Стихотворения - Джон Донн

Как бедолага в яме долговой.

Но ожил бриз, и флаг над головой

Затрепетал под ветерком прохладным

Таким желанным и таким отрадным,

Как окорока сочного кусок

Для слипшихся от голода кишок.

Подобно Сарре, мы торжествовали,

Следя, как наши паруса вспухали.

Но, как приятель, верный до поры,

Склонив на риск, выходит из игры,

Так этот ветерок убрался вскоре,

Оставив нас одних в открытом море.

И вот, как два могучих короля,

Владений меж собой не поделя,

Идут с огромным войском друг на друга,

Сошлись два ветра - с севера и с юга;

И волны вспучили морскую гладь

Быстрей, чем это можно описать.

Как выстрел, хлопнул под напором шквала

Наш грот; и то, что я считал сначала

Болтанкой скверной, стало в полчаса

Свирепым штормом, рвущим паруса.

О бедный, злополучный мой Иона!

Проклятье тем, кто так бесцеремонно

Нарушил твой блаженный сон, когда

Хлестала в снасти черная вода!

Сон - лучшее спасение от бедствий:

И смерть, и воскрешенье в этом средстве.

Проснувшись, я узрел, что мир незрим,

День от полуночи неотличим,

Ни севера, ни юга нет в помине,

Кругом потоп, и мы - в его пучине!

Свист, рев и грохот окружали нас,

Но в этом шуме только грома глас

Был внятен; ливень лил с такою силой,

Как будто дамбу в небесах размыло.

Иные, в койки повалясь ничком,

Судьбу молили только об одном:

Чтоб смерть скорей их муки прекратила,

Иль, как несчастный грешник из могилы,

Трубою призванный на Божий суд,

Дрожа, высовывались из кают.

Иные, обомлевшие от страха,

Следили тупо в ожиданье краха

За судном; и казалось, впрямь оно

Смертельной немощью поражено:

Трясло в ознобе мачты; разливалась

По палубе и в трюме бултыхалась

Водянка мерзостная; такелаж

Стонал от напряженья; парус наш

Был ветром-вороном изодран в клочья,

Как труп повешенного прошлой ночью.

Возня с насосом измотала всех,

Весь день качаем, а каков успех?

Из моря в море льем, а в этом деле

Сизиф рассудит, сколько преуспели.

Гул беспрерывный уши заложил.

Да что нам слух, коль говорить нет сил?

Перед подобным штормом, без сомненья,

Ад - легкомысленное заведенье,

Смерть - просто эля крепкого глоток,

А уж Бермуды - райский уголок.

Мрак заявляет право первородства

На мир - и утверждает превосходство,

Свет в небеса изгнав. И с этих пор

Быть хаосом - вселенной приговор.

Покуда бог не изречет другого,

Ни звезд, ни солнца не видать нам снова.

Прощай! От этой качки так мутит,

Что и к стихам теряешь аппетит.

Перевод Г. М. Кружкова

ШТИЛЬ

Кристоферу Бруку

Улегся гнев стихий, и вот мы снова

В плену у штиля - увальня тупого.

Мы думали, что аист - наш тиран,

А вышло, хуже аиста чурбан!

Шторм отшумит и стихнет обессиля,

Но где, скажите, угомон для штиля?

Мы рвемся в путь, а наши корабли

Архипелагом к месту приросли;

И нет на море ни единой складки:

Как зеркальце девичье, волны гладки.

От зноя нестерпимого течет

Из просмоленных досок черный пот.

Где белых парусов великолепье?

На мачтах развеваются отрепья

И такелаж изодранный висит

Так опустевшей сцены жалок вид

Иль чердака, где свалены за дверью

Сегодня и вчера, труха и перья.

Земля все ветры держит взаперти,

И мы не можем ни друзей найти

Отставших, ни врагов на глади этой:

Болтаемся бессмысленной кометой

В безбрежной синеве, что за напасть!

Отсюда выход - только в рыбью пасть

Для прыгающих за борт ошалело;

Команда истомилась до предела.

Кто, в жертву сам себя предав жаре,

На крышке люка, как на алтаре,

Простерся навзничь; кто, того похлеще,

Гуляет, аки отрок в жаркой пещи,

По палубе. А если б кто рискнул,

Не убоясь прожорливых акул,

Купаньем освежиться в океане,

Он оказался бы в горячей ванне.

Как Баязет, что скифом был пленен,

Иль наголо остриженный Самсон,

Бессильны мы и далеки от цели!

Как муравьи, что в Риме змейку съели,

Так стая тихоходных черепах

Галер, где стонут узники в цепях,

Могла бы штурмом взять, подплыв на веслах,

Наш град плавучий мачт высокорослых.

