Очищение - Софи Оксанен

Никто не спрашивал, откуда она и что бы она делала, если бы не была здесь.

Однажды кто-то спросил, что вызывает у нее наслаждение. И это было еще хуже, потому что ответа у нее не было. Вообще, когда обращались к Наташе, у нее были готовые ответы на все. Если же обращались к ней самой, к Заре, наступала небольшая пауза, прежде чем она успевала обдумать, что бы она ответила, если бы спросили у Наташи. И эта пауза говорила клиенту, что она лжет. И начиналось тяжелое, мутное и болезненное. Но такое случалось редко, почти никогда. Обычно она отвечала одно и то же: никогда еще не было так хорошо. Это было важно посетителю. И большинство верило ее словам.

Вся эта сперма, все эти чужие волоски во рту и в горле, — и все же помидоры имели вкус помидоров, сыр — сыра, сыр и помидоры вместе оставались сыром с помидорами, хотя в горле еще ощущались волосы. Наверно, это значило то, что она еще жива.

Первые недели она смотрела видеоролики. В них были Мадонна и модные картинки Vogue, Vogue и Мадонна. Она была в комнате одна. Дверь на замке. В комнате имелось зеркало. Она пыталась танцевать перед зеркалом, подражать движениям и голосу Мадонны, старалась очень усердно. Это было нелегко, хотя ее волосы были обесцвечены и завиты таким же образом, как у Мадонны. Двигаться было трудно, потому что мышцы болели, но она все же старалась. Она попыталась обвести глаза в точности как Мадонна. Руки ее дрожали. Она пыталась снова и снова. Ей дали всего неделю на то, чтобы преуспеть в этом. У немцев была хорошая косметика. Но если ей удастся наносить макияж как Мадонна, не беда, если не научится так же хорошо танцевать.

Когда время, по мнению Паши, настало, Зару повели на тусовку. Там было много других девиц, много людей Паши и клиенты, с одним из которых пришлось особенно носиться, причина не называлась, всем девицам велено было лишь ублажать его. У клиента было большое брюхо, в руках стакан с искрящимся напитком «Jim Beam», звенели льдинки, звучала музыка, в комнате витал дух холодной водки и немецких дезодорантов. Голоса стали громче, и Заре пришлось успокаивать разошедшегося клиента, но потом Паша начал стучать пальцами по кожаному дивану в знакомой всем манере. Продолжая в том же духе еще некоторое время, он вдруг подпрыгнул и заорал, что этот, мол, мужик о себе много воображает, затем закричал еще сильнее. Девчонки начали искать, где бы спрятаться. Зара заметила, что один из людей Паши сунул руку за пояс, где держал оружие, несколько других отошли к двери, и она сообразила, что они встали там для того, чтобы никто не смог выйти. Зара попыталась незаметно отодвинуться от брюхатого подальше, сначала забилась в уголок дивана, затем свернулась возле валика, а потом и скользнула за спинку дивана.

Клиент не обращал больше никакого внимания на ее прелести, но громогласно спорил с Пашей. Стоявший за спиной Зары, Лаврентий молча смотрел в окно, хотя было темно и ничего не видно. Лаврентий так болтал свой стакан, что льдинки в нем гремели, будто глыбы айсберга. Он внезапно обернулся, подошел к клиенту, положил руки ему на плечо и спросил: это твое последнее слово? Клиент взревел: да, последнее! И грохнул стаканом об стол. Лаврентий покачал головой и в мгновение ока свернул тому шею. Одним движением. На секунду воцарилась тишина, затем Паша разразился смехом и другие тоже заржали.

1992, Западная Виру

СТРАХ ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ДОМ К НОЧИ

Алиде услышала уже ставший привычным глухой стук в окно, но, сделав вид, что ничего не заметила, продолжала пить кофе, машинально помешивая содержимое чашки и рассматривая завитки сливок на его поверхности, затем обернулась в сторону радиоприемника, будто там сообщалось что-то важное.

Девушка, естественно, от стука сразу вздрогнула. Тело ее напряглось, глаза устремились в сторону окна, ресницы затрепетали, как крылья бабочки, в левом углу левого глаза задергалось веко, и она спросила еле слышным голосом: что это было? Алиде подула в чашку, пошевелила губами, как бы вторя новостям, и посмотрела куда-то мимо, в то время как девушка усиленно искала в ее лице знак того, что мог означать этот стук. Выражение лица Алиде было серьезным. Остается надеяться, что парни сегодня вечером ограничат свои выходки одним брошенным камнем. Внимание гостьи трудно отвлечь в ситуации, когда она воображает, что во дворе стоит ее муж, который выслеживает ее. Она так насторожена, ушки на макушке и взгляд напряженный. Алиде поставила чашку на блюдце и стала изучать свои руки, темные от работы с землей, трещинки на них были намного шире, чем украшавшие скатерть старые следы от ножа, которые среди хлебных крошек и рассыпанной по столу соли казались живыми.

— Что значит этот звук?

— Я ничего не слышала.

