Четыре. История дивергента - Вероника Рот

– Я думаю, теперь ты настоящий лихач.

Вчера вечером я расслабился. Сейчас я хочу, чтобы мой разум снова стал сосредоточенным. Я жажду вернуть свою решительность, хочу, чтобы крохотные человечки с молотками исчезли из моего мозга. Я долго стою под прохладной водой, потом смотрю на часы на стене в ванной. Десять минут до боя. Я опоздаю. И проиграю. Как и сказал Эрик.

Я давлю рукой на лоб, пока бегу в тренажерный зал, буквально выпрыгивая из ботинок. Когда я влетаю туда, неофиты, перешедшие из других фракций, и неофиты-лихачи уже стоят по краям зала. Амар занял место в центре ринга. Он сверяется с наручными часами и критически вздергивает брови.

– Как мило, что ты все-таки к нам присоединился, – говорит он. По выражению его лица я понимаю, что вчерашнее панибратство закончилось на пороге тренажерного зала. Он показывает на мою обувь. – Зашнуруй ботинки и не трать мое время.

Эрик на другой стороне ринга тщательно разминает пальцы, один за другим, и буравит меня взглядом. Я в спешке завязываю шнурки и засовываю их в ботинки, чтобы не мешались.

Когда я смотрю на Эрика, я чувствую только биение своего сердца, пульсацию в висках и жжение в боку. Амар отходит. Эрик несется вперед и ударяет меня прямо в челюсть. Я спотыкаюсь и отклоняюсь назад, держась за лицо. Вся боль сосредоточилась у меня в голове. Я вскидываю руки, чтобы блокировать следующий удар. В теле пульсирует кровь, и я замечаю, что Эрик поднял ногу. Я пытаюсь увернуться, но он сильно бьет меня по ребрам. Чувство такое, будто по мне проходит электрический разряд.

– Это проще, чем я думал, – констатирует Эрик.

Меня бросает в жар от стыда, но я улучаю возможность врезать ему в живот. Он бьет меня в ухо, отчего в нем начинает звенеть, я теряю равновесие и пальцами касаюсь пола.

– Знаешь, – тихо произносит Эрик, – по-моему, я вычислил твое настоящее имя.

У меня затуманивается зрение. Это слишком мучительно. Я даже не представлял, что боль бывает настолько разная. Меня слово облили кислотой или подожгли. Я на миг скорчиваюсь от невыносимой, резкой, а потом – тупой, ноющей боли. Эрик ударяет меня снова, на сей раз целясь мне в лицо, но попадает в мою ключицу. Он опять замахивается и насмешливо спрашивает:

– Мне сообщить им? Открыть твой секрет?

Он цедит мою фамилию сквозь зубы, а это куда более опасное оружие по сравнению с его мускулами, локтями или кулаками. Во фракции Альтруизма поговаривают, что проблема эрудитов заключается в их эгоизме, но я считаю, что дело в их высокомерии, в той гордости, которую они испытывают, когда знают недоступное остальным. В этот момент, оцепенев от страха, я понимаю, в чем кроется слабость Эрика. Он не верит, что я не могу причинить ему такую же сильную боль, какую он причиняет мне. Он считает, что я – все тот же парень, какой и был в самом начале – скромный, самоотверженный и пассивный. Я чувствую, как моя паника улетучивается, меня охватывает ярость, и я вцепляюсь в запястье Эрика, чтобы он не мог сдвинуться с места, и бью его изо всей силы снова и снова. Я даже не вижу, куда именно приходятся мои удары, я не чувствую, не слышу ничего. Я пуст, одинок, я – ничто.

Наконец я различаю его крики – он закрывает свое лицо обеими ладонями. По его зубам и подбородку стекает кровь. Он хочет вырваться, но я не отпускаю его. Я хорошенько пинаю его в бок, и он падает. Из-под его сжатых рук я вижу его глаза. У него стеклянный, расфокусированный взгляд, а кровь кажется очень яркой по сравнению с бледной кожей. Ко мне приходит осознание, что это сделал я, и меня снова охватывает страх, но уже другого рода. Я начинаю бояться себя и того, каким я становлюсь. Мои костяшки зудят. Я выхожу с ринга, хотя меня еще никто не отпускал.

* * *

Лагерь Лихачества – это тихое и полное тайн место, которое идеально подходит для восстановления сил. Я нахожу коридор рядом с Ямой и прислоняюсь к стене, позволяя прохладе проникнуть в меня. У меня опять заболела голова, как и все остальные части тела, которые горели во время боя, но я почти не замечаю недомогания. Мои костяшки липкие от крови Эрика. Я пытаюсь стереть ее, но она успела высохнуть. Я выиграл бой, значит, пока я в безопасности среди лихачей – нужно радоваться, а не бояться. Я должен быть счастлив – ведь я наконец нашел убежище и окружающие меня не избегают. Они встречаются с моим взглядом за обеденным столом и здороваются со мной. Но я знаю, что у всего есть цена. Но что же я должен заплатить, чтобы быть лихачом?

