Первое задание - Владимир Сысоев

Многое пришлось повидать отрядному врачу, но такое он видел впервые. Матвей Борисович даже крякнул от удивления, когда как следует рассмотрел Тихона.

— Эко, братец, как они тебя!..

— Разделали, как говорят, под орех, — согласился Тихон. — Впятером били. Ни рук, ни ног не жалели. Ни своих, ни моих. Устали, бедные.

— Как же это тебя угораздило?

— Было дело… Потом расскажу. Говорить мне тяжело.

— Ага.

Целый час Матвей Борисович и фельдшерица Тося «ремонтировали» Тихона: обрабатывали раны йодом, втирали мази, присыпали ссадины белым порошком, накладывали марлевые повязки, бинтовали.

— Куколка, — проговорил Тихон, укладываясь в постель, — хоть в кино показывай! — Он не торопясь лёг на спину, укрылся одеялом, потянулся и с удовольствием сказал: — Наконец-то отдохну всласть.

— Не вовремя тебя, — посмотрев вслед уходящему врачу, проговорила Тося.

— А разве такое бывает и вовремя? — спросил Тихон.

— Бывает.

— Интересно, — протянул Тихон.

— Очень. Такая невеста в отряде появилась, а главный жених в растерзанном виде.

— Женихов у нас хватает.

— Не скажи.

— Что говорить-то? Косяками женихи ходят. Глаза на тебя пялят.

— То разве женихи, — весело рассмеялась Тося, — глядеть не на что! Ты — другое дело.

— Брось!

— А что?

— Ничего, не нужно мне невест.

— Надолго?

— Навсегда.

— Ой, Тишка, не зарекайся! Увидишь новенькую — обомлеешь!

— Ерунда!

— Посмотри — тогда говори.

— И смотреть не собираюсь, — твёрдо сказал Тихон, подумав о девушке, которую видел ночью в саду.

— Хороший ты парень, — задиристо сказала Тося, — а по отношению к девчатам — лопух! Даже смешно!

— И пусть, — не обидевшись, ответил Тихон, — у меня ещё всё впереди.

И отвернулся к стене.

Командир партизанского отряда Иван Иванович Быстров и комиссар Владимир Васильевич Королёв были закадычными друзьями. Земляки и ровесники, они смолоду сполна получили всё, что отпускал самодержец «всея Руси» своим верноподданным: безотрадное детство, нужду, холод, голод, страх перед завтрашним днём. Но ребятишки из рабочих семей не сразу осознали ужас своего положения. Воробьиной стаей срывались мальчишки из серых, прокопчённых лачуг в таинственный лес, где ждали их чудеса и богатства! Самодельными силками ловили они голосистых щеглов, чижей и синиц; паслись на бархатных полянах, густо усыпанных земляникой; ореховой удочкой таскали из реки полосатых окуньков, колючих ершей, вертлявых пескарей и нежных плотвичек; грызли приятно хрустящие на зубах лесные орехи.

А время летело быстро…

И когда Володя и Ваня уже не были мальчиками, но ещё не стали и юношами, по планете ураганной волной понеслась революция, и поднялось тут такое, что перевернуло всю их прежнюю жизнь. Новые, необыкновенные слова и люди, рождающие их, быстро нашли путь к горячим сердцам ребят. Их желание ввязаться в борьбу оказалось сильнее привязанности к родному дому. Тайно размазывая по щекам непрошеные слёзы, всеми силами прогоняя от себя жалость к любимым, измученным каторжной жизнью матерям и маленьким, милым сестрёнкам, с небольшим красноармейским отрядом они покинули родной городок. Трудные походы навсегда спаяли дружбу бывших подростков.

А время всё шло и шло… Пролетела четверть века… Много воды утекло за эти годы; всё переменилось вокруг, лишь старая дружба осталась неизменной.

Когда фашистские войска тучей нависли над городом и нужно было решать, кому быть командиром партизанского отряда, то Володя, ставший к тому времени первым секретарём райкома, сказал просто, как само собой разумеющееся:

— Командиром отряда нужно быть Быстрову, а я пойду к нему комиссаром.

Предложение это никого не удивило, а представитель обкома партии сказал:

— По-моему, подходит. Характеры у обоих как раз для драки, да и друзья — водой не разольёшь, а это сейчас очень важно.

В землянке их было трое: командир, комиссар и капитан Николай Зорин, прибывший для выполнения задания из Москвы.

— Вот так-то, друзья мои, — начал Иван Иванович, — предстоит нам близкая разлука, а тебе, Николай, дальняя дорога.

— Что-то ты заговорил, как цыганка-гадалка, — невесело улыбнулся комиссар.

