В огонь и в воду - Амеде Ашар

Войдя в гостиницу с друзьями и конюшим, маркиз закричал, стуча ручкой хлыста по столу:

— Ну, вы там! Обедать! Да поскорей! А ты, Кадур, забудь законы своего пророка против вина, ступай в погреб и принеси нам побольше старых бутылок из тех, что хозяин, как хороший знаток, прячет за связками хвороста.

Араб, не отвечая ни слова, медленно вышел.

Маркиз в эту минуту увидел накрытый скатертью стол и расставленные тарелки. Девушка с голыми руками принесла суповую чашу, от которой шел аппетитный пар.

— Черт возьми! — сказал маркиз, — это просто волшебство какое-то, нам и ждать было некогда.

И он храбро сел за стол и протянул стакан, чтоб ему налили пить.

Служанка немного замялась, но, получив поцелуй в щеку и деньги в руку, ушла, улыбаясь.

— А мне что за дело? — сказала она, — пусть сами разбираются, как знают!

Когда Югэ возвратился и увидел, что за его столом сидят уже другие, он очень вежливо заявил свои права.

— Идите своей дорогой, любезный,! — отвечал, не глядя на него, маркиз с набитым ртом.

— Господи! Маркиз! — сказал Коклико, узнав с трепетом его голос.

Но Югэ повторил свои слова настойчивей: он заказал обед, он заплатил за него, обед принадлежит ему.

Маркиз обернулся и узнал его.

— Э! — сказал он, меряя его взглядом, — да это — охотник за кроликами!

— Пропали мы! — прошептал Коклико.

А маркиз, наливая свой стакан, продолжал невозмутимо:

— Ну, счастлив твой Бог, что ты являешься в такую минуту, когда я вкусно ем и не хочу сердиться. И за это славное вино я, так и быть, прощаю тебе обиду там, на опушке леса… Бери же себе кусок хлеба и убирайся!

Кадур вошел в эту минуту и, проходя мимо Югэ, сказал ему тихо, не смотря на него:

Ты слабей, чем они — смолчи…

Но Югэ не хотел молчать; он начинал уже горячиться. Коклико тащил его за рукав, но он пошел прямо к столу, и, ударив рукой по скатерти, сказал:

— Все, что есть на ней принадлежит мне; я своего не уступлю!

— Я такой уж болван, когда сила не на моей стороне, я ухожу потихоньку, — шептал Коклико.

На этот раз и маркиз разразился гневом. Он тоже ударил кулаком по столу, да так сильно, что стаканы и тарелки зазвенели, и крикнул, вставая:

— А, ты хочешь, чтобы я вспомнил старое? … Ну хорошо же! Заплатишь ты мне разом и за то, и за это!

— Ну, теперь надо смотреть в оба! — проворчал Коклико, засучивая рукава на всякий случай.

Маркиз сделал знак двум слугам, которые бросились на Югэ; но он был сильней, чем казалось, и одним ударом свалил обоих на пол.

Кадур подошел скорым шагом к маркизу и сказал:

— Не позволит ли мне господин поговорить с этим человеком? Он молод, как и я, и может быть…

Но маркиз оттолкнул его с бешенством и крикнул:

— Ты! Убирайся, а не то я пришибу и тебя, неверная собака!

И обратился к слугам:

— Схватить его, живого или мертвого!

Охотники бросились на Югэ; Коклико и несколько товарищей кинулись к нему на помощь; слуги друзей маркиза вмешались тоже в общую свалку посредине комнаты, между опрокинутых стульев. Удары сыпались градом. Один Кадур, сжав кулаки, держался в стороне. Сидевшие за столом громко смеялись. Товарищи Югэ были и ростом меньше его, и гораздо слабей; некоторые бросились вон; другие, избитые, попрятались по углам; Коклико лежал уже без чувств на полу. Югэ должен быть уступить силе и тоже упал. Все платье на нем было изодрано в клочья, его связали и положили на скамью.

— А теперь моя очередь, — сказал маркиз, — такой скверный негодяй, как ты, стоит хорошего наказания… Вот тебя сейчас выпорют, как собаку.

— Меня! — крикнул Югэ и сделал отчаянное усилие разорвать сдавившие его веревки.

— Ничего не сделаешь, — возразил маркиз, — веревки врежутся в твое тело прежде, чем лопнут.

И в самом деле, вокруг кистей его рук показались красные полосы, а руки посинели.

Между тем, с него спустили штаны и ремнем привязали ноги и плечи к скамье, растянув его спиной кверху.

Один из охотников взял в руки длинный и гибкий ивовый прут и несколько раз свистнул им по воздуху.

— Бей! — крикнул маркиз.

Глухой стон, вызванный скорей бешенством, чем болью, раздался за первым ударом. После третьего удара Югэ лишился чувств.

— Довольно! — сказал маркиз и велел развязать веревки и прыснуть ему в лицо водой, чтобы привести в чувство.

— Вот так наказывают школьников, — прибавил он.

