Трактат об умении жить для молодых поколений (Революция повседневной жизни) - Рауль Ванейгем

Живи без забот с Баламюром!

Этот человек со вкусом — мудрец. Он выбрал Мерседес Бенц.

Счастье больше не миф, радуйтесь, Адам Смит и Бентам Джереми! «Чем больше мы производим, тем лучше мы живём», написал гуманист Фурастье, в то время как ещё один гений, генерал Эйзенхауэр, отвечает эхом: «Чтобы спасти экономику, надо покупать, покупать, неважно что». Производство и потребление стали сосцами современного общества. Вскормленное таким образом, человечество растёт в силе и красоте: повышение уровня жизни, количества удобств, культура для всех, комфорт из грёз. На горизонте Хрущёвского доклада, наконец—то появляется сияющая и коммунистическая заря, через инаугурацию его царствия двумя декретами: об упразднении налогов и бесплатном транспорте. Да, золотой век уже в поле зрения, на расстоянии плевка.

В этой революции пропала одна великая вещь: пролетариат. Он испарился? Ушёл в подполье? Его выставили в музее? Спорят социологи. Пролетарий исчез в высоко индустриализированных странах, уверяют некоторые. Накопление холодильников, телевизоров, Дофинов, HLM, народных театров доказывает это. Другие, напротив, возмущаются, обличая эти ловкие пассы фокусника, указывая пальцем на прослойку рабочих, чья низкая зарплата и убогие условия неоспоримо напоминают XIX° век. «Отсталые секторы, огрызаются первые, проходят через процесс перепоглощения; будете ли вы отрицать, что экономическая эволюция развивается в сторону Швеции, Чехословакии, социального государства, а не в сторону Индии?»

Подымается чёрный занавес: открыта охота на голодающих и на последних пролетариев. Для тех, кто продаст им свою машину и свой миксер, свой бар и свою библиотеку. Для тех, кто признает в них персонаж с афиши, заверяющий их: «Счастлив тот, кто курит Лаки Страйк».

И счастливое, счастливое человечество в своём будущем сближении, скоро получит не подлежащие возврату передачи от повстанцев XIX° века, переправленые ему ценой их борьбы. У бунтарей из Лиона и Фурмье есть шанс на посмертные почести. Миллионы человеческих существ, растрелянные, подвергшиеся пыткам, заключённые в тюрьму, заморенные голодом, озверевшие, превращённые в посмешище, могут обладать гарантиями, в тишине своих братских могил и котлованов, историческими гарантиями, что они погибли ради того, чтобы их потомки, изолированные в апартаментах с кондиционерами, повторяли, благодаря усилиям ежедневных телепередач, что они счастливы и свободны. «Коммунары погибли ради того, чтобы в итоге ты тоже мог купить стерео—систему „Филипс“ высокой надёжности». Прекрасное будущее, которое воплотило все мечты прошлого, в этом нет сомнений.

Только настоящее списано со счетов. Неблагодарное и невоспитанное, молодое поколение хочет проигнорировать всё, что касается славного прошлого, предлагаемого в первую очередь всем потребителям троцкистско—реформистской идеологии. Оно претендует на то, что требовать значит требовать немедленного. Оно вспоминает, что причины прошлой борьбы коренятся в настоящем людей, которые боролись, и что несмотря на различие исторических условий, оно тоже их чувствует. Вкратце, можно сказать, что один постоянный проект вдохновлял все революционные радикальные течения прошлого: проект целостного человека, воли к целостной жизни, которой Маркс первым придал тактику научной реализации. Но всё это жуткие теории, которые христианские и сталинистские Церкви никогда не упускали шанса с жаром проклясть. Увеличение зарплаты, количества холодильников, священных таинств и ВНП, вот и всё, что должно утолить своременную революционную жажду.

Приговорены ли мы к состоянию благополучия? Разумные души не смогут не сожалеть о формах, в которых ведётся борьба против программы с которой все, от Хрущёва до доктора Швейцера, от папы римского до Фиделя Кастро, от Арагона до Кеннеди, согласны единодушно.

