Камбэк - Лили Чу

– Днем он обмолвился о тяжести в груди, но сказал, что все в порядке. Он ждал пять часов! А потом потерял сознание после ужина. Был весь в поту.

– Как долго он здесь пробудет? – спрашиваю я, пытаясь удержать ее в состоянии сосредоточенности. Я где-то читала, что, заставляя людей думать о цифрах или фактах, можно их успокоить. – Пару дней?

– Они так думают. – Звучит сигнал ее телефона, и мама вскакивает на ноги так быстро, что чуть не теряет равновесие. – Мы можем его увидеть.

Мне неловко оттого, что я злоупотребляю добротой Джихуна, поэтому отправляю ему сообщение, чтобы он ехал домой, если хочет. Он присылает эмодзи в виде сердечка: милый, хотя и неубедительный ответ.

Больничный коридор залит ослепительным светом, который, кажется, молнией пронзает веки, вызывая головную боль. В палате у кровати возле двери толпятся какие-то люди, болтая с пациентом. Они приветствуют нас неуместно жизнерадостными улыбками, и я заставляю себя коротко кивнуть в ответ.

Мама раздвигает занавески вокруг отцовской кровати, и скрежет скользящих металлических колец заставляет меня вздрогнуть. Мы протискиваемся внутрь, и мама плотно задергивает их. На мгновение наши плечи соприкасаются, прежде чем она отходит в сторону.

Папа спит. Прошло много времени с тех пор, как я видела его с закрытыми глазами. На нем голубая хлопчатобумажная больничная пижама, к руке подсоединена капельница, грудная клетка опутана проводами.

– Ему вкололи обезболивающее? – шепчу я маме. Я хочу вцепиться в ее руку, но она скрестила руки на груди. Мне требуется вся сила воли, чтобы сдержать слезы и собрать их в тугой комок в горле, откуда им не вырваться.

– Они дали ему много лекарств. И подключили к мониторам.

Жутковато вот так стоять и смотреть на спящего отца. Его черные волосы, тронутые сединой в тех же местах, что и у мамы, выглядят тусклыми на фоне резкой белизны наволочки. Я могла бы сесть и держать его за руку, но это кажется неестественным. Мы не привыкли к прикосновениям. Я даже не могу вспомнить, когда он в последний раз обнимал меня.

Я смотрю на линии на кардиомониторе, и мне отчаянно хочется вытащить свой телефон, чтобы заняться чем-то другим, а не этим наблюдением. Рядом с нами семья соседа по палате шумно прощается с ним.

– Тебе скоро нужно будет уйти, – говорит мне мама, не отрывая глаз от папиных рук. – Я же говорила тебе, что нет никакой необходимости приходить.

– Я хотела.

Она слегка обнимает меня сбоку, и я зарываюсь в ее объятия. Мне тридцать лет, и я все еще нуждаюсь в своей мамочке.

– Я тоже скоро поеду домой. Фиби будет здесь завтра.

– Что?

– Она едет утренним поездом из Монреаля и остановится у подруги.

Я не отвечаю. В последний раз, когда моя старшая сестра была в Торонто, между нами произошла ссора, закончившаяся тем, что Фиби назвала меня забитым ребенком, которому нужно повзрослеть. После чего выбежала из кафе, где мы встретились за чашечкой кофе.

Меня взбесило то, что она умчалась, прежде чем я успела высказать все, что о ней думаю. Вернее, сказать, что вообще о ней не думаю. Вот что мне хотелось ей сказать. И я даже собиралась написать ей, но потом решила, что это не стоит усилий.

– Она скучает по тебе, – говорит мама.

Я бросаю на нее свирепый взгляд.

– Мне не нужно, чтобы ты пыталась все исправить, как мамочка из 1950-х, спасибо. Мы взрослые люди.

Она не отвечает, и мы смотрим, как папа спит, до тех пор, пока не появляется медсестра, чтобы сказать, что время для посещений подходит к концу. Я медленно приближа-62

юсь к кровати и сжимаю его руку. Он не двигается, и мама выводит меня из палаты.

Мы на мгновение останавливаемся в коридоре.

– Я буду держать тебя в курсе, – говорит мама.

– Я приду завтра.

– Посмотрим, что скажут по результатам обследования, хорошо, милая?

– Мама.

– Я обещаю, что ничего от тебя не утаю. – Она обнимает меня. На этот раз в ее объятиях больше уверенности, которой я так жажду, но она прижимает мои руки к бокам, так что я не могу ответить ей тем же. Момент близости слишком краткий, она почти мгновенно отстраняется.

– Иди домой и немного поспи.

Она машет мне рукой и возвращается в палату. Я не оглядываюсь, когда иду обратно по коридору в зал ожидания.

Мое сердце колотится от облегчения, когда я вижу Джихуна в низко надвинутой на лоб бейсболке, с защитной маской на лице. Я и не догадывалась, насколько сильно мне хотелось, чтобы он ждал меня. Он вскакивает при моем появлении.

– Домой? – спрашивает он.

Я киваю.

– Хочешь поговорить?

Я отрицательно качаю головой.

– Тогда пойдем. – Он обнимает меня за плечи, всего на мгновение, но я чувствую пустоту, когда он отстраняется.

6

Мы подъезжаем к дому, и, когда я достаю бумажник, Джихун отмахивается от меня и сам расплачивается с таксистом. Я лениво наблюдаю, как группа чуваков бредет по тротуару, хлопая друг друга по спине без видимой причины. Папа в безопасности, так что мне не стоит волноваться, но я не могу контролировать свое беспокойство.

Джихун обходит машину сзади и встает рядом со мной в молчаливом ожидании. Я не хочу домой. Мысль о том, чтобы сидеть взаперти в квартире, невыносима.

– Я скоро приду, – говорю я. – Хочу прогуляться.

Он оглядывает теперь уже пустынную улицу.

– Можно мне с тобой? – спрашивает он, приспуская маску.

– Уже поздно. – На часах почти десять вечера.

– Ничего страшного, я всю неделю бездельничаю. – Он слегка касается моей руки, так что я едва чувствую это прикосновение. – Я бы с удовольствием прогулялся, если тебе нужна компания.

Я готова сказать «нет» по привычке, но он неловко переминается с ноги на ногу, как будто нервничает из-за того, что его могут отвергнуть. Джихун действует на меня успокаивающе, и я не возражаю против его компании. Его присутствие ощутимо, но ненавязчиво.

– Конечно.

Мы бредем по переулку. С каждым шагом мой страх за папу ослабевает. Мама сказала, что он поправится, и она не стала бы лгать. Джихун с пониманием относится к моему молчанию и спокойно идет рядом, с любопытством разглядывая окружающие дома. Он останавливается у одного из них с крыльцом, украшенным диско-шарами, и оборачивается, когда я указываю на машину, припаркованную перед домом – старый «шеви», ослепительную фантазию на колесах. Руль обшит искусственным мехом, а на приборной панели красуется маленькая фигурка гавайской танцовщицы.

– Даже не знаю, веселые это соседи или кошмарные, – задумчиво говорит