Книга о Небе - Кодзиро Сэридзава

Следующий день, 30 июня, был днем, когда мои читатели, собиравшиеся раз в месяц в количестве тридцать-сорок человек где-нибудь неподалеку от моего дома, проводили собрание Общества любителей литературы. Было заведено, что на этом собрании я обязательно присутствовал с трех до пяти часов и, отвечая на вопросы, произнося что-то вроде заключительного слова, подводил кое-какие итоги. Готовился я к этому накануне, но в тот раз не смог, потому что в тот день, когда я сидел с утра, уединившись в своем кабинете, внезапно пришел Сампэй и стал рассказывать о своем путешествии в Тибу, в котором рай соединился с адом.

Слушая его рассказ, я вспомнил речи неожиданно явившейся мне накануне вечером живосущей Родительницы.

— Боги предпринимают Великую Уборку, чтобы расчистить себе путь. Там и сям отныне начинается чистка мира. Следует вдохнуть жизнь туда, где люди жили спокойно.

Однако это не страшно. Это работа Бога в мире, которую Он предпринимает, чтобы испытать людские сердца.

Истинный путь нужно прокладывать для того, чтобы Бог мог сделать весь этот мир — каждый его уголок — чистым. Этот истинный путь уже виднеется. С его возникновением и это учение становится нужным. Я должна шествовать по миру и прокладывать этот путь… Да, сейчас очень важное время… Итак, все, кто, очистив свои сердца, внемлет Истине, кто сознательно и ответственно проходит по этому пути, впервые начинает понимать всю его важность.

Тут-то я понял, что она непосредственно предупреждала меня о грядущих событиях.

— Небо — это сострадание. Написав книгу, полную сострадания, ты должен донести это чувство до многих людей. В этом мире в настоящее время потерян дух сострадания друг к другу. Оно постепенно исчезло и в мире политики. На самом деле, в заботах о деньгах и других такого рода заботах люди, отдалившись от учения Бога, осуществляют политику, далекую от Его заветов.

Книга, которую сейчас поручено написать тебе, должна напомнить многим людям то, о чем они стали забывать — о сострадании и радости… О том, насколько важно сострадать и помогать друг другу.

Небеса — это мир добрых чувств, а не сложных истин, и об этих чувствах ты должен писать. И коль скоро ты будешь писать о Небесной стране, тебе надо хорошо уяснить себе, что такое Рай.

Рай — это мир без зависимости, в котором все души равно без корыстных желаний, алчности и спеси могут прекрасно жить в радости.

Рай, конечно же, есть и в земном мире. Это прекрасная страна, которой владеют независимые люди. Слава и положение в этом мире не имеет никакого значения, это светлый Рай, в котором стараются по-человечески воскресить человеческую натуру.

Да, Рай существует и в этом мире. И для того, чтобы создать Рай в этом мире, человеку Богом дано тело…

Тебе предстоит описать нечто прекрасное, хорошенько разъяснив это!

Через то, что ты напишешь, будут передаваться мысли Бога, ведущие к истинному небесному пути.

О том я поведаю, о том поведаю тебе…

Отныне Бог станет действовать в мире — не надо пугаться, не надо печалиться, — Бог укажет прекрасный путь перестройки мира. И без этого не обойтись. Я скажу тебе именно то, что надо правильно передать, то, что будет точно воспринято и понято. Беззаветно поверив в то, что передаю, сообщаю тебе о том Пути, по которому надо идти. Убедительно прошу, очень убедительно прошу тебя следовать этому.

Пока Сампэй скучно рассказывал о своей поездке в Тибу, я, слушая его рассказ, в то же время пытался вспомнить в точности все, что слышал от живосущей Родительницы, стараясь запечатлеть ее речь 8 своей душе. К счастью, он рано ушел домой, и в тот момент, когда он откланивался в прихожей, моя дочь уже расстелила на столе в столовой газету и ждала меня, все приготовив, вплоть до того, что даже растерла тушь.

Дело в том, что на следующее утро мы ожидали ответственного за мое издание человека из издательства, и я должен был срочно сделать к его приходу восемь каллиграфических надписей на сикиси[3] для выходящей в свет моей книги.

Мне очень не хотелось, но пришлось все же сесть за стол.

