Я изменилась навсегда - Анджелина Джоли

За мной стол, на котором стоят четыре фотографии сотрудников УВКБ, убитых при исполнении служебных обязанностей в 2000 году. Они выглядят очень добрыми людьми. Приятные лица.

У меня был прекрасный ужин с Джозефом Мелроузом. Также присутствовали другие представители неправительственных организаций, большинство работало на УВКБ. Мы весь вечер говорили о разных странах и ситуациях.

Мы также смогли вести себя светски и даже немного посмеялись. Я не знаю, о чем мне стоит, а о чем не стоит писать. Было много разных мнений. Могу написать, что я чувствовала, что каждый в этой комнате стремился найти решения.

Очень сложно понять или объяснить, что такое ОРФ или каким образом или когда с ним можно будет договориться. Кажется, все пришли к единому мнению: они не верят, что ОРФ на самом деле обеспечит «безопасный проход» из Гвинеи в Сьерра-Леоне через свою территорию. Я про себя удивлялась: зачем бы повстанцам это делать?

Украсть продовольствие?

Взять заложников?

Сделать «живые щиты»?

Больше у них нет в этом никакой выгоды, так зачем бы им это делать?

Ответа нет.

У беженцев неплохое финансирование, но бÓльшая часть средств выделяется для районов, где некоторые проекты уже имеют хорошую поддержку. В некоторых лагерях есть больше, чем достаточно, в то время как в других районах практически ничего нет.

У организаций нет права перераспределять эти деньги.

У потерявших конечности большая поддержка, и о них говорят в прессе. Об этих замечательных людях заботятся и усиленно налаживают финансовую помощь.

Но, как я теперь знаю, многие получившие ранения во время войны (в том числе многие искалеченные) не были жертвами, пострадавшими непосредственно от рук повстанцев. Мне сказали, что многие врачи были вынуждены под прицелом повстанцев отрезать конечности и калечить. Если бы врачи не выполняли эти жестокие, бесчеловечные приказы, они и их семьи были бы убиты.

Разумеется, лагеря в пострадавших от войны районах нуждаются в большем финансировании.

Я сижу здесь и пишу, и трудно поверить, что завтра я покидаю Сьерра-Леоне.

Пятница, 2 марта

Я на борту самолета, лечу из Фритауна, Сьерра-Леоне, в Абиджан, Кот-д’Ивуар (там я проведу одну ночь).

Не знаю, что я чувствую.

Женщина, путешествующая со своей дочерью, поблагодарила меня за то, что я приехала. «Нам так приятно знать, что о нас думают». Она работала с УВКБ, а также была в Гвинее.

Я хотела поблагодарить ее за ее силу. Я хотела поблагодарить эту страну за то, что мне разрешили сюда приехать и так много узнать о таком удивительном месте и людях.

Но я не могла говорить. Боялась, что могу заплакать.

Когда я уезжала из Сьерра-Леоне, люди говорили: «Пожалуйста, будь на связи. Надеемся, что ты о нас не забудешь». Это говорилось с улыбками, дружелюбно. Конечно, я никогда не забуду, но многие люди забудут.

По всему миру есть места, где нужна помощь. Я даже удивилась, услышав о проблемах Эфиопии. Я думала, что ситуация в этой стране лучше. Я считала, что все худшее позади, потому что прошли годы с тех пор, как в наших новостях было так много историй об общемировой помощи. Для Эфиопии собиралось много денег, было много информации, а потом все затихло. Я напоминаю себе, что эти проблемы не исчезают просто потому, что мы о них не слышим. И если задуматься: в мире происходит намного больше, чем нам сообщают, чем мы слышим в главных новостях.

Мы все должны заглянуть поглубже и обнаружить что-то для себя…

Что за проблема?

Где она?

Как мы можем помочь в ее решении?

Когда мы сходили с самолета, пилот сказал нам, что в Конакри, столице Гвинеи, был сильный взрыв.

Несчастный случай или теракт?

Мы не знаем.

Многие пассажиры самолета только что покинули Конакри. Именно оттуда этим утром отправился этот самолет. Их предупредили, что возможно нападение.

И вот вдруг мы все, все, которые только что разговаривали и радовались прибытию, сидим в тишине. Мы очень медленно выходим из самолета.

Теперь я жду на паспортном контроле. Многие разговаривают по мобильным телефонам. Не знаю, что они говорят, потому что разговоры идут на французском, но очевидно, есть причина для глубокой обеспокоенности.

Наконец, мне сказали, что взорвалась часть склада армейских боеприпасов.

Люди вроде бы не пострадали.

Прошло несколько часов, и я одна. Меня мутит. Не знаю, от плохой еды или от переживаний.

И хотя этим вечером я нахожусь в отеле, я все еще не могу оказаться дома. Я отправила сообщение и расплакалась.

Эти беженцы уже делят между собой продовольственные пайки. Они чувствуют себя в тесноте. Они не рады вновь прибывшим. Нельзя сказать, что им это по душе, но они будут драться с вновь прибывшими из-за еды. Это звучит жестоко, но это выживание.

Меня очень беспокоило все, что я увидела. И я понимаю: если я испугана, то как все эти смелые женщины справляются, когда вынуждены бежать из дома из-за войны? Некоторые из этих женщин годами не видели своих мужей или детей. Я не могу не помнить все эти разные лица.

Я также помню того мальчика с приятным лицом, у которого сильно повреждена спина. Он никогда не сможет ходить. Я отдыхаю в отеле, а он лежит в углу на пыльном земляном полу.

Я ни разу не заплакала, пока была в Сьерра-Леоне. Несмотря на все, что я видела, я не плакала. Этим вечером я, кажется, не смогу перестать плакать.

Завтра я увижу новые лица. Завтра мне придется делать больше.

Я больше не хочу писать. Я чувствую тошноту.

Суббота, 3 марта

Я на пути в Цюрих, Швейцария. Моя следующая остановка – Танзания, но я не могу вылететь туда с Берега Слоновой Кости, так что на два дня останусь в Цюрихе. Было пять контрольно-пропускных пунктов. Сумки каждого осматривали с фонариками на столах рядом со взлетно-посадочной полосой. Наши тела проверили металлоискателями. Интересно, о чем беспокоится служба безопасности.

Воскресенье, 4 марта

Здесь, в Цюрихе, я остановилась в отеле Dolder Grand на озере.

Все пахнет апельсинами и ванилью.

На земле лежит снег.

В лобби я увидела маленького мальчика и подумала о грязном маленьком африканском мальчике, который нес воду на голове, потея и изо всех сил стараясь удержать равновесие.

Оба невинные, милые маленькие мальчики, просто в разных частях мира. И они вырастут такими разными.

Кто решает, где мы родимся, какой будет наша жизнь и почему?