Осажденная Одесса - Илья Азаров

— Какая удивительно спокойная ночь! — заметил я при прощании.

Небо было безоблачным, крупные звезды чуть дрожали в вышине. Даже не верилось, что где-то рядом уже идет война.

— Эта тишина обманчива, — с грустью сказал Дитятковский. — В такую же ночь совсем недавно был совершен воздушный налет на город и порт.

В ту же ночь я узнал от Дитятковского об одном очень важном разговоре контр-адмирала Жукова с командующим Отдельной Приморской армией.

— Я ухожу со штабом и армией в Очаков, — сказал Софронов.

— А как же Одесса? — спросил Жуков.

— Одессу будете оборонять вы — моряки — и приданные вам части.

Жуков напомнил, что есть указания Военного совета Черноморского флота и наркома отстаивать Одессу до последней возможности.

— Мы не собираемся уходить из Одессы, — продолжал он. — Мы можем прикрыть ее с моря и поддержать огнем артиллерии и кораблей, но оборонять с суши не имеем сил.

— Я сообщил вам это для того, чтобы вы не рассчитывали на нас и готовились, — твердил Софронов.

А вскоре после этого разговора пришло решение Ставки об обороне Одессы с суши силами Отдельной Приморской армии.

Договорившись о поездке в части, расположенные на самых важных участках фронта, мы расстались далеко за полночь.

Перед выездом в район Аджалыкского лимана, где формировался 1-й морской полк, я встретился с работниками политотдела Симоновым, Лизуновым, Краевым, Потаповым, секретарем парткомиссии Дольниковым и редактором базовой газеты Шварцманом.

Меня интересовали настроение людей в частях и работа политотдела по подготовке Одессы к обороне. И я получил радостные сведения. Люди не унывали. В ряде частей по два раза в день заседала парткомиссия: в трудные для Родины минуты моряки хотели идти в бой коммунистами. Все без исключения с энтузиазмом встретили решение драться до конца.

— Оружие! Дайте нам оружие! Остальное — за нами, — вот что говорили в один голос все, с кем мне приходилось встречаться в Одессе.

Теперь, оглядываясь на путь, пройденный нашей армией за годы войны, вспоминая дни победных боев на территории врага, когда одновременно работали тысячи орудийных стволов под прикрытием нашей замечательной авиации, я с горечью вспоминаю одну встречу, происшедшую по дороге в Аджалык. Несколько моряков первого полка остановили нашу машину. От них отделился политрук и, увидев наши знаки различия, немного смутился.

— В чем дело? — спросил Дитятковский, выходя из машины.

Я тоже вышел и увидел, что товарищи поддерживают краснофлотца в обгоревшей фланелевке, с рукой, забинтованной от кисти до плеча. Невдалеке от дороги горела арба.

— Разрешите доставить в госпиталь на вашей машине обожженного краснофлотца, — обратился политрук ко мне.

Получив разрешение, он сказал сопровождающим:

— Поаккуратнее, — и обернулся к нам.

Оказывается, бойцы 2-й роты 1-го морского полка тренировались в метании бутылок с горючей смесью по импровизированному танку — арбе. Во время тренировки и произошел несчастный случай.

— Мы имеем несколько сотен бутылок с горючей жидкостью, — пояснил политрук. — В них вместо стеклянной запальной пробирки с детонирующим составом применяется пакля. Боец должен вытащить пробку и вставить в горлышко намоченную в бензине паклю, но так, чтобы жидкость не выливалась. Потом надо паклю поджечь спичкой и успеть бросить бутылку в цель.

Я посмотрел, как бросали эти бутылки. Не все они долетали до цели. Бывало и так, что подожженная пакля гасла и горючая жидкость выливалась в полете.

— Скажите, а вы успеете бросить бутылку в идущий на вас танк? — спросил я у одного краснофлотца.

— Бросить-то успеем, — сказал он, насупившись, — а вот успеем ли зажечь паклю — это вопрос.

— Такая бутылка хороша только для арбы, — заметил пожилой боец, — а вот начнут двигаться танки, да еще стрелять, — когда тут искать спички, чиркать да подносить огонь к пакле? А если дождь? Нет, товарищи начальники, нам нужны такие бутылки, чтоб загорались без спички и пакли. Вот тогда успеем бросить в танк.

— У нас есть уже бутылки с запальной пробиркой, — оправдывался политрук.

— А зачем же тренируетесь на бутылках с паклей, если не будете использовать их в бою?

— Мало у нас этих… новых.

Вечером Дитятковский договорился с секретарем обкома партии А. Ф. Чернявским о том, чтобы пустить находившийся на консервации стекольный завод и наладить производство бутылок и запалов к ним.

Когда я уезжал из Одессы в Николаев, стекольный завод принял заказ на изготовление 20 000 бутылок с горючей смесью и запалами. Работа пошла. На обертках запалов рабочие, снаряжавшие бутылки, писали: «Боец! Каждый подожженный танк приближает нашу победу над гитлеровцами»; «Товарищ! Запал и бутылка с горючим подготовлены в Одессе. Подожги танк, рвущийся в наш родной город!»: «Черноморец! Не пусти врага в Одессу. Подожги танк!»

Мы беседовали с бойцами, переходя от одной группы к другой. Все задавали одни и те же вопросы:

— Долго ли наши войска будут отступать?

— Придут ли из Севастополя корабли на поддержку Одессе?

Мы не разубеждали их в том, что положение трудное и опасное, призывали к стойкости и выдержке. Надо было говорить правду.

Полк формировался в основном из моряков, добровольно сошедших с кораблей на берег, — хороших, мужественных людей, но плохо знавших пехотное дело. Не приходилось, однако, сомневаться, что такие быстро научатся всему, не дрогнут, выстоят.

Командир полка майор Морозов, узнав о нашем приезде, вскоре явился в расположение роты, где находились мы с Дитятковским.

— Учимся всему, как в первый раз, — сказал он, — как нужно делать перебежки, окапываться, использовать винтовку, гранату, бутылки с горючим. А сегодня к вечеру уже будем занимать отведенный нам участок обороны у Аджалыкского лимана. Плохо у нас с оружием и с походными кухнями. Нам бы автоматов вместо драгунских карабинов.

— Как же быть? — спросил я.

— Ничего. Выстоим!

Я обещал немедленно доложить о нуждах полка Военному совету флота.

Дитятковский отправился в штаб базы — ему уже звонили оттуда, а я на обратном пути заехал в Лузановку, в прибывшую совсем недавно с Дунайской флотилии 724-ю батарею 152-миллиметровых пушек.

По дороге на Лузановку

Еще в Севастополе я из донесений знал, что эта батарея одной из первых открыла ответный огонь по врагу на румынском берегу. С тяжелыми боями, непрерывно отстреливаясь, она прошла от румынской границы до Одессы, прикрывая своим огнем отходящие части 25-й Чапаевской дивизии.