«Литература призвана облекать в слова неизреченную волю Бога». Я написал на одной из сикиси эти слова, которые уже где-то писал раньше. Нечто подобное горячо просил меня написать издатель и на семи оставшихся листках… Но, с тех пор как мне исполнилось 95 лет, пальцы мои слегка дрожали и я ощущал кисточку как нечто чуждое.

Дочь приготовила три тонких кисточки, набрала на них вдоволь туши и подбодрила меня:

— Ну, пиши!Коротки дни.Когда стареешь.Хоть и стар.Не прекословишь людям.

Трясущимися руками я вывел эти слова, знаки получились такие, будто писал их ребенок.

— Ну давай и дальше в том же духе. — Дочь обращалась со мной совсем как с ребенком, но я не мог слушаться ее как ребенок, и, испытывая в душе ужасные страдания, собрав все свои силы, наконец сочинил следующую фразу, обратившись к Великой Природе, воскликнул: «Спасибо!» — и медленно опустил кисть на сикиси.

С кистью в рукеСидя за столом.Прежде всего дам обетВеликой ПриродеОтказаться от самого себя.

Окончив это, я, не в силах вымолвить ни слова, некоторое время был недоволен.

Ах, как радостнаНаша жизнь:И сегодня спокойно и мирноМы исполнили все.Что были должны.

Написав это на сикиси, я покинул этот мир и вознесся в Рай, там рассказал своим небесным друзьям о своей глупости и с ними посмеялся над ней. После этого, уже не пререкаясь с дочерью до припозднившегося обеда, завершил все сикиси.

После легкого обеда — на отдых времени уже не оставалось, так как было около трех, — я в сопровождении дочери отправился на собрание Общества любителей литературы.

Был необычно жаркий день, но, несмотря на это, зал был полон, примерно с десяток человек даже стояли, прислонившись к стене справа. Стоять очень тяжело, я сказал об этом ведущему, и он, добрый малый, сумел раздобыть где-то стулья, так что все смогли сесть, и я с облегчением вздохнул.

Нынешний ведущий — серьезный молодой человек — беседовал с членами Общества, а я слушал и получал удовольствие. 8 тот день очень хотелось пить, но перед присутствующими не поставили даже питьевой воды, словно то было собрание общества по моральному совершенствованию.

Я потихоньку сообщил своим друзьям в Раю имена всех присутствующих и стал рассказывать им, как происходит собрание, мои друзья в Раю расхохотались.

— Разве вы не способны, как мы тут, в Раю, наслаждаться, обмениваясь снами? — оживленно спрашивали они…

Мне было очень весело, а в пять часов за мной пришла дочь.

Дочь спешила, в студии ее ждали ученики, а я, наконец-то попросив полстакана холодного питья, выпил его одним залпом и, почувствовав себя бодрее, как будто выпил живой воды, поднялся на второй этаж в кабинет.

На столе в кабинете стояла тушечница и лежали кисти и сикиси.

Сидя на собрании, я задумал переписать наново по крайней мере два листка и решил осуществить свое намерение немедленно.

К тому, ктоОткажется от себя,Кто не чуток и кому нечего сказать.Литература не должна иметь никакого отношения.

Печаль того.Кто в РаюГоворит об аде.Если он бедняк,У которого ад в душе.

Написав это, я повалился навзничь на постель, стоявшую в углу кабинета, но… Слезы сами собой безостановочно лились из глаз. Я только безмолвно возносил слова благодарности Великой Природе: «Благодарю, благодарю!»

Не прошло и двух-трех минут, как я с удивлением обнаружил, что у моего изголовья стоит Жак — тот самый гениальный Жак. Я поспешил привстать с кровати, но Жак со словами: «Не надо, не надо», сам придвинул стул к моему изголовью и сел. Я так давно его не видел, что невольно смотрел, не отрываясь, не в силах вымолвить ни слова, а он со смехом произнес:

— Наконец-то смогли встретиться… Я был занят, никак не мог повидаться, — и тотчас продолжил: — В последнее время я часто встречаюсь с твоей супругой, и в первый раз мне довелось узнать о вашей с ней жизни. Поженившись, вы с ней в 1925 году весной поехали учиться во Францию, поехали, услышав, что это единственная страна в мире, где удалось создать рай, совершив революцию… Чтобы добраться до этого рая, до Франции, вам пришлось плыть 45 дней на пароходе, путешествие это было длинным и очень скучным.