Я - грозный любовник. История Сида и Алисы - Эрмес Леал

– Он не хочет, потому что расист! Сукин сын! – крикнул Масиел.

– Жри тогда сам, – возразил Лампрея.

Масиел взял кусочек и положил в рот, проглотил и запил водкой, не оставив ни капли. Все над ним смеялись, а Глаусия корчила рожи.

– Видал, как это делается? Слабак бледнолицый, – сказал Масиел, глядя на сообщника.

Лампрея испугался. Понял, что ему не отвертеться.

– Ты что, охренел? Стану я жрать мясо незнакомого человека! Вдруг оно отравленное, тогда как?

– Не дрейфь, не отравленное. Ты просто брезгуешь, что это негр.

– Ни фига подобного.

– Тогда жри.

– Да мне плевать, негр это или нет. Мясо у всех одинаковое.

– Вот и попробуй. Ничего тут страшного нет. Можешь мне поверить.

Лампрея отщипнул кусочек и положил в рот. Долго держал на языке, не решаясь проглотить, покуда все над ним смеялись. Наконец зажмурился и проглотил. Все захлопали в ладоши. Он отвернулся и стал блевать. Его всего выворачивало. Он выблевал все содержимое желудка, а не только кусок жареной руки.

– Ну что, не говорил я, что ты расист? Не смог сожрать мясо, потому что покойник был негр. Понял? Это же мясо негра. Слабак ты, больше никто! – издевался над ним Масиел.

Лампрея согнулся в три погибели, силясь блевануть еще. Новенькая сделала вид, что жареная человечина ей обалденно понравилась. У меня пропала всякая охота соблазнять ее. Я был в трансе от этого расистского каннибализма.

– Если больше никто не станет жрать это долбанное мясо, я зафитилю его в реку. А то к утру набегут собаки и устроят себе пир. Или полиция обнаружит и нас всех повяжут. Ну, кто хочет? – спросил я.

– Ну, Сид, ты даешь! Я от тебя тащусь! – произнесла Патрисия.

– Если решитесь, то в следующий раз я поищу руку белого человека и поджарю. Тогда и я пожру. А теперь – нет, – сказал я, чтобы только не молчать.

– Никогда больше в жизни мяса в рот не возьму, – простонала Глаусия.

– Да ты к нему даже не притронулась, – съязвил Мальро.

– А мне понравилось, – похвасталась девчонка с модельными данными.

– Мне тоже, – откликнулся Масиел.

Лампрее и Масиелу было плевать, что они жрали человечину. Они спорили из-за другого: отказаться есть мясо негра – это расизм или нет? Мать твою за ногу! Они в глотку готовы друг другу вцепиться... Это всерьез и надолго.

Патрисии хотелось остаться со мной – судя по тому, как она меня обхаживала. Но атмосфера была уже не та. Мы так увлеклись спором о жареной человечине, что забыли, для чего сюда пришли.

Ночь кончилась. При свете утра стал виден пейзаж. Рожи были у нас веселые, хотя жалко было, что темнота так быстро рассеялась.

– День настал. Смотрите, какое небо! Уже рассвело. Пора собираться, – сказал я, сожалея, что ночь так скоро прошла.

Девчонка с модельными данными встала, держа Урода за руку. У них вроде кое-что наклевывалось, да я их потревожил, сказав, что пора домой. Я и сам только что заметил, что они хотят заняться сексом, но не придал этому значения. Все с трудом отходили от транса, всем было лень подниматься. А надо было идти, чтобы потом все начать сначала.

Машины мчались на взморье по проспекту Виа-Литорал, словно бешеные. Всем хотелось окунуть свои попки в соленую воду. Было раннее субботнее утро, но весь город уже стал подобен аду. Люди зверели. Что же будет к вечеру? На улицах давка. Все готовы пожрать друг друга...

Мне, должно быть, приснится, как хозяин съеденной руки вылезет из озера в поисках недостающей части тела.

10

Сегодня пока что суббота. Проспал я всего несколько часов. Пытаюсь сообразить, что произошло минувшей ночью. Все плывет перед глазами, во рту горит, а в ушах все еще звучат голоса девчонок – голоса, которые прежде казались такими сладостными, а теперь наводят тоску и уныние. Уже за полдень. Хочешь – не хочешь, а пора открывать пункт проката да глядеть на придурков, которые берут фильмы, пялятся на коробки и задают идиотские вопросы. Придется обслуживать посетителей. Не работа, а хрен знает что! И рад бы тут не работать, да деваться некуда. И кому нужен этот дерьмовый пункт проката? Кто сюда таскается? Нормальные люди эту дыру стороной обходят. Да и держать этот пункт проката – только себе в убыток. А уж работать здесь – хуже, чем сидеть в тюрьме, среди убийц, рецидивистов, невинно осужденных, за десятиметровой стеной, не оставляющей ни малейшей надежды на побег. В тюрьме, где начальство только и знает, что издеваться над заключенными. Когда-нибудь я брошу это к такой-то матери! Подожгу этот долбаный пункт проката – и гори он ясным пламенем вместе с Жоржи и с фильмами, которые он закупил. А сам стану бродягой.