– Привет.

Я поднимаю голову. Передо мной стоит Шона, которая стучит по каменной стене, будто это дверь. Она улыбается.

– А где же тот танец победителя, который я ожидала увидеть?

– Я не танцую, – отвечаю я.

– Да, мне надо было догадаться, – соглашается она.

Шона садится напротив меня, облокотившись на противоположную стену, подтягивает колени к груди и обхватывает их руками. Наши ноги находятся в нескольких дюймах друг от друга. Не знаю, почему я это заметил. Ну ладно, все ясно – она же девушка. Я теряюсь. Как мне общаться с девушками, особенно если они из Лихачества? Что-то подсказывает мне, что нельзя никогда знать наверняка, что можно ожидать от лихой девчонки.

– Эрик в больнице, – беспечно говорит Шона. – Возможно, ты сломал ему нос. И ты точно выбил ему зуб.

Я опускаю глаза. Я выбил кому-то зуб?

– Кстати, не мог бы ты мне помочь? – произносит она, подталкивая мою ногу носом своего ботинка.

Точно – девушки из Лихачества непредсказуемы.

– Помочь в чем?

– Научить меня драться. У меня плохо получается. Я вечно позорюсь на ринге. – Она качает головой. – Через два дня у меня состоится бой. Девицу зовут Эшли, но она просит, чтобы все называли ее Эш. – Шона закатывает глаза. – Ну, ты понимаешь, пламя Лихачества, пепел[2] и все такое. В общем, она одна из самых сильных в нашей группе, и я боюсь, что она меня убьет. По-настоящему убьет.

– Почему ты хочешь, чтобы тебе помог именно я? – спрашиваю я, внезапно что-то заподозрив. – Потому что я Сухарь, а Сухари помогают людям?

– Что?.. Нет, разумеется, не поэтому, – отвечает Шона, в замешательстве морща брови. – Мне нужна твоя поддержка, потому что ты лучший в своей группе.

Я смеюсь.

– Ладно тебе!

– Вы с Эриком были единственными, кто не проиграл ни одного боя. Но ты только что его победил. Теперь ты – самый лучший. Слушай, если не хочешь связываться со мной, то просто…

– Я помогу, – заявляю я. – Только не знаю, как.

– Разберемся, – говорит она. – Встретимся завтра днем на ринге.

Я киваю. Она усмехается, встает и собирается уходить, но, не пройдя и пары шагов, оборачивается и, пятясь, бросает мне:

– Хватит хандрить, Четыре. Ты нас всех впечатлил. Пойми это.

Я наблюдаю, как она поворачивает за угол в конце коридора. Бой меня так сильно взволновал, что я даже не думал о том, что значила победа над Эриком. А теперь я первый среди неофитов в своей группе. Хоть я и выбрал Лихачество в качестве убежища, но я не просто выживаю здесь, а превосхожу многих. Я смотрю на кровь Эрика, которая запеклась на моих костяшках, и невольно улыбаюсь.

* * *

На следующее утро я решаю рискнуть – сажусь за завтраком рядом с Зиком и Шоной.

Шона в основном набрасывается на еду и отвечает на вопросы, что-то похрюкивая. А Зик зевает, попивая кофе. Он показывает мне свою семью – младшего брата Юрайю, сидящего за соседним столом с Линн, сестрой Шоны. Его мама Хана до сих пор стоит в очереди. Она – самая спокойная среди всех лихачей, каких я когда-либо видел, поэтому ее фракцию можно определить только по цвету одежды.

– Ты скучаешь по дому? – спрашиваю я у Зика.

Я заметил, что лихачи любят выпечку. На ужин на столе всегда два вида торта, а на завтрак – гора маффинов. Когда я пришел сюда, все вкусные маффины уже разобрали, поэтому мне достался последний – с отрубями.

– Не особо, – отвечает Зик. – Я имею в виду, что мои родители здесь. Неофитам-лихачам не положено разговаривать с семьей до Дня посещений, но я знаю, что, если мне действительно что-нибудь понадобится, родители мне помогут.

Я киваю. Сидящая рядом Шона закрыла глаза и уснула, положив руку под подбородок.

– А ты? – интересуется Зик. – Сам-то ты скучаешь по дому?

Я собираюсь ответить «нет», но внезапно подбородок Шоны соскальзывает вниз, и она падает лицом прямо в шоколадный маффин. Зик смеется до слез, а я не могу не улыбнуться, допивая сок.

* * *

Позже я встречаюсь с Шоной в тренажерном зале. Ее короткие волосы убраны назад, а ботинки, шнурки на которых она обычно не завязывает, отчего хлябают при ходьбе, сегодня туго зашнурованы. Она бьется с невидимым противником, останавливаясь после каждого удара, чтобы скорректировать свою позу. Сперва я просто смотрю на нее, не представляя, с чего начать. Я сам совсем недавно узнал, как правильно наносить удар, и моих знаний явно недостаточно, чтобы тренировать ее. Но пока я наблюдаю за ней, я начинаю фиксировать ее ошибки.