Момо - Михаэль Энде

Затем агент сел в свой элегантный серый автомобиль и рванул с места.

Господин Фузи смотрел ему вслед и потирал лоб. Постепенно ему становилось теплее, но он чувствовал себя больным и разбитым. Синий дым от маленькой сигары агента еще долго клубился в комнате и не хотел рассеиваться.

Только когда он наконец выветрился, господину Фузи полегчало. Вместе с дымом исчезли и цифры на зеркале. И, когда они совсем пропали, из сознания господина Фузи стерлась и память о сером посетителе — о посетителе, но не его рекомендациях! Они стали как бы его собственными выводами. Мысль о том, что отныне нужно экономить время, чтобы когда-нибудь в будущем начать другую жизнь, засела в его мозгу рыболовным крючком.

И вот появился первый в тот день клиент. Господин Фузи молча обслужил его, ни на что постороннее не отвлекаясь, и вместо получаса затратил на стрижку двадцать минут.

И точно так же он обходился теперь со всеми. Работа в подобном стиле не доставляла ему удовольствия, но это уже не имело никакого значения. К своему ученику он добавил еще двоих и строго следил за тем, чтобы они не теряли попусту ни одной секунды. Каждое движение руки было строго распланировано. В его парикмахерской теперь висел плакат с надписью: «Сэкономленное время есть удвоенное время!»

Фрейлейн Дарии он написал короткое деловое письмо о том, что в связи с недостатком времени он не может больше ее посещать. Волнистого попугайчика он продал в зоомагазин. Мать поместил в хороший, но дешевый дом для престарелых и посещал ее раз в месяц. Короче, он теперь во всем следовал рекомендациям серого господина, которые считал своими собственными решениями.

Он становился все нервознее и беспокойнее, ибо происходила одна странная вещь: из времени, которое он экономил, ему ничего не оставалось. Оно загадочным образом куда-то безвозвратно исчезало. Его дни сперва незаметно, а потом все ощутимее делались короче и короче. Не успел он оглянуться, как промелькнули неделя, месяц, год и еще год, и еще.

Поскольку о визите серого господина он больше не помнил, то ему следовало бы серьезно спросить себя, куда пропадает все время. Но такой вопрос он задавал себе так же редко, как и другие вкладчики времени. Его словно охватило слепое безумие. И когда он порой с ужасом осознавал, что дни за днями мчатся все быстрее, то еще яростнее начинал экономить время.

Масса людей в городе стала жить так же, как господин Фузи. Число тех, кто занялся так называемой «экономией времени», с каждым днем возрастало. И чем больше их становилось, тем еще больше народу втягивалось в такую жизнь, даже тому, кто не хотел, приходилось подражать остальным. Ежедневно по радио, телевидению и в газетах воспевался новый образ жизни и ее рациональный уклад с предельной экономией времени, которые должны были дать людям свободу и возможность зажить однажды «правильно». На стенах домов и рекламных щитах красовались плакаты с всевозможными изображениями этой счастливой жизни. А между ними сияли громадные неоновые вывески:

«Кто экономит время, тому всегда живется лучше!»

Или:

«Тем, кто экономит время, принадлежит будущее!»

Или:

«Сделай больше из своей жизни — экономь время!»

Но в действительности все выглядело иначе. Конечно, те, кто экономили время, одевались лучше, чем люди из окрестностей старого амфитеатра. Они зарабатывали больше денег и могли больше тратить. Но у них были угрюмые, усталые, удрученные лица и безрадостные глаза. Они, естественно, не слыхали выражения: «Сходи-ка к Момо!» У них не было никого, кто мог бы их выслушать так, чтобы они обрели мудрость, миролюбие или умиротворение. А даже если бы и нашелся такой человек, то крайне сомнительно, что они обратились бы к нему, поскольку не могли выделить на подобное мероприятие больше пяти минут. В противном случае оно стало бы для них потерянным временем. По их мнению, даже досуг следовало использовать наиболее рационально, и за минимальный срок, второпях, получать максимум удовольствий и разрядки.

Они разучились проводить настоящие праздники — и веселые, и серьезные. Мечты у них считались почти предательством. Но хуже всего они переносили тишину. Оттого что в тишине на них нападал страх, они чувствовали, что в действительности происходит с их жизнью. Поэтому они всегда устраивали шум, безрадостный, конечно, не тот, который слышится на детских площадках, а шум ревущий и злой, с каждым днем все больше поглощавший город.

Выполняли они работу охотно, с любовью или равнодушно, для них было безразлично. Имело значение только то, чтобы сделать максимум за самое короткое время.

