Владычица небес - Дункан Мак-Грегор

Философ, не мешкая и четверти мига, вылетел из-за стола и понесся вслед за младшим Деметриосом, по пути громко проклиная Нергала и себя самого. Другие гости тоже не остались ждать. Повскакав с мест, они заспешили наверх по лестнице, обмирая от вопля, который все не прекращался.

Наверное, один Бенине знал, что произошло. Перепрыгивая ступеньки, он уже страдал от мысли, что не сумел помочь, не сумел предотвратить то, чего страшился его друг Сервус Нарот — то бишь убийства. Он хотел оправдать себя тем, что все случилось слишком скоро, неожиданно скоро, но тут же с негодованием на себя самого отринул сие извинение преступной беспечности. Миллионы мыслей пронеслись в его голове за то короткое время, какое стремился он к комнате рыцаря. Миллионы чувств, основными среди коих были укор, стыд и отчаяние, испытало его сердце тогда же. Скрипя зубами в бессильной ярости, Бенине подбежал к настежь распахнутой двери, ворвался внутрь, сбив с ног Гвидо, и тут остановился…

Картина, представшая глазам философа, а за ним и глазам других гостей, была ужасна.

Ламберт, и без того маленький ростом, стоял на коленях возле роскошного ложа хозяина, подбородком доставая только до уровня его, и дико вопил, вырывая из висков своих клочья седых волос. Видно, сам остановиться он не мог, а потому Гвидо, поднявшись после падения и установив необходимое равновесие, подошел к нему и сильно встряхнул за плечи — только тогда старик замолчал.

В полумраке комнаты — занавеси еще были задернуты — не сразу бросалось в глаза самое страшное. Впрочем, может, люди непроизвольно оттягивали момент определения и понимания… Огромная фигура Сервуса Нарота недвижимо лежала на шелковом белом покрывале, половиной его покрытая с колен до плеч. То, что рыцарь был мертв, не вызывало и малейших сомнений: в спине его торчал кинжал, всаженный по самую рукоять; алое пятно крови расплылось по покрывалу; кровь склеила светлые волосы на затылке, стекла на пол, в легкие кожаные сандалии. Вообще весь затылок его, как с содроганием заметил Бенине, еще не приблизившись, был разбит чем-то тяжелым. Судя по позе — а рыцарь лежал раскинув руки, лицом вниз — он спал, когда коварный убийца занес над ним смертоносный кинжал. Удивительно, но Бенино подумал, что Сервус так и не узнал своего врага, и сие почему-то показалось философу самым обидным.

Решившись, он все-таки подошел ближе. Без сомнения, дух благородного рыцаря переселился на Серые Равнины — он еще убедился в этом, увидев, с какой силой был нанесен удар. Даже волоса нельзя было б просунуть между рукоятью и спиной убитого.

Бенино поежился и отвел взгляд. Бахрома покрывала, тоже заляпанная кровью, большая рука Сервуса, синевато-белая, с модным дутым золотым перстнем на толстом пальце левой руки, крупный, но недорогой алмаз у изголовья (наверное, он смотрел его перед сном), и… Философ отшатнулся. Золотая цепочка, на которой рыцарь носил ключ от ларца с Лалом Богини Судеб, была разорвана!

Судорожно сдернув ее с шеи друга, Бенино убедился в ужасном подозрении своем. Ключа на цепочке не оказалось, а это значит, что и камня в ларце уже нет… Не обращая больше внимания на стоны и всхлипы гостей за спиной, до того сильно раздражавшие его, философ кинулся на колени и принялся судорожно шарить рукой под кроватью. Умом он понимал, что все поиски его напрасны, — вчера все видели, что ключ от ларца Сервус носил на этой цепочке, но слабая надежда заставляла сердце трепетать в ожидании находки.

— Ты думаешь, Дал Богини Судеб еще на месте? — криво, совсем невесело усмехаясь, спросил философа Гвидо.

— Думаю, нет, — ответил Бенино, поднимаясь и отряхиваясь.

— Тогда позволь мне осмотреть место… преступления… Друзья! — вежливо обратился Гвидо к гостям. — Прошу вас идти вниз. Право, здесь вы уже ничем не можете помочь.

И он, не дожидаясь, когда его просьба будет выполнена, направился к ложу рыцаря.

— Нет! — дико взвизгнул вдруг Ламберт, кидаясь к телу хозяина и закрывая его, как птица закрывает своих птенцов. — Нет! Не дам! Не прикасайтесь к нему!

Слезы брызнули из глаз старика. Повернувшись спиной ко всем, он склонил голову к мертвому телу, обняв его руками, и тихо, горько заплакал.

Сердце Бенино сжалось. Его никогда не вводила в заблуждение извечная ворчливость старого слуги. Он отлично видел и знал, что Сервус Нарот является его единственным любимым существом. Он нянчил его, когда тот только родился, он носил его на руках, он воспитывал его — словом, был нежнее и заботливее, нежели мог быть родной отец. И вот теперь жизнь его разбита. Как можно пережить такое горе?

Бенино со вздохом покосился на стоящего сзади Пеппо. Для него тоже этот мальчик был как сын. Когда он родился, философу уже стукнуло двадцать три года. Он помнил и первую улыбку брата, и первый шаг, и первое слово его. Не имея собственных детей, Бенино самовольно принял на себя обязанности отца, так что Пеппо до сих пор воспринимал его именно так. Впрочем, их родной отец находился в полном здравии, но воспитание детей никогда не входило в круг его интересов…

— Ну, полно, Ламберт, полно… — пробормотал философ, трогая плечо старого слуги. — Что теперь… Ничего не поделаешь…

— Ничего не поделаешь! — эхом подхватил Гвидо. — Я не трону его, Ламберт, я только рядом посмотрю…

Закрыв за гостями дверь, он живо присел на корточки и завертел головой, оглядывая пол, ковер и низкий, ниже его колена, столик. На столике стоял бронзовый сосуд с травами (рыцарь увлекался сушением трав, кои затем поджигал и через маленькую трубочку с наслаждением вдыхал едкий дым), бутыль вина и серебряный кубок. Вздернутый короткий нос малыша непостижимым образом задвигался, словно пытаясь учуять то, что недоступно глазу. Светлые и легкие как пух волосы взъерошились, видимо, вследствие напряженной работы мысли под ними. Кошачье лицо его почему-то было совсем белым, даже веснушки пропали, а зеленые глаза рыскали повсюду с таким странным выражением, что Бенино счел своим долгом вежливо осведомиться:

— Послушай, любезный, а не ты ли убил моего друга Сервуса?

— Нет, не я, — отказался от сомнительной чести считаться убийцей малыш Гвидо, ни на миг не прекращая осмотра.

— А кто?

Философ и сам понимал, что вопрос сей глуп и пока несвоевремен, но не смог от него удержаться — больно уверенный вид был у этого мелкого белобрысого парня.

— Не знаю, уважаемый Бенине, не знаю… — последовал ответ.

Затем Гвидо встал, отряхнул руки.

— Я бы хотел поговорить с гостями, — мрачно сказал он. — Надеюсь, ты поможешь мне?