Наша Победа. Мы – её дети - Юрий Михайлов

из молодых родственников дяди Лёни стал вынимать из праздничного пакета продукты первой необходимости, улыбался, видимо, не подозревая даже, что и ветераны нуждаются в еде. Я взял плащ, вышел на лестничную площадку: так жалко было и отцов – ветеранов, и своих друзей – детей войны. Как бегут годы и как безжалостно время…

11 – Майскими короткими ночами…

Записки о майских днях, проведённых в Западной Германии, пролежали в столе сорок лет. Хотя меня всё время мучил вопрос: а было ли тогда в сознании немецкого населения понятие, что их страна проиграла войну? Ведь за это время выросло почти два поколения, которые познали не только послевоенную разруху, но и комфорт последующей жизни, намного превышавший нашу социалистическую действительность. Как они воспринимали нашу Победу? Как майскими короткими ночами им спалось? И кого они видели в советских журналистах – ровесниках Победы над фашизмом, посетивших их страну, павшую к ногам победителей?

***

Всё откладывал работу с блокнотами, думал, обойдусь без воспоминаний, без майских соловьёв в редких рощах на Рейне, без красивой горничной Лизы, которая положила на столик церковной гостиницы на окраине тихого провинциального Бонна, тогдашней столицы ФРГ, фолиант аскетично изданной Библии на русском языке… Нет, память не отпускает: кислое немецкое вино шумит в голове, гастштетты будоражат хмельными разговорами с нацистами и неонацистами, откровенными фашистами и простыми немцами, аккуратными бюргерами, поющими застольные песни и опустошающими литровые кружки знаменитого пива…

Открыл для себя ФРГ сразу после визита туда в мае 1978 года Леонида Ильича Брежнева. Он – ещё силён, мог пошутить, уже не курил, но выпивал почти всё, что предлагали выпить за мир и дружбу. Делегацию молодёжной прессы СССР встречала ассоциация Дойче югенд пресса, довольно бедная в финансовом отношении организация, но боевая, задиристая, её, как мы поняли потом, сильно поддерживало левое крыло Бундестага. А это уже не шуточки: несколько партий, состоящих в коалиции с лидирующей на выборах партией.

У нас – свой автобус с водителем Питером, молодым хамоватым немцем из нового поколения, не знавшего войны, который провёз двадцать советских журналистов от Гамбурга до Мюнхена. Признаюсь ныне: с делегацией встречался представитель органов, сказавший, что нам разрешено всё. Ну, буквально всё, вплоть до походов в злачные места, будто на нас, молодой поросли советской журналистики, решили проверить реакцию на все прелести Западного мира. И денег дали столько, что, поначалу, мы даже растерялись.

Видели мы знаменитый Репербан (улица "Красных фонарей"), центр ночной жизни Гамбурга, заходили в кафе и магазинчики с греховными показами. Но на меня более сильное впечатление произвёл Кёльн с его потрясающим собором, Бремен с памятником незабываемой с детства четвёрке музыкантов, Бонн с премьерным показом сериала "Звёздные войны". И ночной сбор неонацистов в пивнушке недалеко от железнодорожного вокзала в Мюнхене. Как нас ни прибили, одному богу известно. Старшее поколение немцев, может быть, даже участники войны, тайно рассадили нас, четверых "безбашенных журналистов", специально отбившихся от группы, вперемежку с собой за отдельными столами на 15-20 человек. Переводчиком для меня стал элегантный мужчина в пенсне, говорил он с сильным акцентом, ничего не утаивая. Он пояснял лишь: это мнение предводителя сектора националистов из сельской местности и говорит он о том, что они не хотят больше чувствовать себя виноватыми во второй мировой войне, это мешает жизни, работе, торговле, их национальному духу. Но, надо признать, на СССР, в принципе, никто не "пёр буром", больше ругали ГДР, Штази, Варшавский договор и гомосексуалов…

Потом мы вернулись к столу у самой стойки, там нас поджидали, условно говоря, наши отцы по возрасту, с десяток немцев, навеселе, но и заметно волнующиеся перед встречей. В силу понятных причин, наше общение было несогласованным с нашим куратором из органов, записей, естественно, не велось, осталась только память. Но главное из разговора помню и могу сказать: это поколение чувствовало вину за фашизм, за войну и зверства в России, так они называли нашу страну. И ещё: они не меньше переживали и стыдились своего поведения при гитлеризме, не раз говорили, что это был сон с дурманом, чудовищный и смертельный гипноз. Абсолютно точно помню, как несколько человек говорили о возможной денежной компенсации советским людям и что эти деньги, помимо государства, они готовы собрать по подписке со всех бывших участников войны. Кстати, в Бремене мы обедали в коллективе, по-нашему говоря, центральной сберегательной кассы (несколько тысяч сотрудников), там тоже услышал: немало немцев готовы сдать деньги для перевода русским, пострадавшим от войны, но дальше разговоров дело пока не движется, нет ни счёта, ни конкретных адресов для отсылки сбережений.

Провожали нас от пивной до третьесортной гостиницы несколько, самых трезвых, немцев, всю дорогу говорили, чтобы мы не гуляли вечерами: очень много совершается преступлений, поскольку в городе десятки тысяч мигрантов и что с ними делать – никто не знает. У входа в мрачное здание гостиницы стояло с десяток парней, нас ли ждали, нет, не знаю, но увидев, что четвёрку русских взяли в кольцо немцы, их отцы и старшие братья по возрасту, парни, молча, расступились, дали нам спокойно зайти во внутрь. Прощались на ресепшене бестолково, теснясь и толкаясь от скученности народа, но тепло и искренне, кто-то достал бутылку вина, пустили её по кругу, говорили о мире, пили за вечную дружбу и помощь друг другу, если не дай бог, что-то случится.

Эта встреча осталась в памяти на всю жизнь: не знаю, кем были те немцы в жизни, не ведаю их положения, рода занятий, но тепло, исходящее от них, ощущаю до сих пор, хотя, судя по своим родным и близким, погибшим и искалеченным на войне, я бы их должен был ненавидеть.

И вот ещё одна майская встреча уже в городе Дюссельдорфе. На Марктплаце – центральной площади – к нам подошёл бывший капитан тыловой службы Красной Армии, перебежавший в союзнический сектор в самом конце войны. Звали его Семён, хорошо одет, волосы набриолинены, разговорчив.

– Я живу замечательно… Плохо, что стал забывать русский, а, главное, украинский языки…

– А зачем вам эти языки? – спросили мы.

– У меня родина на западе Украины. Её оккупировали советы, мы этого не хотели. По мирной профессии я – нотариус. Специалисты нужны были и советам. А здесь всё немецкое. Сначала было нормально, жена, дети, трое, любят меня. Я их просто обожаю. Но всё чаще снится родина… Просто извёлся, хожу на вокзал, встречаю поезда, ездил в морские порты, чтобы посмотреть ваши суда, красный флаг…

– Это бессмыслица, – сказал кто-то из нас, – вы сами выбрали родину. Кого здесь нужно винить?

– Я никого не виню… Но я не предавал, за что меня судить трибуналом?

– Можно