Девушка не прореагировала на слова Алиде и прокралась к окну. Она приспустила платок с головы, чтобы лучше слышать. Спина одеревенела, плечи приподнялись.

У чашки, которую держала Алиде, недоставало ручки, остался лишь шероховатый выступ. Она начала барабанить по нему пальцами. Ох, эти парни, нашли же время. Но девица наверняка считает, что это ее муженек-бизнесмен, или кто он там. Алиде снова вспылила. Шикарная одежда, роскошные отели годятся для русских, но когда приходит время расплаты, они начинают распускать нюни. Все имеет свою цену. Защита — вещь не дешевая. Алиде снова захотелось от души отшлепать девчонку. Если уж дрожать от страха, то в тайне, чтобы никто не заметил.

— Здесь много зверей. Кабаны, к примеру. Если ворота оставить открытыми, они могут подойти к самому дому.

Девушка с недоверием посмотрела на нее.

— Но я же вам рассказывала о своем муже.

В окно полетел новый камень. Небольшой каменный град. Девушка открыла дверь кухни и проскользнула в прихожую. Послушать. И едва приложила ухо к дверной скважине, в дверь что-то ударило, так что доски затрещали. Зара отпрянула и воротилась на кухню. Надо перевести внимание девчонки на что-нибудь другое. В молодости Алиде владела множеством различных уловок для любой ситуации, но теперь ее воображение дальше кабанов не распространялось. Алиде долго мыла руки и затем стала менять молоко для молочного гриба, стараясь действовать как обычно. Подняла банку с пола, открыла крышку, промыла гриб, одновременно сочиняя россказни про кабанов, бродячих собак и кошек, хотя и сама чувствовала их бессмысленность. Девушка не обратила на них внимания, а лишь пробормотала, что ей надо уходить, муж нашел свое — загнал добычу в ловушку. Алиде видела, что девушка сжалась как бродячая собака, края губ помертвели, волоски на коже приподнялись, она поставила правую стопу на левую, как будто защищаясь от холода. Алиде медленно наполнила сосуд с грибом молоком и затем протянула полный стакан Заре.

— Это поможет, выпей.

Та лишь посмотрела на стакан, но не прикоснулась к нему, к тому же на край стакана села муха. Брови Зары дернулись, из-под коротко стриженой шевелюры навострились уши.

— Мне надо уходить, — шепнула она. — Чтобы они не сделали вам ничего плохого.

Алиде медленно приблизила стакан к губам, сделала большой глоток, попыталась выпить все до конца, но не смогла. В горле будто застрял ком. Она поставила стакан на стол. Под столом появился паук, живущий в полу. Алиде была почти уверена, что девушка ошибается, но как ей объяснить, что деревенские парни приходят к ней во двор безобразничать. Захочет еще узнать, почему, зачем, когда и бог знает что еще, но Алиде не намеревалась разъяснять что бы то ни было совсем чужому человеку, да и знакомым ничего не объясняла.

Зара потуже затянула платок, зачерпнула полную кружку из ведра с водой и прополоскала рот, выплюнула воду в помойное ведро, взглянула на свое отражение в зеркальной дверце серванта и направилась к двери. Она отвела плечи назад и подняла голову, будто готовясь к бою или стоя на линейке в ряду пионеров. Уголки век подергивались, она была готова ко всему. Девушка распахнула дверь и вышла на крыльцо.

Вокруг повисла сумрачная тишина. Тьма сгущалась. Зара сделала несколько шагов и осталась стоять в желтом свете дворового фонаря. Стрекотали цикады, лаяли соседские собаки. Осень благоухала. Белые стволы берез просвечивали сквозь темноту ночи. Ворота были закрыты, спокойные поля отдыхали за железными глазницами проволочного забора. Зара втянула воздух всей грудью, и в легких закололо. К счастью, она ошиблась. Ни Паши, ни Лаврентия, ни черной машины. От облегчения ноги ослабли, она осела на крыльцо, подняла лицо к небу. Вон там, наверное, Большая Медведица. Та самая, которая видна и в небе Владика, хотя здесь она немного другая. С этого самого двора бабушка смотрела на Медведицу, когда была молодой, на эту самую Медведицу, стояла на этом самом месте, перед этим самым домом, у этого самого валуна, ее бабушка.

Эти же самые березы были перед ее глазами. И тот же ветерок обвевал щеки и трепетал в листве берез. Бабушка сидела на той же кухне, где она только что сидела, просыпалась в той же комнате, в которой она проснулась утром, пила воду из того же колодца, выходила во двор из той же двери. Ноги бабушки оставляли след на этой земле, отсюда она ходила в церковь, и в том самом хлеву ее корова опускала голову в кормушку. Трава, щекотавшая ноги Зары, — как прикосновение бабушкиной руки, а ветерок в листве яблонь — будто шепот бабушки. Заре показалось, что она смотрит на Медведицу глазами бабушки, и когда она опустила взгляд, ей почудилось, что у нее бабушкино молодое тело, и та велела Заре вернуться в дом и раскапывать историю, которую от нее утаили. Зара ощупала карман. Фотография была на месте.