел ему: «Смотри!..»Нарцисс глядит… и ждет, как ждут любви свиданья…
Он ждет… он долго ждет… Погас пожар зари,И месяц озарил чертоги мирозданья…Беззвучные, парят вокруг нетопыри…
ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Лик НарциссаLXXКак изменилось всё при молодой луне…Нарцисс во власти чар – от жизни он отринут…Безмерной пропастью ночной простор раздвинут,Всё призрачно вокруг: действительность – во сне.
В засеребрившейся подводной глубинеПреображенный мир, как греза, опрокинут…Мгновенья ль пролетят… века ль беззвучно минутНеуследим их ход в застывшей тишине.
Как будто, с ясностью своею изначальной,Вселенская душа отражена в зеркальнойНемой бездонности сквозного серебра…
Сиянье месяца легко и беспечально,И полулунками его лучей играТрепещет и дрожит в недвижности хрустальной…
LXXIСкользят нетопыри неровными кругами…А в водном хрустале – родятся чудеса…Там, в отраженьи вод – кудрявые лесаПривольно стелятся зелеными лугами.
В их шелковой траве, сверкая жемчугами,Созвездия горят, как крупная роса;Там светлый Млечный Путь – тропинки полоса,И месяц – озеро с крутыми берегами.
А над водою – он… Нарцисс… Но он – не он:Как венчик лепестков, легли со всех сторонВкруг золота кудрей серебряные лунки…
И в нем – душа цветка… Какой чудесный сон!Как ласково стеблей серебряные стрункиСтогласно издают протяжный чистый звон!..
LXXIIНарцисс-цветок глядит в озерное стекло…Но не цветка пред ним мерцает отраженье…В прозрачной глубине, светясь, изображеньеНарцисса-юноши волшебно расцвело:
Взволнованный огонь ланит горит тепло.Зовущих синих глаз истомно выраженье,В томящихся губах – призывное движенье,И золотом кудрей увенчано чело.
Но в этом образе с лилейными щеками,С устами страстными и темными зрачками,Нарциссу чудится… двойник… Нет, нет!.. Сестра!..
Вновь стали явью – сны, мгновения – веками,Разлад – гармонией… И лунки серебраВокруг кудрей сестры сложились лепестками…
LXXIIIНо вмиг… Рассеялся, как дым неуловимый,Подводный мир… И ночь, как бездна, глубока;Вся полулунками вдали блестит река…И в зеркале воды – один лишь лик любимый…
Он – жив… И дышит он, желанием томимый, –Вот, кажется, мольбы сорвутся с языка…Сестра так явственно, так жизненно близка,Вся – трепетность и зов… О, миг неизгладимый!
Совсем склонясь, Нарцисс к сестре почти приник…Как близко на губах играет лунный блик…Последняя черта пред жданным поцелуем…
Но сразу, как во сне, сестры затмился лик, –В свое лицо Нарцисс глядит, мечтой волнуем…«Я – ты!..» – припомнился внезапно тайный клик…
LXXIV– «Я – ты!..» – Сестра близка… Черты двух смежныхСближаются в одно… как образ Афродиты…Уже Нарцисс с сестрой непостижимо слиты –Двух зорь вечерних грусть с улыбкой двух денниц.
В Нарциссе – лик сестры без форм и без границ:В его губах уста сестры незримо скрыты,В его щеках горят огнем ее ланиты,И свет его зрачков – лучи ее зениц.
Тончайших чувств ее он слышит зарожденье,В нем каждое ее трепещет побужденье,В мечтаниях ее поют его мечты…
А две любви – одна… Двойное наслажденье!..«Сестра! во мне душа и плоть — твои… Я – ты!..» –О, сказочная явь! Как дивно пробужденье!
ЭПИЛОГIНо нет… Вновь новый сон… Нет больше отраженьяНарцисса на воде: он – призрак… И быстраВ нем смена страшных тайн… Пронзающе-остраИстома двух смертей в огне уничтоженья.
И упоителен восторг преображенья,Когда восходят вновь, как феникс, из костраОна – сестра-Нарцисс и он – Нарцисс-сестраВ единстве двойственном к зениту достиженья.
Прекрасно-девственны, желанья не тая,Как новобрачные, слились они, любя…«Сестра, тебя в себе навек я обессмерчу.
Гляжу в свое лицо: оно – твое… Ты – я…Тирезий, смерти нет!..» И вихрь, подобный смерчу,Умчал Нарцисса в явь двойного бытия.
IIОн дева-юноша, с глазами как сапфир…Он целый мир вместил в себе самом, как в мире…В нем двух естеств союз – в гармонии и мире,В нем страсти царственной неистощим потир.
И, как хрусталь сквозной, вокруг него эфир.Куда ни взглянет он – как в зеркале, в эфиреРодятся от него, как вздохи струн на лире,Ему подобные: в единстве двух – весь мир.
Он — и отец, и мать рожденных без зачатья,Он – мир, творец миров, свободных от проклятья,Он – путь и цель… Он – жизнь, бессмертия залог.
И всеблаженство в нем – не внешность восприятья,А основная суть его души. – «Я – бог!..»И вечность приняла его в свои объятья.
ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ.
