Ответ Империи - Олег Измеров

Стоп. Ну, то, что приезжий набрал продуктов, как для семьи, это еще ладно. Может, он из голодной страны или живет старыми представлениями о совке как о стране дефицита. Это проглотят. А вот то, что он не взял в поездку мыло и чем бриться, но при этом таскает с собой портмоне с любимыми дисками, – это не катит даже для ботанов. Срочно фиксить.

«Где ж достать, где ж достать… Полвосьмого. Черт, все небось тут уже в семь позакрывали, да и где тут галантерея-парфюмерия… Стоп. Универмаг у драмтеатра. Никуда он не делся и, может, до восьми. Так, какой у них от входных…»

Светодиод на коробочке у черного входа благополучно мигнул. За дверью подъезда лицо обрызгал вечерний холодок, легкое напоминание о надвигающейся осени. Небо с розовато-сиреневыми облаками грустило о только что ушедшем солнце. Виктор бросился вдоль отмостки в сторону Дуки, чуть не наткнувшись на углу на коричневую будку, такую же, как видел на Старом базаре: «Понатыкали их тут…»

К «Телерадиотоварам» подкатывал очередной бесплатный тролль, и через мгновение за спиной Виктора облегченно вздохнули средние двери.

…Универмаг оказался до девяти, как и после реформы. Очередей и пустых прилавков Виктор не обнаружил, хотя народу ходило достаточно. Продовольственный отдел почему-то исчез… ах да, он забыл, сейчас в доме рядом должен быть гастроном. Теперь в его реальности продуктовый в универмаге, а гастроном частично заполнен мелкими промтоварными лавочками, часть на втором этаже, часть в подвале. Кто сказал, что рыночная стихия – это больше удобства для покупателя?

Предметы личной гигиены предсказуемо оказались на втором. Будем пока экономить. Правда, зубную возьмем «Жемчуг», не утянет, мыло любое из дешевых с пластмассовой мыльницей, а одеколон можно тоже бюджетный – «Русский лес» или «Наташа»… «Шипр» не будем, «Шипр» и «Тройной» – в застой это как для парикмахерских. Нет, стоп. Не будет состоявшийся, степенный человек даже в конце восьмидесятых брать «Наташу», и на кризис тире переходный период не спишешь, какой тут кризис. Возьмем «Консул», в благородной бордовой коробочке, и пусть он на тумбочке на виду стоит. Кстати, если у нас сейчас кто-то будет душиться одеколоном под названием «Наташа», его не сочтут пассивным геем?

Виктор перевел глаза на стекло прилавка, где расположился ассортимент бритв, и изучил ценники.

«М-да. «Микма» с сеточкой, она же бывший «Филипс», – это хорошо, но пока дороговато, как и «Харьков» с плавающими ножами. Всякие бюджетные электро– не стоит, механическим «Спутником» пусть бреется тот, кто это чудо придумал. Возьмем безопаску. Мокрое бритье – это не экономия, а стиль, чище бреет. Станок взять с регулировкой – накладно… а, вот, он еще и здоровый, неудобно в дороге. Вот простой алюминиевый в коробочке – самое то. К тому же у человека моего возраста это может быть просто привычка. Черт, как много тонкостей в простых вещах».

Из лезвий Виктор выбрал нержавеющие «Ладас» в бело-голубой коробочке с силуэтом бегущего спортсмена и надписью «После бритья сушить, но не вытирать», что свидетельствовало об остроте лезвия, а кисточку, стаканчик и крем взял первые попавшиеся, на них мало кто обращает внимания. Кстати, для бритья, помимо кремов, уже были гели.

«А лезвий возьму-ка я на всякий случай пару упаковок. Или больше. И вообще, как с ними тут?»

– Скажите, а нержавеющие лезвия у вас часто бывают?

– Всегда!

– В смысле?

– Но вы ведь всегда бреетесь?

– Всегда. Ну, если войны не будет.

– И они теперь всегда. Ну, если войны не будет.

Продавщица, судя по возрасту, хорошо помнила другие времена, но старалась перестроиться.

– Из кремов после бритья, лосьонов что-нибудь возьмете? Зеркальца? Шампунь выберете? Туалетную бумагу, бумажные полотенца, в дорогу ж, наверное, собираетесь?

– Нет, спасибо. Вот эту расческу еще пробейте.

…Вернувшись в дежурку, Виктор принялся готовить подобие ужина и размышлять.

