Князь С. Н. Трубецкой (Воспоминания сестры) - Ольга Трубецкая

Он хотел и умел пробудить в нас веру в наши силы и энергично призывал нас к самостоятельному труду: он требовал, чтоб в наших университетских занятиях мы старались, по возможности, держаться на собственных ногах и были всецело преданы делу науки. Затем он говорил о вреде преждевременной специализации и настаивал на необходимости для каждого из нас приобрести широкое историческое образование. Характерно, что он предостерегал даже от излишнего увлечения философией.

„Те из вас, — говорил он, — кто пожелал бы сделать философию предметом специального изучения, не должны забывать о значении для них общего исторического образования: философию вы будете изучать всю жизнь, а недостаток общего образования вам трудно будет пополнить впоследствии, если здесь вы не обратите на это должного внимания“. И еще много других ценных советов и указаний давал он своим юным ученикам, и в каждом его слове звучала такая неподдельная искренность, такая вера в свое дело и любовь к науке и молодежи, что впечатление от его речи было необычайное. Свою лекцию он заканчивал, обыкновенно, повторением указания на значение университета, как культурного просветительного центра, столь необходимого в наше смутное и тяжелое время. С глубоким волнением в голосе он горячо убеждал нас беречь университет и не забывать, чем все мы ему обязаны».

С. Н. всегда особенно серьезно относился к своей вступительной лекции, справедливо признавая за ней большое педагогическое значение. Каждый раз придавал он этим лекциям новую форму, и они всегда привлекали громадное число слушателей, а в последние два года вызывали целую бурю восторга.

Для большинства учеников С. Н. эти первые лекции были и первым знакомством с ним, почему они и вспоминают об этом с особым чувством признательности.

«Молодые и неопытные первокурсники, вчерашние гимназисты, привыкшие к суровому казенному режиму гимназий с их безучастным отношением к духовной личности ученика, для которых университет являлся на первых порах чем-то чуждым и непонятным, встречали в С. Н. опытного и чуткого руководителя, который сразу указывал правильный путь для научных занятий. Каждый, кто к нему приходил, быстро терял это чувство одиночества, затерянности, так как видел в нем учителя, готового сделать все возможное для ученика, и проникнутого горячим стремлением не дать заглохнуть пробудившимся интересам. Это первое впечатление глубокого доверия и признательности постоянно усиливалось и росло по мере того, как продолжалось знакомство с ним, и переходило в чувство сильнейшей привязанности, так как С. Н. не только был руководителем научных занятий, но готов был горячо откликнуться на всякую нужду, на всякий запрос ищущего, хотя бы он и выходил из сферы чисто научных интересов» (М. П. Поливанов. «Вопросы философии и психологии», 1906 г.).

Студентов поражала огромная эрудиция С. Н. По всякому, даже специальному вопросу, он мог всегда назвать целый ряд руководящих работ, давая им попутно характеристику и оценку. Внушая твердые принципы и строго научные методы, он не делал свое преподавание сухим и методичным. — «Кто бывал на его лекциях и особенно на его практических занятиях, никогда не забудет того искреннего воодушевления и захватывающего проникновенного пафоса, с которым он говорил об основных моментах развития античной философской мысли и характеризовал ее величайших представителей. Он до того увлекал слушателей, что, по словам одного из них: „Словно не существовало истории, словно пали хронологические преграды, и мы — в древней Элладе, которую с безграничной восторженностью рисует С. Н. Мы современники Фалеса, Ксенофона, Парменида. Их тени реют в притихшей аудитории: талантливый профессор сблизил античность и современность. Даже о необыкновенном ярком, синем, густом воздухе Греции он умел говорить так, что на мгновение казалось, что видишь перед собой этот воздух“» (Розанов, «Кн. Трубецкой», Москва 1913 г.).

«А часы семинарии по Платону под руководством С. Н.! незабываемые часы вниканий в благоуханные диалоги величайшего из мыслителей, когда наш вождь вставал перед нами во весь свой рост, когда мы видели его перед собой во всем блеске и великолепии его богатых дарований: то в роли историка греческой культуры, то как ученого филолога, благоговейно интерпретирующего каждую букву платоновского текста, то в роли неуязвимого и тонкого диалектика, бережно распутывающего пряжу возвышенных платоновских построений. С. Н., наизусть цитирующий по-гречески целые отрывки из „Метафизики“ Аристотеля; С. Н., осторожно разбирающий новейшие замысловатые теории в области „Platonische Frage“. Ярким примером своего одухотворенного преподавания учил нас С. Н. „жить“ с философом, но только при этом сожительстве считал он плодотворным штудировать классиков философии. И мы жили с Платоном и Платоном» (Борис Фохт. «Памяти Кн. С. Н. Трубецкого». «Вопросы философии и психологии», 1906 г.).

С. А. Котляревский говорил, что он никогда не забудет лекции, посвященной Федону, в которой С. Н. смог поднять аудиторию до переживаний истинного пафоса, — «это была уже не лекция, это был истинный гимн бессмертию».

Но С. Н. не только Платоном умел увлекать своих слушателей. Мы закончим ряд выписок из воспоминаний его учеников рассказом С. С. Розанова о реферате его на заседании религиозной секции Историко-филологического Общества (С. С. Розанов. «Кн. С. Н. Трубецкой», Москва 1913 г.). Тема доклада касалась Вельгаузена, известного немецкого исследователя еврейской истории и ветхозаветного Писания.

Несмотря на то, что заглавие реферата, казалось, могло привлечь лишь небольшую группу специалистов, маленькая комнатка заседаний секции еще задолго до прихода профессора наполнилась студентами. Наконец, показалась высокая фигура С. Н. Положив перед собой русский текст Библии, обведя быстрым взглядом слушателей, он приступил к своему докладу.

«Господа, — так, приблизительно, начал С. Н., - я буду говорить на религиозную тему. Я думаю, что религиозные вопросы имеют бесспорное право на постоянный интерес, постоянное значение, я думаю, что религиозные вопросы вечны».

И затем С. Н. умелой, уверенной рукой эрудита набросал картину эволюции библейской экзегетики, восстановил главные вехи пути, пройденного этой научной отраслью. Чем дальше говорил С. Н., тем голос звучал все убежденнее, все крепчал. Мнилось, что он уже вполне овладел предметом, покорил внимание собравшихся. Торжественная тишина аудитории так гармонировала с серьезностью темы, которую, все более и более увлекаясь, дебатировал оратор… Будто высеченные резцом искусного ваятеля, вставали перед нами величавые образы еврейских пророков — этих носителей высшей Правды. С. Н. перешел к вопросу об их роли в созидании ветхозаветной теократии.