Что бы меня ни подтолкнуло в путь

Любовь или надежда утонуть,

Прогнивший век, досада, пресыщенье

Иль попросту мираж обогащенья

Уже неважно. Будь ты здесь храбрец

Иль жалкий трус - тебе один конец;

Меж гончей и оленем нет различий,

Когда судьба их сделает добычей.

Ну кто бы этого подвоха ждал?

Мечтать на море, чтобы дунул шквал,

Не то же ль самое, что домогаться

В аду жары, на полюсе прохладцы?

Как человек, однако, измельчал!

Он был ничем в начале всех начал,

Но в нем дремали замыслы природны;

А мы - ничто и ни на что не годны,

В душе ни сил, ни чувств... Но что я лгу?

Унынье же я чувствовать могу!

Перевод Г. М. Кружкова

ЭЛЕГИИ

АРОМАТ

Единожды застали нас вдвоем,

А уж угроз и крику - на весь дом!

Как первому попавшемуся вору

Вменяют все разбои без разбору,

Так твой папаша мне чинит допрос:

Пристал пиявкой старый виносос!

Уж как, бывало, он глазами рыскал,

Как будто мнил прикончить василиска;

Уж как грозился он, бродя окрест,

Лишить тебя изюминки невест

И топлива любви - то бишь наследства;

Но мы скрываться находили средства.

Кажись, на что уж мать твоя хитра,

На ладан дышит, не встает с одра,

А в гроб, однако, все никак не ляжет:

Днем спит она, а по ночам на страже,

Следит твой каждый выход и приход,

Украдкой щупает тебе живот

И, за руку беря, колечко ищет,

Заводит разговор о пряной пище,

Чтоб вызвать бледность или тошноту

Улику женщин, иль начистоту

Толкует о грехах и шашнях юных,

Чтоб подыграть тебе на этих струнах

И как бы невзначай в капкан поймать,

Но ты сумела одурачить мать.

Твои братишки, дерзкие проныры,

Сующие "осы в любые дыры,

Ни разу на коленях у отца

Не выдали нас ради леденца.

Привратник ваш, крикун медноголосый,

Подобие родосского Колосса,

Всегда безбожной одержим божбой,

Болван под восемь футов вышиной,

Который ужаснет и ад кромешный

(Куда он скоро попадет, конечно),

И этот лютый Цербер наших встреч

Не мог ни отвратить, ни подстеречь.

Увы, на свете всем давно привычно,

Что злейший враг нам - друг наш закадычный.

Тот аромат, что я с собой принес,

С порога возопил папаше в нос.

Бедняга задрожал, как деспот дряхлый,

Почуявший, что порохом запахло.

Будь запах гнусен, он бы думать мог,

Что то - родная вонь зубов иль ног;

Как мы, привыкши к свиньям и баранам.

Единорога почитаем странным,

Так, благовонным духом поражен,

Тотчас чужого заподозрил он!

Мой славный плащ не прошумел ни разу,

Каблук был нем по моему приказу,

Лишь вы, духи, предатели мои,

Кого я так приблизил из любви,

Вы, притворившись верными вначале,

С доносом на меня во тьму помчали.

О выброски презренные земли,

Порока покровители, врали!

Не вы ли, сводни, маните влюбленных

В объятья потаскушек зараженных?

Не из-за вас ли прилипает к нам

Мужчинам - бабьего жеманства срам?

Недаром во дворцах вам честь такая,

Где правят ложь и суета мирская,

Недаром встарь, безбожникам на страх,

Подобья ваши жгли на алтарях.

Коль врозь воняют составные части,

То благо ли в сей благовонной масти?

Не благо, ибо тает аромат,

А истинному благу чужд распад.

Все эти мази я отдам без блажи,

Чтоб тестя умастить в гробу... Когда же?!

Перевод Г. М. Кружкова

ПОРТРЕТ

Возьми на память мой портрет, а твой

В груди, как сердце, навсегда со мной.

Дарю лишь тень, но снизойди к даренью.

Ведь я умру - и тень сольется с тенью.

... Когда вернусь, от солнца черным став

И веслами ладони ободрав,

Заволосатев грудью и щеками,

Обветренный, обвеянный штормами,

Мешок костей - скуластый и худой,

Весь в пятнах копоти пороховой,

И упрекнут тебя, что ты любила

Бродягу грубого (ведь это было!),

Мой прежний облик воскресит портрет,

И ты поймешь: сравненье не во вред

Тому, кто сердцем не переменился

И обожать тебя не разучился.

Пока он был за красоту любим,

Любовь питалась молоком грудным;

Но в зрелых летах ей уже некстати

Питаться тем, что годно для дитяти.

Перевод Г. М. Кружкова

ЕРЕСЬ

Дозволь служить тебе, но не задаром,

Как те, что чахнут, насыщаясь паром

Надежд, иль нищенствуют от щедрот

Ласкающих посулами господ.

Не так меня в любовный чин приемли,

Как вносят в королевский титул земли