Елена Прекрасная - Виорэль Михайлович Ломов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лена долго не могла отделаться от гадливого чувства при воспоминаниях о вечере. И дело было не только в нечистоте места и нечистоплотности его обитателей. Ей казалось, что служители телевизионного культа и статисты состояли сплошь из завистливых глаз и лицемерных слов и только ждали удобного момента, чтобы цапнуть больнее и отравить ядом. Она вспомнила, как однажды, прогуливаясь по берегу озера, наткнулась на гадюку, свернувшуюся в знак бесконечности – обманчивый покой! В любой момент змея готова была неуловимым броском нарушить эту иллюзию вечности и превратить ее в ничто. «Да-да, гадюки, одни гадюки!» – думала Лена.
Вновь и вновь вспоминала Елена ведущего, смаковавшего подробности ее биографии, особенно те, которых и в помине не было. В обсуждение потребных ему нюансов прохиндей, как пылесос, умело втягивал проплаченных участников шоу, и те, особливо спецы в области искусства, доставали любой аргумент из пышного набора «Чего изволите?». Похоже, затею с «артефактами Модильяни» раздували в грандиозный проект. Наверняка какой-нибудь дяденька N., как истый филантроп, озабоченный, чтобы вышло эффектно, вкладывал каждый рубль так, чтобы он принес евро. Прилично и бескорыстно: так на так. Много всякой мелочевки, казалось бы, несущественной, вспомнила Елена. И ничего радостного не было в ней. «The devil is in the details»7.
Девушка лежала на диване. Не хотелось никуда выходить, никого видеть. Она отключила все три мобильника и не включала планшет и компьютер. Валялась на диване и без интереса проглядывала старые журналы, в которых немало страниц было посвящено ей. Теперь она отчетливо видела одну лишь пыль. Мельчайшую всепроникающую фракцию лжи, растертую до невидимых крошек. Пыль как прах покрывала людскую суету и была ее сутью.
Прошло два дня, и Елену неудержимо потянуло из дома. Требовалось глотнуть свежего воздуха и попасть в толпу безучастных ей прохожих, которым и она глубоко безразлична. Кому она ничего не должна, и от кого ничего не ждет и ничего не хочет.
Сказав матери, что идет прогуляться, девушка выскочила из подъезда на Каменноостровский проспект, пересекла трамвайные пути, Александровским парком прошлась мимо «Балтийского дома» и «Мюзик-холла», мимо планетария, Ортопедического института и круглой клумбы, на месте которой несколько лет назад были красно-желтые цветочные часы из Женевы, до зоопарка. У входа белая лошадка и гнедой пони катали радостных детишек. Елена невольно обратила внимание, насколько человечнее у животных глаза, чем у людей. Не детей – взрослых. «У прохожих глаза тусклые, апатичные или алчные, буровящие, как у того мужчины. А у лошадки истинные очи. Эта мысль вполне в духе тетушки, – подумала она. – А еще Свифта».
Потом Лена обогнула зарешеченный мир несчастных животных и птиц («А ведь среди них немало счастливых») и пошла по Кронверкской набережной мимо Петропавловской крепости, с золотого шпиля которой слетел к ней золотой ангел, и мимо зеленых пушек и гаубиц Музея артиллерии, отсалютовавших ей немым залпом. Оставив позади похожую на летающую тарелку станцию метро «Горьковская», она снова вошла в парк.
По дорожкам цвета красного кирпича, непросохшим еще после ночного дождя, гуляли подростки, женщины и старички с собачками на длинных тонких поводках. На лужайках и газонах, засеянных белым клевером и тимофеевкой, промышляли серые вороны, скворцы и голуби. Кичились словно живые своим совершенством отлитые из бронзы миниатюрные копии главных достопримечательностей Северной Пальмиры.
Лена села на скамейку, рассеянно глядя на прохожих и вспоминая, как ей нравилось тут гулять когда-то с родителями, а потом одной, пока не началась этот гонка к известности. Над головой раздалось оглушительное карканье. На сучке переминалась с ноги на ногу большая серая ворона. Птица смотрела на нее и раздраженно каркала. Казалось, она хочет добиться от девушки ответа.
– Чего тебе надо? – спросила Елена.
Ворона крикнула еще громче.
– Ты заткнешься?
– Nevermore! – каркнула ворона.
«Никогда так никогда», – вздохнула Елена, встала со скамейки и в задумчивости направилась домой. Но домой девушка не попала, ноги принесли ее в тетушкину квартиру. Здесь было тихо и спокойно. Часы над завешенным зеркалом показывали истинное время. «Вот что-что, а реальное время мне тут совсем ни к чему!» – подумала она.
Лена позвонила матери, предупредила, что останется ночевать у тетушки, открыла окна, чтобы проветрить помещение, сняла махровое полотенце с зеркала, села на кухне на стул и стала разглядывать три тарелочки, украшавшие стену. «А вдруг что-то изменилось на них за это время? А сколько его прошло, этого времени? Семь дней или сто семь лет? – подумала она.
Елена вышла в прихожую, погляделась в зеркало. Там была она одна. Вздохнув, вернулась на кухню. Однако ничего не изменилось на тарелках. Но сейчас рисунки несли душе не волнение, а умиротворение. Прислушавшись к самой себе, Елена убедилась, что внутри у нее царит покой – впервые с того утра, как она неделю назад покинула очарованный мир и вернулась в мир разочарований. «Чего это тетушка пугала бесами? Где они? В ее квартире так мирно и уютно. Не то, что там». С едва ощутимым чувством вины она поняла, что эта квартира притягивает ее сильнее, чем отчий дом. Что и говорить: место, с которым связаны самые яркие воспоминания, порой манит так сильно, точно обещает возродить прошлое.
Лене вдруг показалось, что по второй тарелке скользнула тень. За ней другая. «Надо было попросить тетушку вернуть дам на эти две тарелки. Без них пусто как-то, даже на душе» И тут же услышала голос тетушки: «Ты хочешь вернуть прошлое? Прошлое не вернешь. Но в прошлое всегда можно уйти самому». – «И уже не возвращаться?!» – с готовностью сей же час уйти из сегодняшнего дня куда угодно воскликнула Елена. Молчание было ей в ответ.
«Это какое-то сумасшествие, – ворочалась на постели Елена, – как можно уйти в прошлое? Разве что свихнувшись окончательно. Но ведь я была уже там, в 1910 году! Неужели пора топать в дурку?»
Решив, что виной всему одно лишь колдовство ведьмы-тетушки, девушка закрыла глаза. Увидела как наяву парк, акацию, жимолость, жасмин, лошадку, крупную серую ворону с внимательным взглядом… и уснула.
Будь он проклят, ваш