Такая жизнь мне на фиг не нужна!

В окно я вижу проспект Вила-Маржинал, а вдали – купы деревьев, среди которых мы отрывались минувшей ночью. Приятно было вспомнить все, что мы выделывали, да так, что никто не увидел и не узнал. Это место не так далеко, как казалось, и при дневном свете оно выглядит совсем иначе. Днем там совсем не страшно. Это же посреди города – вроде парка, только дети там играть не любят. О нашем острове никто не знает, потому что на него не смотрят, не смотрят даже на озеро – уж слишком загрязненный там воздух, хоть по стаканам разливай. Наш остров – это место, где водители сплевывают через левое плечо. Место, куда матери бросают из окна автомобиля испачканные, вонючие детские пеленки. Ночью это место напоминает дешевый ужастик с плавающими трупами или валяющимися на дороге отрезанными конечностями.

Почувствуйте разницу!

Еще один день, проведенный здесь, – и я застрелюсь.

Я подумал об Алисе. Вечно я думаю о том, как бы завершить едва начатое; а тут и не знаю, началось ли вообще что-нибудь. Я должен ее соблазнить, потому что мне, как любому индивидууму, нужен секс. Нюх у меня отменный. Но здесь – что-то совсем другое. Я ломаю голову, пытаясь понять, каким же магнитом тянет меня к ней. Слишком молод я, что ли? Значит, пора отсюда сваливать. Завалиться к Мальро, трахнуть Патрисию или Флавинью, поискать новую кошечку, сесть на телефон в канцелярском магазине. Надо что-то делать.

Ни одна баба в эту дыру не заглянет.

Мать твою за ногу!

Пора отсюда линять. Закрою пункт проката. Все равно посетителей нет.

Ну и хрен с ними со всеми!

11

– Есть у меня член, в конце-то концов? Когда девчонка мне нравится, я просто засаживаю ей член. Дошло? Любовью я занимаюсь именно с помощью члена. Логика у меня железная. Когда я влюбляюсь, кровь у меня приливает не к сердцу...

– А к чему?

– Да к члену, блин! Ты что, оглох, Пилдит?

– Ты столько всякой всячины наговорил, что я и слушать устал.

– Я все время говорю не о себе, а о своем члене. Он – одно дело, я – другое. Логично? Время, в течение которого член у меня не встает, пока я болтаю с девчонкой – это показатель того, насколько сильно она мне нравится. Вот одна из его функций. И далеко не единственная.

– Ну, ты даешь!

– А?

– Мне-то что за дело до твоего члена? Ты ведь говорил о празднике.

– А теперь хочу поговорить о своем члене.

– Ты что, совсем обалдел? Разве об этом говорят?

– Слушай дальше, – продолжал я. – Я своим членом действую, так? Нет у меня никакого комплекса вины, так? И знаешь, почему? Потому что это он трахает чужих сестер. Вот ему и должны мстить, а не мне.

Я разговаривал с Алисиным братом по телефону из комнаты Мальро. Дурачок этот пацан, одно слово. Мальро, Банан, Урод и две девчонки перестали болтать, чтобы послушать наш диалог. Поводом к беседе с этим сопляком Пилдитом послужила его сестра Алиса. Он начал говорить о ней, а я – о своем члене. Разговор еще не кончился.

Комната Мальро служила нам казармой. А также гостиницей и церковью. Здесь мы развлекались, атмосфера бывала раскованной, все было классно. Пока я слушал болтовню Пилдита, в комнату ввалились родители Мальро. Телевизор был включен без звука, на канале MTV – мы тем временем слушали на сидюке «Пинк Флойд», «Стену» – этот диск все знают. Я к такому уже привык, но те, кто приходил впервые, могли испугаться: они оттягиваются по полной, а тут врываются посторонние. Весь кайф ломают. Вместе с родителями заявилась и сестренка Мальро. Маленькая, да удаленькая – уже смотрит эротические фильмы по телику. Она даже не заметила, что мы накурились травки, хотя вся комната провоняла. Бросилась на шею к подруге Мальро и стала ее целовать. Родители Мальро дали всем закурить и убрались. Девчоночка осталась. Семейство Мальро всех угощало травкой, точно обедом.

– Я не мог говорить о нем.

– О ком о нем-то?

– Мать твою за ногу! Ты что, совсем дурак? О ком? Да о члене моем! Тут родители Мальро приперлись. Козел ты, одно слово.

– Ты, по-моему, обкурился до охренения.

– Дураки мы с тобой оба.

Мальро поглядел на меня издали и покрутил пальцем у виска: так, мол, у тебя с Алисой точно ничего не выйдет. Но я так разговорился, что было уже не остановиться. Вру всякую чушь – лишь бы потрепаться.