Кантата - Николай Журавлев

– Наблюдение! – воскликнул Эйтерн. – Мы наконец-то нашли разум, разумную жизнь в галактике! Более того, именно она создала нас! Мы стоим на пороге величайшего открытия. Нужно обнародовать информацию, продолжить изучение…

– Боюсь, – прервал его советник, – что скоро будет некому это изучать.

Профессор и все собравшиеся посмотрели на него недоумённым взглядом.

– Связь со станцией пропала сразу, как ядро достигло новой планеты, – объяснил советник. – Мы просканировали то место потом, когда пси-матрица успокоилась. Там ничего нет: ни станции, ни планеты. Пустое пространство.

Он обвёл всех нас взглядом и продолжил:

– Но движение ядра не прекратилось. Теперь оно приближается к Земле. По расчетам, ядро достигнет нашей планеты через 36 часов. И мы не знаем, как его остановить.

– Нужно срочно эвакуировать людей! – закричал я.

– Все одиннадцать миллиардов? – ответил советник. – Это невозможно. Нам физически не успеть построить столько кораблей.

В зале воцарилась тишина. Профессор Эйтерн первый задал вопрос, который крутился на языке у каждого:

– И что же теперь делать?

– Молиться, – ответил советник. – Если это, как вы выразились, «Бог», создатель всего живого в галактике, то нам остаётся надеяться, что он такой же милосердный, как об этом говорит Церковь.

Я вспомнил Библию, которую мне в детстве читала бабушка. Вспомнил Потоп, Вавилонскую башню, Содом и Гоморру. Я сильно сомневался, что Бог будет к нам милосерден.

Ночь накануне.

Место действия – комната Пушкина. Обстановка: письменный стол, два стула. На столе лежит пачка писем, несколько книг, исписанные черновики, чернильница с пером. На заднем плане – слайд с комнатой Пушкина. За столом сидит Пушкин, пишет что-то на листе бумаги.

Заходит его друг. Снимает пальто, кладёт его на ближайший стул. Пушкин его не замечает.

Друг: Александр.

Пушкин не слышит.

Друг: Саша Пушкин.

Пушкин не слышит.

Друг (громко): Саша!

Пушкин поднимает голову, видит своего друга, улыбается.

Пушкин (с улыбкой): А… Прости, задумался. Не заметил, что ты пришёл.

Он подходит к другу, они обнимаются. Пушкин возвращается за стол, берёт перо в руки.

Друг подходит к столу.

Друг: Всё пишешь? Что сейчас?

Пушкин: Посвящение Натали. Только что-то не выходит. Всё никак слова в голову не идут.

Друг: Немудрено. Скажи мне: то, что я слышал  – это правда?

Пушкин: Смотря, что ты слышал. В свете ходит много разных слухов.

Друг: Твоя дуэль с этим французом, Дантесом, – это правда?

Пушкин: Да. Дело чести, знаешь ли.

Друг: Чести? Саша, дело чести? Сколько раз ты вызывал людей на дуэль?

Пушкин: Я не помню, не считал.

Друг: А я посчитал, Саша, посчитал. Больше тридцати раз! Больше тридцати раз! Скажи мне, чего ты добиваешься? Ты не хочешь дожить хотя бы до сорока лет?

Пушкин: Дело не в этом.

Друг: А в чём? В чём, Саша, дело? Что опять? Кто опять тебя оскорбил? Сколько можно: постоянные дуэли! Ты каждый раз ходишь на волоске от смерти!

Пушкин: Ты не поймёшь.

Друг: А ты объясни. Попробуй. Ты пишешь стихи, замечательные стихи – их читают, о них говорят.

Пушкин (хмуро): Я знаю, что о них говорят. Я всё слышу. Не надо об этом.

Друг: Вот как. Слышит он. Опять дуэль. Да сколько ж можно! Вспомни, ты вызвал на дуэль своего родного дядю! И по какому поводу!

Пушкин: Он оскорбил меня.

Друг: Чем? Тем, что отбил у тебя на балу эту Лошакову? И оно того стоило?

Пушкин: Но вспомни, дуэль закончилась примирением.

Друг: Да, тебе везло. Все тридцать раз везло. Сколько ещё ты будешь испытывать судьбу? Не гневи Бога, Саша! Однажды твоя удача может закончиться.

Пушкин: Все мы там будем…

Друг: Вот только ты торопишься впереди всех, хочешь пролезть без очереди! Что, так зажился на этом свете?

Пушкин: Послушай, господа все стреляются и ничего.

Друг: Вот господа пусть и стреляются, коль  им заняться нечем, коли свою жизнь они ценят не больше, чем стоит одна пуля для дуэльного пистолета. Сколько можно, Саша, остановись, твоя гордость тебя погубит.

Пушкин: Я не думаю, что это гордость. Дело чести…

Друг (прерывает): Дело чести это тебе однажды поперёк горла встанет, и что ты тогда будешь делать?

Пушкин: Я так не думаю. Знаешь, что говорит русский человек? Кому суждено утонуть…

Друг (язвительно): …тот и в луже захлебнётся. Знаю. Только вот ты явно

испытываешь свою судьбу на прочность или своего ангела-хранителя. Ты поэт, Саша, ты нужен России!

Пушкин: Я не думаю, что я настолько нужен России.

Друг: Нужен.Все эти мысли, что тебя сейчас обуревают, мимолётны. Ты сам всё увидишь.

Пушкин: Есть и более талантливые люди. Я читал стихи Миши Лермонтова – они весьма и весьма хороши.

Друг: И ты думаешь, что он заменит тебя? Кто заменит тебя, подумай о России!

Пушкин: О России есть кому подумать и без меня. Государь окружил себя довольно умными и рассудительными людьми.

Друг (ухмыляясь): От тебя ли, Саша, я слышу это? Не твои ли были  слова:

Самовластительный злодей,

Тебя, твой трон я ненавижу!

Твою погибель, смерть детей

Со скорой радостью вижу!

Пушкин: Это было давно. Я был глуп и юн. Всё по-другому теперь, всё иначе.

Друг: Да, по-другому. Тебе повезло, что ты не оказался тогда там, на Сенатской площади. Всё могло закончиться действительно иначе.

Пушкин: Да, я не был там. На это были свои причины.

 Друг: Видимо, у тебя очень сильный ангел-хранитель. И Бог хранит тебя. Да, ты был бы там, и чем бы ты закончил? Посмотри на них, посмотри на тех, кто восстал против императора. Что с ними стало? Хотел бы также? Да в лучшем случае твой конец был бы – острог. А то и просто – виселица!

Пушкин: Но они мои друзья. Были и остаются ими. Это справедливо и верно, если бы мы все вместе разделили эту участь.

Друг: Ты и сам немало пострадал. Сколько раз ты был в ссылке? И за что?  Стишки, фельетоны, вольнодумные мысли… Разве этому тебя учили в Царском селе?

Пушкин (усмехается): В Царском селе нас учили кланяться пустому креслу. А потом и императору. А самодержец… Он сидел и откровенно скучал. Разве что церемониальный порядок не позволял ему открыто зевать. А