Попал он, конечно, удачно. Устроиться, хоть и временно, без прописки и документов… Хотя кто еще знает. Может, просто кинут, поработает – и скажут: а мы вас, гражданин, никогда не видели. Нет, нет, не скажут. Забугорный журналист видел, а тут уж бомж не бомж, а торг уместен. Странный и подозрительный гражданин? Ну так что же вы странного и подозрительного такому гостю порекомендовали? А вдруг я ему на ноут троян с кейлоггером запендюрю, а? Нет, тут если разойтись, то по-хорошему. С другой стороны, рабочих рук здесь дефицит, ситуация понятна, почему не нанять квалифицированного шабашника? Ша-баш-ник. Вот как это тут называется. Ша-баш-ник. Мало кому в Союзе было интересно, кто такие шабашники: поработали, рассчитались, а порой и налом рассчитались, – и всего доброго. Статус понятен.

Перед тем как засунуть сосиски в микроволновку, он порезал их на мелкие кружочки и положил на хлеб. «Не так стремно, а на будущее что-нибудь сообразим…»

Теперь о международном положении, подумал Виктор. Когда и как произошла развилка – это, пожалуй, сейчас не главное. То, что декларируемый сталинизм неожиданно сочетается с элементами перестройки и развитием кооперации, – тоже возможно. Чего только у нас не провозглашали – это не значит, что именно это и будут делать. Неясно другое.

Во-первых, странный рывок в компьютерной технике. Причем развиваются другим путем – не стали догонять в персоналках (пережиток капитализма эти персоналки), а ухватились сразу за сети и сетевые сервисы, хотя основной проблемой должна быть пропускная способность этих самых сетей. Правда, в этом есть своя логика. Сети хорошо развивать централизованно – раз. Юзеров в сетях проще контролировать – два. Для киберсталинизма и то и другое очень важно. Что там еще? А, высокая стоимость жестких дисков в девяностых. Сами, помнится, делали сети на «пустышках» с загрузкой от новелловского сервера. Коряво было, но зато быстро разворачивали, с минимумом средств. Даже Гейтс пытался в это время делать сетевой компьютер, но заглохло у него. А может, он просто посчитал, что тогда он меньше заработает, чем при предустановленных виндах? Или больше риска, что другие конкуренты отъедят часть рынка ОС? И прощай, мировая гегемония? Интересно, интересно… Но сейчас об этом некогда.

Некогда, потому что возникает это самое «во-вторых». В принципе если в Союзе сосредоточить средства на какой-то отрасли, то можно быстро догнать и перегнать. Вон в шестидесятых с паровозов на тепловозы и электровозы перешли, на автосцепку – а в Европе она до сих пор не везде. Но деньги откуда взялись? За счет чего они это дело провернули? Заглохших отраслей что-то не видать (пока), сумки с продуктами не удивляют, нефть еще не дорогая, откуда богатство-то взялось? Или, может, у них половина народа за пайку в лагерях вкалывает, чтобы вторая жила нормально? А кстати, надо радио послушать, глядишь, чего прояснят.

JVC, несмотря на возраст, был классной машинкой – в свое время за такие в комке просили две тысячи, не то что «Шарп» какой-нибудь. Правда, УКВ был только на второй FM-диапазон, и конвертера Виктор не обнаружил («Ладно, сами потом спаяем»), а на КВ ловить он не решился – мало ли тут что за прослушивание вражьего голоса. Раз видеокамеры в зале есть, могут быть и микрофоны, даже в сортире, и местные не предупредят – оно может вроде как в порядке вещей быть.

Он воткнул вилку в сеть и включил былую гордость японской промышленности. Из динамиков мелодично и распевно потянулась «Идут на Север, срока огромные».

«Это что же, у них блатняк свободно?» Виктор поспешно убавил громкость и проверил, какой диапазон. Все-таки УКВ. Он слегка добавил громкости, так чтобы не было слышно соседям сверху, и продолжал слушать. Певец исполнял шлягер очень красиво, распевно, и главное, душевно, безо всяких этих сипов, хрипов и всхлипов, непременных спутников наших звезд этого жанра. По стилю исполнения это скорее было похоже на народную песню.

– Мы продолжаем передачу «Русский шансон», – мелодичным голосом проворковала ведущая, – а теперь послушайте в исполнении…

После третьего хита Виктор понял принципиальную разницу русского шансона нашего и здешнего. В нашем шансоне главное – зрелище, шоу человека за гранью общества. Показать типаж человека, который, в отличие от Остапа Бендера, не чтит Уголовный кодекс или, на худой конец, попал под волну репрессий, выставить его героем или романтиком, вызвать жалость или что-то вроде восхищения – вот основной смысл. В здешнем же было главное – донести до слушателя обычные человеческие чувства: любовь, ненависть, зависть, мщение. В общем, раскрывали перед слушателем внутреннее естество тех, о ком поется, со всеми их сложностями. Наш шансон воспевает тех, кто живет не по законам, а по понятиям; в здешнем герои песен – это такие же люди, как мы, только попавшие в особые обстоятельства.