Побег через Атлантику - Петр Заспа

– Верно, – ответил Зимон. – Поверьте, Тадао, для последнего года войны это неплохой результат.

– Среди них есть эсминцы?

– Нет. Три грузовых, да исландская плавбаза.

– Это всё, что смогли сделать вы и сорок семь человек вашего экипажа? Мой брат в одиночку сделал больше.

Зимон переглянулся с инженером, сложил на груди руки, затем, подняв ладони к потолку, мрачно констатировал:

– Нам действительно трудно понять друг друга.

– Так и есть. Всё потому, что у нас с вами разные взгляды на долг и ведение войны. Вся история моей родины – это тысячелетняя война, и потому многое здесь увиденное для меня немыслимо! Ваш прославленный герой, командир U-99 Кречмер, попадает в плен, ваш гросс-адмирал присваивает ему высшую награду Германии – Рыцарский крест, передаёт англичанам, и комендант лагеря вручает ему её перед строем таких же, как и он, военнопленных! Если я расскажу об этом, вернувшись домой, меня или воспримут как последнего лжеца, или скажут, что все немцы – трусы!

– Полегче, Мацуда. Отто Кречмер заслужил свою награду, утопив сорок четыре корабля противника, – недовольно поморщился Зимон.

– Сдавшись в плен, он покрыл собственное имя позором! И никакие заслуги не смогут его смыть.

– А гросс-адмирал Дёниц потерял двух своих сыновей, офицеров-подводников, – повысив голос, нахмурился Зимон. – И никогда не жалел ни себя, ни других!

– Вот и поговорили, – примирительно усмехнулся Ланге. – Простите, если я недооценил вашего брата, но для меня его поступок, как бы это поделикатнее сказать… довольно странный.

– Я ещё не всё вам о нём рассказал, Отто-сан, – Мацуда задумчиво закрыл глаза, словно пробуждая воспоминания. – Когда вице-адмирал Такидзиро Ониси сформировал первый отряд камикадзе «Божественный ветер», Сабуро тут же подал рапорт в его ряды. Но тогда ему отказали. Великий Такидзиро брал только неженатых лётчиков. У брата же была жена Харуко и маленькая дочь Има. То, что Сабуро не мог исполнить из-за семьи свой долг, его сильно тяготило. Он бросался в самую гущу воздушных боёв, дрался, пока, опустев, не смолкали пулемёты, возвращался на израненном самолёте, но жизнь цеплялась за него и, каждый раз спасая, летела рядом. Харуко разделяла страдания Сабуро. Однажды она вручила ему шарф, на котором вышила прядью собственных волос: «Молюсь за прямое попадание», затем отравила их дочь и себя. Перед последним вылетом, выпив ритуальную чашку сакэ, Сабуро сказал: «Я счастлив, что стою здесь. Вы можете забыть меня, когда меня не будет, но, пожалуйста, живите лучше, чем жили прежде». Это слова воина, отказавшегося от семьи, чтобы стать сыном Японии. Не нужно мне сочувствовать, Отто-сан. Я горжусь, что имя моего младшего брата высечено в храме Ясукуни. И хватит об этом.

Потрясённый инженер раздул щёки, затем шумно выпустил воздух.

– О-хо-хо… ну и ну… – только и смог он вымолвить. – Это правда?

Мацуда молчал, и до Ланге постепенно начало доходить, что, конечно, всё так и было. Подобными вещами не шутят.

– Что скажете, командир?

Рассказ японца произвёл впечатление на Зимона не меньше, чем на Ланге. Он расстегнул ворот клетчатой фланелевой рубашки, потёр вспотевшую шею, нервно надел превратившуюся из белой в серую фуражку, затем также нервно снял.

– Послушайте, Тадао, как бы вы это ни называли, но ваш брат просто фанатик, и такой же сделал свою жену.

– Вы ничего не поняли, Хильмар-сан, – улыбнулся Мацуда. – Мой брат не фанатик-одиночка. Я мечтаю оказаться на месте своего брата. Любой японец мечтает повторить его подвиг, будь он матрос или адмирал. Каждая японская женщина сделает так же, как сделала Харуко. И все мы вместе называемся Родина солнца, или, как вы говорите – Япония. Вы что-нибудь слыхали о штурме американцами нашего острова Сайпан, или Банзай-скале?

– Нет, новости с вашей части планеты к нам практически не долетают. Так что там произошло?

– Жаль, что не слышали. Немцы могли бы вынести для себя хороший урок. Это случилось всего год назад. Там было то же, что сделал мой брат – самопожертвование во имя долга. Каждый воин поступил так, как должен был. Тридцатитысячный гарнизон держал остров месяц. Две недели американцы перепахивали его снарядами линкоров, бомбили авиацией, потом пошли на штурм, но получили отпор, какого не ожидали. Тогда всё повторилось сначала. Дзоты и окопы выжигали огнемётами, утюжили танками, засыпали бронебульдозерами. В конце концов не осталось ни одного солдата. Всё это время их жёны помогали им, подносили к пушкам снаряды, перевязывали раненых, но, когда всё было кончено, собрали детей на краю сорокаметрового обрыва и, прижимая к себе, бросались на торчавшие из воды обломки скал. Чтобы дети не могли выплыть и спастись, матери накладывали им в карманы камни. С тех пор американцы называют этот утёс Банзай-скалой.

Мацуда умолк, но никто не решился нарушить тишину. Прислушивающийся к их разговору из радиорубки радист Мюллер, не таясь, высунул голову с растрёпанной гривой в распахнутую дверь и, открыв рот, смотрел на японца во все глаза.

– Они убивали собственных детей? – переспросил потрясённый инженер. – Ваши матери способны убить собственного ребёнка?!

– Именно. Потому что это наши дети, и мы их врагу не отдаём.

– Много погибло?

– Неизвестно, но через несколько дней командир проходящего мимо скалы американского катера радировал, что не может двигаться из-за устилающих море тел.

– Ну хватит! – встал Ланге. – Это уже выше моих сил! Командир, я – в машинное отделение.

Мацуда никак не отреагировал на его бегство и подчёркнуто безразлично спросил Зимона:

– Надеюсь, Хильмар-сан, теперь вам хватит такта больше не предлагать мне сдаться в плен?

– Да ну вас! – отмахнулся Зимон. – Делайте, что хотите. Бауэр! – крикнул он нёсшему вахту в центральном посту первому помощнику. – Что там у нас творится на поверхности? Почему я уже полчаса не слышал ни одного доклада?! Вы чем там занимаетесь, раздери вам ноздри! А ты! – Зимон наконец заметил пялившегося на него радиста. – Дай мне громкую связь! Я наконец зачитаю экипажу этот дерьмовый приказ или нет?!

Втиснувшись рядом с Мюллером в тесную радиорубку, Зимон начал медленно читать приказ Дёница, прислушиваясь, как его слова эхом разносятся по отсекам. А дочитав, швырнул микрофон об стол. В отместку тот взвизгнул на всю лодку свистом и режущим уши скрипом.

– А, чтоб вас всех! – Зимон в сердцах хлопнул дверью радиорубки и рухнул на диван командирской каюты.

Настроение было препаскуднейшее. И он понимал, что было тому причиной, – приказ, но ещё больше Мацуда! Японец, не обвиняя напрямую, сумел выставить его, экипаж его лодки, гросс-адмирала Дёница, да и всех