В декабре 1956–го, тысяча молодых людей промчалась по улицам Стокгольма, поджигая автомобили, разбивая неоновые знаки, срывая рекламные щиты, подвергая разграблению большие магазины. В Мерлебахе, во время стачки, объявленной для того, чтобы заставить хозяев поднять наверх трупы семи заваленных шахтёров, рабочие напали на автомобили припаркованные у шахты. В январе 1961–го, бастующие в Льеже сожгли вокзал Гильемин и разрушили здание редакции газеты Ла Мёз. На бельгийских и английских курортах, совместными усилиями сотен хулиганов, в марте 1964–го были подвержены опустошению все пляжные конструкции. В Амстердаме (1966), рабочие захватили улицы и держали их много дней. Не проходит и месяца без дикой стачки, в которой рабочие встают против хозяев и профсоюзных боссов. Социальное государство. Народ Уоттса дал ему ответ.

Рабочий с завода «Espérance—Longdoz» резюмировал все разногласия между Фурастье, Бержером, Армандом, Молем и прочими сторожевыми псами будущего: «Начиная с 1936–го я боролся за повышение зарплаты; мой отец до меня боролся за повышение зарплаты. У меня есть телевизор, холодильник, „Фольксваген“. Короче, у меня не прекращалась идиотская жизнь».

В словах или в действиях, новая поэзия не уживается с Социальным государством.

Самые красивые модели радио для всех.

Вы тоже входите в большую семью ДАФистов.

Карван предлагает вам качество. Выбирайте свободно в гамме его продуктов.

В королевстве потребления гражданин является королём. Демократическое королевство: равенство перед потреблением, братство в потреблении, свобода в потреблении. Диктатура потребляемого завершила уничтожение барьеров крови, происхождения и расы; можно было бы испытывать по этому поводу неизбывную радость, если бы она не была защищена логикой вещей от любых качественных различий, не вынося ничего кроме количественной разницы между вещами и людьми.

Расстояние не изменилось между теми, кто обладает многим и теми, кто владеет малым, но постоянно увеличивающимся, однако умножились промежуточные ступени между ними, по—своему сближая крайности, властителей и подвластных, вокруг одного и того же центра посредственности. Быть богатым в наше время значит обладать большим количеством бедных предметов.

В потребительских товарах заключено всё меньше потребительной стоимости. Их природа состоит в потребляемости любой ценой. (Известен факт недавней моды на nothing box в США, совершенно негодный для какого—либо использования предмет). И как слишком искренне объяснял генерал Дуайт Эйзенхауэр, современная экономическая система не может спастись, если не превратит человека в потребителя, отождествляя его с наибольшим возможным количеством потребляемых товаров, то есть не—стоимостей, или пустых, фиктивных, абстрактных стоимостей. После того как он уже был «самым драгоценным капиталом» по удачному выражению Сталина, человек должен теперь стать самым ценным из потребительских товаров. Стереотипные образы знаменитости, бедняка, коммуниста, убийцы по любви, законопослушного гражданина, бунтаря, буржуа, заменяют человека системой механико—графических категорий, рассортированных в соответствии с бесспорной логикой роботизации. Идея тинэйджера уже определяет покупателя по покупаемому им продукту, сводит его к разнообразной, но ограниченной гамме продаваемых предметов (диски, гитары, джинсы…). Нет больше возраста сердца или кожи, лишь возраст совершаемых покупок. Время производства, которое было как говорили, деньгами, становится, измеренное ритмом смены покупаемых, используемых и выбрасываемых продуктов, временем потребления и истощения, временем раннего старения, которое является вечной юностью деревьев и камней.

Концепция обнищания сегодня находит своё наглядное подтверждение не в наборе товаров, необходимых для выживания, как думал Маркс, поскольку эти товары, будучи далеко не дефицитными, не перестают становиться всё более изобильными, но скорее в самом выживании, всегда антагонистичном по отношению к настоящей жизни. Комфорт, уже обещавший обогащение жизни уже прожитой богато феодальной аристократией, является лишь детищем капиталистической продуктивности, детищем, обречённым на раннее старение, которое цикл распределения превращает в простой объект пассивного потребления. Труд для выживания, выживание в потреблении и для потребления, инфернальный цикл остановлен. Выживание, в царстве экономизма, является заодно необходимым и достаточным. Это превостепенная истина, на которой покоится буржуазное общество. Верно также то, что исторический этап, основанный на такой антигуманной истине может быть исключительно переходным периодом, переходом от жизни, прожитой во мраке феодального господства к жизни рационально и страстно созидаемой хозяевами без рабов. Остаётся где—то тридцать лет чтобы закончить переходный период рабов без хозяев до того, как ему исполнится двести лет.