Как любить ребенка (часть 1) - Януш Корчак

51

Видишь того малыша, который бегает, кричит, роется в песке? Он когда-нибудь станет знаменитым химиком, сделает открытия, которые принесут ему славу, прекрасное положение, деньги. Вот так, между вечеринкой и балом он вдруг задумается невзначай, запрется, несносный, в кабинете и выйдет оттуда ученым. Кто бы мог подумать?

А видишь другого, который лениво, апатично наблюдает за игрой сверстников? Вот он зевнул, встал, может, присоединится к играющей компании? Нет, снова сел. А между тем и он станет знаменитым химиком, сделает открытия. Вот и изумляйся: кто бы мог подумать?..

Нет, ни маленький задира, ни сонный ленивец не станут учеными. Один будет учителем гимнастики, второй — почтовым служащим.

Преходящая мода, ошибка, недоразумение — все не выдающееся кажется нам ничего не стоящей ерундой. Мы больны бессмертием. Кто не дорос до памятника на площади, мечтает хотя бы об улице, названной его именем, хотя бы о мемориальной доске. А уж коли не тянешь на четыре полосы после смерти, то хотя бы упоминание в тексте: «принимал активное участие… широкие массы общественности скорбят…»

Улицы, больницы, приюты раньше носили имена святых патронов, и это имело смысл, потом — имена хозяев, это было знамением времени. Сегодня — имена ученых и художников, и в этом смысла нет. Уже поднимаются памятники идеям, безымянным героям, тем, у кого и могил-то нет.

Ребенок — не лотерейный билет, на который должен пасть выигрыш в виде портрета в зале заседаний магистрата или бюста в фойе театра. В каждом есть своя искра, которую может высечь кремень счастья и правды, и, может, в десятом поколении она вспыхнет пожаром гениальности и, прославив собственный род, осветит человечество светом нового солнца.

Ребенок — это не почва, возделываемая наследственностью для посева жизни, мы можем лишь способствовать росту того, что яростно и настойчиво начинает рваться к жизни в нем еще до его первого вздоха.

Признание нужно новым сортам табака и новым маркам вина, но не людям.

52

Так что же — фатум наследственности, беспощадность предназначения, банкротство медицины и педагогики?

Я как-то назвал ребенка пергаментом, испещренным письменами, засеянной землей, но давайте лучше отбросим сравнения, которые могут ввести нас в заблуждение.

Бывают случаи, в которых мы при современном состоянии науки бессильны. Сегодня их меньше, чем вчера, но они есть.

Бывают случаи, в которых мы бессильны при современных условиях жизни. И таких становится все меньше и меньше.

Вот ребенок, которому самые добрые намерения и самое отчаянное напряжение дают мало. Вот другой, которому они дали бы много, но мешают условия. Одному деревня, горы, море принесут немного, другому и помогли бы, да мы не можем их ему предоставить.

Когда мы встречаем ребенка, который страдает от отсутствия заботы, воздуха, одежды, мы обычно не виним родителей. Когда мы видим ребенка, которого портят излишняя заботливость, перекармливание, перегревание, ребенка, которого рьяно охраняют от мнимой опасности, мы склонны обвинять мать, нам кажется, что тут легко справиться со злом, было бы желание понять. Нет, нужно гораздо больше мужества, чтобы не бесплодной критикой, а действием противостоять практике, принятой в данном классе, в данном слое общества. Если там мать не может умыть ребенка и вытереть ему нос, то здесь она не может разрешить ему бегать в драных башмаках, с испачканным лицом. Если там его со слезами забирают из школы и отдают учиться ремеслу, то здесь с не меньшей мукой его вынуждены посылать в школу.

Испортится у меня дите без школы, — говорит одна, отбирая книгу.

— Испортят мне ребенка в школе, говорит другая, покупая очередные полпуда учебников.

53

Для широких масс наследственность - некий рок, который заслоняет собой все встречающиеся исключения: для науки проблема, которую надлежит решить в процессе исследований. Существует обширная литература, стремящаяся ответить только на единственный вопрос: рождается ли ребенок туберкулезников больным, с предрасположением к болезни, или заражается после рождения? Думая о наследственности, принимали ли вы во внимание такие простые соображения, что кроме наследственности болезни есть также наследственность здоровья, что родство не является родством в получаемых плюсах и минусах, преимуществах и недостатках, — имеет или должен иметь. Здоровые родители рождают первого ребенка, второй будет ребенком сифилитиков, если родители заразились этой болезнью, третий — ребенком сифилитиков-туберкулезников, если родители приобрели к тому же и туберкулез. Эти трое детей — чужие люди: не отягощенный наследственностью, с грузом наследственности и вдвойне ею отягченный.