На всех рабочих местах, на крупных фабриках и мелких конторах висели плакаты с призывами:

«Время — это ценность, не теряй его!»

Или:

«Время — деньги, экономь его!»

Подобные лозунги красовались в полицейских участках, над директорскими креслами, в кабинетах врачей, в ресторанах и магазинах и даже в школах и детских садах. Ничто не становилось исключением. В конце концов и сам город начал менять свой облик. Старые кварталы сносились и строились новые дома, в которых не допускалось ничего, что считалось излишеством. Причем об удобстве будущих новоселов не заботились, ведь тогда все здания пришлось бы проектировать по-разному. Было намного дешевле, да и быстрее возводить одинаковые корпуса.

В северной части большого города вырастали громадные массивы зданий. Там бесконечными рядами возвышались многоэтажные арендные казармы, похожие друг на друга, как одно яйцо на другое. И поскольку все дома были одинаковые, то и улицы не отличались одна от другой. Однообразные улицы росли и росли и тянулись по линейке до самого горизонта, как однородная пустыня! И почти так же текла жизнь живущих здесь людей: прямолинейно, до самого горизонта! Ведь здесь были просчитаны и распланированы каждый сантиметр и каждая минута.

Казалось, никто не замечал, что, экономя время, он в действительности экономил совсем другое. Никто не хотел признать того факта, что его жизнь делалась все скуднее, все стандартнее, все холоднее. Почувствовали это только дети, потому что у взрослых не стало хватать времени и на них.

Но время — это жизнь. А жизнь обитает в сердце.

И чем больше люди его экономили, тем беднее они становились.

Глава 7

Момо разыскивает своих друзей и те навещают ее

— Даже не знаю, — сказала однажды Момо, — но, по-моему, мои старые друзья приходят все реже. Некоторых я уже давно не видела.

Гиги-Экскурсовод и Беппо-Подметальщик сидели возле нее на заросших травой древних камнях и любовались закатом солнца.

— Да, — задумчиво произнес Гиги, — мне тоже так кажется. Моих слушателей становится все меньше. Что-то сейчас не так, как раньше, что-то случилось.

— Но что? — спросила Момо.

Гиги пожал плечами, поплевал на ладонь и медленно стер буквы, нацарапанные им на старой грифельной доске. Беппо нашел ее несколько недель назад в мусорном ящике и принес Момо. Доска, конечно, не отличалась новизной и в середине взбугрилась, но ею еще вполне можно было пользоваться. Гиги каждый день показывал Момо, как пишутся разные буквы. И поскольку у Момо была хорошая память, она уже вполне прилично читала. Но с письмом дело еще не очень ладилось.

Беппо-Подметальщик, который все еще размышлял над вопросом Момо, неторопливо кивнул головой и сказал:

— Да, все верно. Оно приближается. В городе это уже повсеместно. Я давно заметил.

— Что? — поинтересовалась Момо.

Беппо как следует подумал и потом ответил:

— Ничего хорошего.

И, спустя еще какое-то время, он добавил:

— Становится холодно.

— Ну и что? — сказал Гиги и обнял Момо за плечи. — Зато теперь сюда приходит больше детей.

— Да, поэтому, — поддержал Беппо, — поэтому.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Момо.

Беппо долго соображал, прежде чем ответить:

— Они приходят не из-за нас. Они ищут только убежище.

Все трое взглянули вниз, на круглую поляну в центре амфитеатра, где целая толпа детей затеяла новую игру в мяч, придуманную сегодня после обеда.

Среди них были и старые друзья Момо: мальчик в очках, которого звали Паоло, девочка Мария с маленькой сестренкой Деде, толстый мальчик Массимо с писклявым голосом и еще один мальчик по имени Франко, всегда выглядевший немного запущенным. Но множество детей пришли сюда в первый раз только несколько дней назад, а один мальчуган появился лишь сегодня. Похоже, Гиги был прав: день ото дня детей становилось все больше.

Собственно говоря, Момо только радовалась бы этому. Но основная часть ее гостей не умела играть. Они только сидели вокруг, недовольные и скучные, наблюдая за Момо и ее друзьями, а иногда просто мешали и все портили. Теперь нередко возникали ссоры и споры. К счастью, они длились недолго, поскольку присутствие Момо оказывало на окружающих благотворное воздействие, и вскоре новички с азартом включались в игры и даже вносили собственные идеи. Но почти ежедневно в амфитеатр даже издалека, из других районов города приходили незнакомые дети. И каждый раз все начиналось сызнова. Всем известно, что обычно хватает единственного недовольного, чтобы все испортить.