Горбун, Или Маленький Парижанин - Поль Анри Феваль

Сальданья указал на мальчика приятелям.

— Черт возьми! — воскликнул Карриг. — Эта дичь от нас сегодня ускользнула. Недавно мы чуть лошадей не загнали, преследуя его. Губернатор Венаска завел у себя таких вот шпионов, и уж этого-то мы должны поймать.

— Правильно, — согласился гасконец, — но только не думаю, что этот юный пройдоха служит губернатору Венаска. Тут, господин волонтер, кроется кое-что другое, и эта дичь принадлежит нам, не в обиду вам будь сказано.

Всякий раз, произнося эту фразу, гасконец зарабатывал очко у своих друзей.

В ров можно было спуститься двумя путями: по проезжей дороге и по вертикальной лестнице, устроенной в самом начале моста. Поэтому решено было разделиться на две группы и воспользоваться обоими путями. Когда мальчик увидел, что его окружили, он даже не попытался спастись бегством. Его рука скользнула под полукафтан.

— Пожалуйста, не убивайте меня! — закричал он. — У меня ничего нет.

Он принял наших героев за обычных разбойников. Надо сказать, таковыми они и выглядели.

— Говори правду, — обратился к нему Карриг. — Ты сегодня утром переходил через горы?

— Я? Через горы? — переспросил паж.

— Черта с два! — вступил в разговор Сальданья. — Он пришел прямиком из Аржелеса. Ведь правда, малыш?

— Из Аржелеса? — повторил мальчик.

При этом взгляд его был направлен на низкое окно под мостом.

— Битый туз! Мы вовсе не собираемся сдирать с тебя шкуру, — сказал ему Плюмаж. — Ответь, кому ты несешь это любовное письмо?

— Любовное письмо? — вновь переспросил паж.

Галунье бросил:

— Да ты, цыпленочек, похоже, родился в Нормандии.

Мальчик повторил:

— В Нормандии? Я?

— Придется его обыскать, — заключил Карриг.

— Нет! Не надо! — упав на колени, вскричал паж. — Не надо меня обыскивать, добрые люди!

Это было все равно что дуть на огонь, чтобы погасить его. Галунье задумчиво объявил:

— Он не здешний. Он не умеет врать.

— Как тебя зовут? — спросил Карриг.

— Берришон, — мгновенно ответил мальчик.

— У кого служишь?

Паж молчал. Наемные убийцы и волонтеры, окружившие его тесным кольцом, начали терять терпение. Сальданья схватил мальчишку за ворот, а остальные наперебой повторяли:

— Говори, кому ты служишь!

— Уж не думаешь ли ты, маленький смельчак, что у нас есть время играть с тобою? — осведомился Плюмаж. — Дорогуши мои, обыщите его, и покончим с этим.

И тут произошло нечто неожиданное: паж, только что выглядевший таким испуганным, решительно выхватил из-под полукафтана маленький кинжальчик, больше смахивающий на игрушку, стремительно проскочил между Фаэнцей и Штаупицем и со всех ног помчался к восточной оконечности рва. Но брат Галунье на ярмарках в Вильдьё неоднократно выигрывал призы в состязаниях по бегу. Юный Гиппомен, благодаря своей быстроте завоевавший руку и сердце Аталанты[20], и тот бегал хуже него. Галунье мгновенно догнал Берришона. Однако тот яростно сопротивлялся. Сальданье он нанес царапину своим кинжальчиком, Каррига укусил, а Штаупица несколько раз сильно пнул по ноге. Однако силы были слишком неравны. Поверженный наземь Берришон уже чувствовал на своей груди чью-то тяжелую руку, как вдруг словно молния ударила в толпу преследователей, обступивших его.

Вот именно, молния!

Карриг отлетел вверх тормашками и хлопнулся наземь шагах в четырех. Сальданья, повернувшись вокруг своей оси, врезался в крепостную стену, Штаупиц взревел и рухнул на колени, как бык от удара обухом, а Плюмаж — сам Плюмаж-младший! — перекувырнулся и распластался на земле. М-да…

И все это в мгновение ока и, можно сказать, одним ударом произвел один-единственный человек.

— Ну и ну! — раздались голоса.

Вокруг нежданного пришельца и мальчика образовался широкий круг. Но ни одна шпага не покинула ножен. Взоры всех были потуплены.

— Ах ты, мой дорогой плутишка! — пробормотал Плюмаж, поднимаясь и потирая бок.

Он был в ярости, но под усами у него невольно засияла улыбка.

— Маленький Парижанин! — дрожащим то ли от чувств, то ли от испуга голосом протянул Галунье.

Подчиненные распростертого на земле Каррига, не обращая на него внимания, почтительно прикоснулись пальцами к шляпам и выдохнули:

— Капитан Лагардер!

V

Удар Невера

Да, то был Лагардер, красавчик Лагардер, буян и сердцеед. Шестнадцать шпаг оставались в ножнах, шестнадцать вооруженных мужчин не решились оказать сопротивление восемнадцатилетнему юноше, который с улыбкой стоял, скрестив на груди руки.

Но ведь то был Лагардер!

И Плюмаж, и Галунье говорили правду и в то же время не смогли подняться до истины. Сколько бы они ни славили своего идола, а всего сказать все равно не сумели бы. Он олицетворял собою юность — юность притягательную и пленительную, юность, которую с тоской вспоминают победоносные мужи, юность, возвращения которой не купишь ни завоеванными сокровищами, ни гением, воспарившим над обыденной посредственностью, юность в ее божественном, гордом расцвете — с волнистым золотом кудрей, радостной улыбкой на устах и победительным блеском глаз!

Нередко можно услышать: «Каждый человек однажды был молод. Так стоит ли столь громогласно воспевать этот дар, которым обладал всякий живущий?»

А вы встречали людей молодых? А если встречали, то сколько? Я, например, знавал двадцатилетних младенцев и восемнадцатилетних старцев. Людей же молодых я ищу. Я слышал о тех, кто знает и в то же время может, опровергая самую верную из пословиц[21], о тех, кто, подобно благословенным апельсиновым деревьям полуденных стран, несет на себе одновременно плоды и цветы. О тех, кто в изобилии наделен всем — честью, сердцем, пылкой кровью, безрассудством, кто проходит свой недолгий срок светоносный и жаркий, как солнечный луч, щедро раздав полными горстями неистощимое сокровище своей жизни. Увы, нередко им отведен всего один день: ведь общение с толпой подобно воде, которая гасит любой огонь. И очень часто это великолепное богатство расточается ни на что, а чело, которое Бог отметил знаком незаурядности, оказывается увенчано всего лишь пиршественным венком.

Очень часто.

Это закон. У человечества в его гроссбухе имеются, точь-в-точь как у мелкого ростовщика, графы прихода и расхода.

Лагардер был роста чуть выше среднего. Он не походил на Геркулеса, но тело его свидетельствовало о гибкой и грациозной силе, присущей типу парижанина, равно далекого как от тяжеловесной мускулистости северян, так и от угловатой худобы подростков с наших площадей, прославленной пошлыми водевилями. У него были чуть волнистые светлые волосы, высоко зачесанные и открывающие лоб, который свидетельствовал об уме и благородстве. Брови, равно как тонкие, закрученные вверх усы, были черные. Нет ничего изысканней подобного несоответствия, особенно если карие смеющиеся глаза освещают матовую бледность кожи. Овал лица, правильного, хотя и чуть вытянутого, римская линия бровей, твердый рисунок носа и