Отчего ребенок нервен: оттого ли, что его родили нервные родители, или оттого, что они его воспитали? Где граница между нервностью и хрупкостью нервной системы, где границы духовной наследственности?

Беспутный отец рождает ли он сына — расточителя или заражает его своим примером?

Скажи мне, кто твои родители, и я скажу тебе, кто ты — это верно не всегда.

Скажи мне, кто тебя воспитал, и я скажу тебе, кто ты-и это не всегда верно.

Почему у здоровых родителей бывает слабое потомство? Почему в добропорядочной семье иной раз вырастает сын-шалопай? Почему обычная средняя семья дает выдающеюся ребенка?

Кроме исследований фактора наследственности необходимо также проводить исследования воспитательной среды, и тогда, быть может, не одна загадка найдет свое разрешение.

Воспитательной средой я называю дух семьи, господствующий в ней, так что отдельные члены семьи не могут занимать по отношению к нему произвольной позиции. Этот дух не терпит сопротивления, он диктует, он принуждает.

54

Среда догматизма.

Традиция, авторитеты, ритуалы, безукоснительное выполнение долга, определяющий основной жизненный принцип. Дисциплина, порядок, честность. Серьезность, душевное равновесие, бесстрастность как высшая форма владения собой, признак устойчивости, неуязвимости, уверенности в себе и в правильности своих поступков. Аскетизм, самообладание, ежедневный труд, строгое соблюдение нравственной гигиены, ни малейшего отступления от норм морали.

Благоразумие вплоть до полной пассивности, до игнорирования всех прав и правд, не ставших традиционными, не освященных авторитетами, не укоренившихся повторением изо дня в день.

Если в этой среде уверенность в себе не перерастает в самодурство, простота — в примитивность, она плодотворна для воспитания. Она ломает ребенка, чуждого ей по духу, но высекает превосходного человека, который ответит уважением своим воспитателям за то, что те не забавлялись им, а трудным путем вели к поставленной ими цели. Неблагоприятные условия жизни, тяжелая физическая нагрузка не меняют духовной сущности этой среды. Тщательность исполнения здесь перерастает в труд до мозолей, спокойствие — в смирение, самоотреченность — в стремление выстоять любой ценой, робость и исполнительность, которые порой воспитываются ею, искупаются уверенностью в своей правоте и доверием к себе. В данном случае пассивность и консерватизм — не слабость, а сила, которая оказывает сопротивление чуждым влияниям и злой воле.

Догмой может стать все: и земля, и костел, и отчизна, и добродетель, и грех; может стать наука, общественная и политическая деятельность, богатство, любое противостояние, любая фронда, в том числе и бог как герой, как идол, как кукла. Не все ли равно! Ведь важно не с только во что, сколько кик веришь.

55

Среда идейная.

Ее эффект не в духовной стойкости, а в натиске, напоре, в активности. Тут не работают, а созидают. Действуют, а не выжидают. Здесь нет долга - есть добрая воля. Нет догм — есть задачи. Нет равнодушия — есть воодушевление, энтузиазм. Для человека, воспитанного этой средой, внутренний регулятор его отвращение к грязи и нравственный эстетизм. Случается, что он на минуту возненавидит, но никогда не будет презирать. В основе его терпимости не сознание несовершенства человеческой натуры, а уважение к человеческой мысли, горделивая радость от ее свободного парения, от ее способности подниматься на любую высоту и проникать в любые глубины. Смелый в своем деле, он чутко улавливает отзвуки чужих молотков, с интересом ждет завтра, его неожиданностей и чудес, открытий и заблуждений, борьбы и сомнений, новых суждений и переоценок.

Если догматическая среда способствует воспитанию ребенка пассивного, то среда идейная годится для посева инициативных детей. Тут, я думаю, таятся истоки ряда досадных сюрпризов: одному дают десяток заповедей, высеченных на камне, в то время как он жаждет высечь их сам в своей душе, другого же заставляют искать истину, которую ему свойственнее получить готовой. Не заметить это можно, если приближаешься к ребенку с уверенным «я сделаю из тебя человека», а не с вопросом: «чем можешь ты стать, человек?»