— Маркиз, — сказал Югэ, устремив на него глаза, налитые кровью, — напрасно вы меня не убили: я отомщу вам.

— Попробуй! — отвечал маркиз с презрением и сел снова за стол.

Югэ возвращался в Тестеру, как помешанный. Жилы у него вздулись, виски бились, в голове звенело. Он спрашивал себя, неужели все это было с ним в самом деле: эта встреча, брань, борьба, розги?.. Он весь дрожал и крики бешенства вырывались у него из груди. Коклико тащился кое-как вслед за ним.

Когда Югэ прошел уже мимо последних домов деревни, он услышал за собой шаги бежавшего человека. Он обернулся и узнал араба; белый бурнус его развевался по ветру; он скоро догнал Югэ и, положив руку ему на плечо, сказал:

— Ты был храбр, будь теперь и терпелив. Терпение — это червь, подтачивающий корни дуба, это капля воды, пробивающая скалу.

Он снял свою руку с плеча Югэ и бросился назад, завернувшись в широкие складки своего бурнуса.

Агриппа первый увидел Югэ и был испуган выражением отчаяния на его; прежде чем он раскрыл рот, Югэ сказал ему:

— Оставь меня, я прежде хочу говорить с матушкой.

Он побежал к ней в комнату. Графиня ахнула, взглянув на него: перед ней стоял граф Гедеон, каким он бывал в минуты сильного гнева. Югэ бросился к ней и хриплым голосом, без слез, с глухим бешенством рассказал ей все, что случилось в гостинице «Красной лисицы», спор, борьбу, удары и свой обморок, заключавший сечение.

Графиня де Монтестрюк страшно побледнела. Она схватила сына за руку и спросила:

— Ты отомстишь за себя?

— О! Да, клянусь вам!

— Не клянись! Я это вижу по твоим глазам … но — подожди!

Это слово, напомнившее ему слова Кадура, заставило Югэ подскочит на месте.

— Ждать! …Когда там наверху есть десяток шпаг, не считая той, которая висит в головах моей кровати и покрыта пятнами крови по самую рукоятку!

— Подожди, говорю я тебе: месть — такое кушанье, которое надо есть холодным.

Графиня положила руку на голову сына, подумала с минуту и продолжала:

— У тебя течет в жилах благородная кровь; следовательно ты должен мстить со шпагой в руке, это ясно. Но ты не должен пасть в этом поединке первым! Что стало бы со мной, если бы он убил тебя, этот маркиз? Он взял бы у меня ещё сына после замка! Нет! Нет! Но, если бы и ты всадил ему шпагу в грудь, и этого было бы ещё мало! Где же было бы страдание, где же было бы унижение? Надо, чтобы он перенес то же самое, что ты сам, и таким же точно образом.

— Но как это сделать?

— Случай хоть и хромает, но все-таки приходит! Когда человек с твоим именем получает благодеяние, он воздает за него сторицей; когда он получает оскорбление, он возвращает его вчетверо! Несколько месяцев позднее или раньше, что же это значит? Карауль, ищи; своим терпением ты ещё докажешь, что у тебя воля и долгая и упорная… Готовься… не отдавай ничего случаю… думай только о том, как бы победить. И знаешь, почему я говорю тебе с такой суровостью, сын мой? Потому, что ты носишь имя, у которого нет другого представителя и защитника, кроме тебя, и ты один отвечаешь за это имя; потому, что твой долг — передать его незапятнанным тем, кто родится от тебя, таким точно, каким ты получил его от отца, умершего со шпагой в руке; потому, что ты только ещё вступаешь в жизнь и дурно бы вступил в нее, если бы не отомстил тому, кто нанес тебе смертельное оскорбление. Надо, чтобы по первому же твоему удару все узнали, от какой крови ты происходишь. Да! Моим голосом говорит тебе дух отца твоего. Повинуйся ему. Маркиз этот, говорят, опасный человек… надо, значит, чтобы рука твоя приучилась ещё лучше владеть шпагой, надо изучить все уловки. Ищи средств, составляй план; а когда придет час, когда ты будешь уверен, что он у тебя в руках, — тогда и порази его!

От страшного отчаяния, подавлявшего Югэ ещё минуту назад, на лице у него осталась только синеватая бледность. Волнение улеглось в нем окончательно.

Вы будете довольны мной, матушка. Я буду ждать и отомщу маркизу.

8. Комедия и трагедия

Прошел день, и можно уж было подумать, что сын графа Гедеона совсем забыл о происшедшем в гостинице «Красная лисица». Он не говорил об этом ни с кем, даже с Коклико. Когда кто-нибудь из бывших при этом делал какой-нибудь намек, Югэ делал вид, что не слышит, или разговаривал о другом. Однако, он рассказал обо всем и поверил свои планы Агриппе.

— Графиня права, — сказал старик, выслушав все внимательно, — толковать мщении — значит давать ему выдохнуться и разлететься дымом, а молчать — значит давать ему укорениться… К тому же, зачем предупреждать своего врага? Особенно, если сила на его стороне.