— Запою скоро!

— Что случилось?

— Ничего особенного.

— Не тяни!

— Николай уходит в город. Крылов согласился принять «племянника».

— Мы этого ждали!

— Верно. Кроме того, Таня у нас, а это даёт дополнительные гарантии. Между прочим, письмо её сыграло свою роль. Бургомистр перестал колебаться. Итак, Николай, готовься к встрече с «любимым дядей».

— Я почти готов, — серьёзно сказал Николай и встал, что делал всегда, когда мысли его были не совсем ясны. — Мне осталось додумать некоторые детали. На это мне нужно два дня.

— Подходит, — согласился Иван Иванович. — Теперь о главном… Сведения о провокаторе подтвердились. Да, да, не смотри на меня так, дружище.

— Но ты сам отрицал эту возможность.

— Отрицал. Теперь вынужден признать, что ошибался.

— Что изменилось?

— Демель проболтался на допросе Тихона — есть у них такая манера покрасоваться перед смертником. А Тихон от расстрела ушёл, вернее, его спасли полицаи из карательной роты.

— Вот так каратели! — громко воскликнул Николай, и по его тону нельзя было понять, то ли он восхищается этим сообщением, то ли осуждает его.

— Теперь, — задумчиво сказал комиссар, — многое, что раньше казалось необъяснимым, становится ясным. Тот страшный сентябрьский бой, о котором я не только говорить, но даже думать не могу без содрогания.

— А нужно думать и извлекать уроки.

— Уроки? — еле слышно вымолвил комиссар, и нельзя было понять, чего было больше в его голосе: горя или упрёка. — Уроки? — уже громче повторил он. — А как мы извлекли их, эти самые уроки? Нас побили, а мы по-прежнему недооцениваем врага, хлопаем ушами. Провалы явок в Богатом, Слепцах и Тарасовке. Неудачная попытка ликвидировать старосту в Дубках, трудно объяснимая, обидная гибель группы Сенькина в Лозовке…

— Всё это можно понять, если среди нас действует провокатор, — вставил командир.

— Теперь я в этом не сомневаюсь, — сказал комиссар и тут же горько пошутил: — Задний ум всегда был моим самым сильным местом.

— Ладно уж, Володя, не будем заниматься самоуничижением. Не поможет. Давай о деле. Если нам ясно, что в отряде провокатор, тогда Николаю до ликвидации этого типа в город идти нельзя.

— Не плохо бы придумать, чтобы он как-то сам себя обнаружил, — неуверенно предложил Николай.

— Как лозунг неплохо, — тряхнув головой, усмехнулся комиссар, — но нужно бы конкретнее.

— А может, применить метод исключения: взять список командного состава…

— Нет, Иван, — твёрдо перебил комиссар, — список составлять не будем. Люди у нас проверенные. Этак можно и себя в список внести! По-моему, нужно проверить тех, кто пришёл в отряд со стороны и после июля этого года.

— А почему после июля?

— Думаю, что засылка провокатора в отряд — дело Демеля, а отделение гестапо существует только с июля. Видимо, как раз в это время немецким командованием принято решение о постройке в нашем районе важного стратегического объекта.

— Логично, — согласился Иван Иванович. — Немцы умеют и любят готовиться к делам капитально.

— А что известно о самом объекте? — спросил Николай.

— Ничего. Нам, практически, ничего. Ты должен знать об этом больше.

— Командование только сообщило мне, что противником принято такое решение. А что будут строить, когда, назначение объекта — неизвестно. Я имею вполне конкретную задачу: проникнуть в полицейскую роту, сколотить боевую группу и ждать. В Москве считают, что объект этот нужно «зарубить на корню», то есть сорвать проектно-изыскательские работы: топо-геодезическую съёмку местности, взятие на анализ грунта. Не будет этих данных — невозможно сделать проект, а без проекта нельзя начать строительство.

— Всё верно, но вернёмся к провокатору. По-моему, нужно проверить нашего начальника штаба.

— Петрова?

— Да. Он единственный из командиров, попавший в отряд после июля.

Наступила долгая, тяжёлая пауза. Человек был назван, мысли получили определённое направление. И чем дольше думали они об этом человеке, тем больше находили в нём странностей и противоречий, на которые раньше не обращали внимания.

— Да, дела, — промолвил наконец командир и хитро посмотрел на Николая. — Что делать, как проверить человека и в то же время не обидеть его? Может, вас в спецшколе этому учили?

— Учить — не учили, а мысль у меня одна есть.

— Интересно!

Николай поднялся во весь рост.

Едва не подперев головой потолок землянки, он спокойно, медленно проговорил: