Семь минут - Ирвин Уоллес

— Рад вас видеть, мистер Барретт. Извините, что заставил вас ходить из кабинета в кабинет. У себя совершенно невозможно заниматься делами. Мы с Виктором… Ах, может, вы не знакомы… Это мой помощник, Виктор Родригес. Виктор, это мистер Барретт, один из самых удачливых адвокатов.

Барретт пожал руку Родригесу.

— Мистер Родригес оставит нас… У него деловая встреча… если только нам не понадобится его присутствие, — объяснил Дункан. — Вы сказали, что хотели обсудить… э… как фамилия того человека?

— Бен Фремонт, — подсказал Родригес.

— Да, Фремонт. — Дункан кивнул. — Виктор Родригес как раз занимается делами, связанными с порнографией. Конечно, я просматриваю их, как и все остальное, но если вы хотите, чтобы мистер Родригес остался…

— В этом нет необходимости, — ответил Барретт.

Родригес быстро ушел. Дункан показал на два кожаных кресла, стоящих перед столом.

— Присаживайтесь. Устраивайтесь поудобнее.

Барретт подошел к одному из кресел, отодвинул его от книжных полок поближе к столу. Дункан обошел стол со стеклянной крышкой, сел на кожаный вращающийся стул и показал на графин с водой, но Барретт отрицательно покачал головой. Тогда прокурор предложил сигареты.

— Если вы не возражаете, я закурю трубку, — ответил Барретт.

Пока Барретт набивал и раскуривал свою английскую вересковую трубку, Дункан молча дымил сигаретой.

— Кажется, мы впервые встречаемся за пределами маленького дворца Уилларда Осборна, — заметил Элмо Дункан. — Как поживает Уиллард? У меня не хватает времени смотреть телевизор, но, похоже, все телезрители знают его студию. Так что, полагаю, дела у него идут неплохо.

— По-моему, у него только одна проблема — с департаментом налогов и сборов, — улыбнулся Барретт.

— Жаль, у меня такой проблемы нет, — пошутил Дункан. — Знаете, Уиллард Осборн — один из немногих богатеев, которые нравились бы мне, даже став бедняками. Он умный человек и умеет развлекать гостей.

Барретт согласился. Ему захотелось сообщить окружному прокурору, что совсем скоро он станет вице-президентом «Осборн энтерпрайсиз». Это помогло бы произвести более сильное впечатление. Но Дункан продолжал говорить, и Майк понял, что в этом нет нужды. Элмо Дункан сам все за него сделал. Окружной прокурор вспомнил ужины в доме Осборна, на которых присутствовал и Барретт, сделал несколько комплиментов Фей и рассказал длинный анекдот о процессе против Осборна, победить в котором Осборну помог его недюжинный ум.

Минуты шли. Внезапно Дункан умолк, закурил новую сигарету от окурка предыдущей, придвинул свой стул к столу и сказал:

— Достаточно. Я уверен, что вы хотите перейти к делу. Чем могу служить, мистер Барретт?

Барретт вытащил трубку изо рта, выбил золу в пепельницу и ответил:

— Вы можете оказать мне услугу?

— Какую угодно. Конечно, в пределах разумного.

— Я пришел не по поручению Уилларда Осборна, а по просьбе одного клиента из Нью-Йорка, моего старого друга Филиппа Сэнфорда, президента издательства «Сэнфорд-хаус» и издателя «Семи минут», книги…

— Знаю. Дело Бена Фремонта.

— Точно. — Барретт посмотрел на привлекательного блондина, сидящего напротив за столом. — Мистер Дункан, можно спросить: вы читали книгу?

— Если честно, нет.

Барретт кивнул.

— Я тоже. Но несколько видных критиков и ученых прочитали ее задолго до появления в Соединенных Штатах и считают настоящей литературой, а не крутой порнографией, которую издал в коммерческих целях и выбросил на прилавки аптек и книжных магазинов какой-нибудь подпольный грязный издатель из Реседы или Ван-Найса. Ее написал легендарный в тридцатых годах человек. Это труд всей его жизни. Книгу выпустило одно из самых уважаемых издательств. Небольшое утреннее недоразумение обеспокоило моего клиента и может нанести ему немалый финансовый урон. Поэтому я решил прийти к вам и…

— Сейчас посмотрим, — прервал его Элмо Дункан, поднимая гору папок на столе, — в чем там дело. — Он принялся разглядывать надписи на обложках. — Вот. «Фремонт, Бен. Статья 311».

Он вытащил нужную папку и отодвинул остальные в сторону. Перед тем как открыть ее, Дункан сказал:

— Надеюсь, вы понимаете, что мы не производили подобных арестов без тщательной проверки. После жалобы Родригес с Питом Лукасом, специалистом по порнографии и хорошим адвокатом, прочитали эту книгу. Сейчас поглядим. — Он открыл папку и начал просматривать страницы.

Барретт вновь молча набил трубку, раскурил и принялся ждать.

Пролистав содержимое папки, Дункан положил ее на стол и потер подбородок.

— То, что я вам сейчас скажу, разумеется, должно остаться между нами. Миссис Оливия Сент-Клер, президент оуквудского филиала ОБЗПЖ, подала жалобу. Пит Лукас и затем Виктор Родригес, как я уже сказал, прочитали «Семь минут», и оба в один голос утверждают, что это чистейшей воды порнография. Весь вопрос в том, считать ли ее непристойной по современным меркам, принятым в обществе.

— Раз уж ваши помощники прочли книгу, именно к этому я и хотел привлечь ваше внимание, — быстро произнес Барретт. — Когда-то, во времена Флобера, «Мадам Бовари» считалась непристойной книгой. Сегодня же в ней видят трогательную и печальную историю о неверной жене. Недавно я прочитал анонимные мемуары джентльмена, жившего в эпоху королевы Виктории. Они называются «Моя тайная жизнь». В них автор просто и подробно описывает, как он «трахал» — это его выражение — тысячу двести женщин восьмидесяти национальностей из двадцати семи стран. Единственная национальность, которую он обошел вниманием, по-моему, были лапландки.

Дункан заерзал на стуле и натянуто рассмеялся.

— В прошлом веке, — продолжил Барретт, — он не смог их опубликовать. В наши же дни они стали бестселлером, и не думаю, что волосы на голове какого-нибудь читателя станут дыбом или поседеют. Почему? Да потому, что мы живем в другом веке и играем в новую игру по новым правилам. А коли так, почему не писать о сексе открыто, так же, как люди занимаются им? По-моему, Анатоль Франс однажды сказал: «Из всех половых извращений самым необъяснимым и странным является целомудрие».

Дункан едва заметно улыбнулся, но ничего не сказал. Он ждал.

Барретт решил развить успех.

— Не думаю, что открытость в вопросах секса причинит кому-нибудь в нашей стране вред. Доктор Стивен Маркус написал об этой новомодной вседозволенности так: «Для меня она не служит признаком деградации или старения общества. На мой взгляд, мы не становимся более распущенными. Просто это свидетельство тому, что порнография потеряла свою былую опасность, лишилась прежней силы». Я полностью согласен с этой мыслью.

Окружной прокурор пошевелился.

— В ваших словах немало правды, но я не могу полностью согласиться с ними. Может, какая-то часть порнографии и потеряла былую опасность, но, боюсь, далеко не вся. Мы могли бы спорить по этому сложному вопросу очень долго.

— Простите, я увлекся, — извинился Барретт. — Меня понесло. Я собирался говорить только о книге Джадвея. Согласен, в тридцатые, сороковые, даже пятидесятые годы ее можно было считать непристойной, но сегодня… Мистер Дункан, когда вы в последний раз ходили в кино? Наверняка вы видели на экране не только простой акт совокупления, но и женскую мастурбацию, гомосексуализм и все, что угодно. Я хочу сказать, что сегодня для среднего человека, который разделяет моральные стандарты современного общества, книга Джадвея не более и не менее откровенна, чем другие подобные вещи, не считающиеся произведениями искусства. Что же тогда послужило причиной ареста мистера Фремонта?

— Да, да, арест Бена Фремонта — спорный вопрос. Мои люди в конце концов решили арестовать Фремонта по двум причинам. Большая группа так называемых «средних» женщин, разделяющих, как вы сказали, моральные стандарты современного общества, подала протест в прокуратуру. Они утверждают, что данная книга переходит все допустимые границы…

— Вы считаете женщин, которые входят в общество борьбы за праведную жизнь, «средними»? — недовольно поинтересовался Барретт.

— Конечно, — удивленно ответил Дункан. — Они ничем не отличаются от остальных женщин: так же выходят замуж, рожают детей, занимаются хозяйством, стряпают, развлекаются, читают книги. Конечно, они самые настоящие средние люди.

Барретт хотел поспорить, но увидел, что Дункан говорит совершенно искренне. Он вспомнил, как Эйб Зелкин назвал его «честным» и «откровенным». Споры сейчас ни к чему не приведут. Поэтому Барретт промолчал.

— И если у дам, входящих в такую большую организацию, очень большую… — продолжал Дункан.

«Большая организация» — много голосов на выборах, подумал Барретт, вспомнив о любви окружного прокурора к политике.

— …эта книга вызвала тревогу, то, быть может, этот факт показывает, что в Оуквуде больше людей, обладающих высокими нравственными качествами, чем можно судить по количеству зрителей на фильмах, о которых вы говорили. Эта мысль сразу пришла нам в голову. Вторая, и более важная причина заключается в следующем. Поток возмутительной литературы, мерзкой садомазохистской грязи грозит захлестнуть нас, и его необходимо остановить, особенно нельзя допустить, чтобы он дошел до молодежи и впечатлительных людей. Возможно, времена действительно изменились, границы допустимого расширились, и сейчас больше открытости и терпимости. И все же существуют пределы, где-то должна быть последняя черта. Возможно, как умно подметил один священник, наша страна страдает от оргии открытости. Я помню речь судьи Верховного суда Пенсильвании Майкла Мусманно. «Широкая река грязи течет через страну, загаживая берега и распространяя ужасное зловоние. Больше всего тревожит то, что люди, чьи носы должны быть особенно чувствительны к этой вони, совсем не слышат ее. Я говорю об окружных прокурорах и работниках прокуратур по всей стране». Мистер Барретт, я никогда не забуду этих слов. Я намерен быть одним из тех окружных прокуроров, чей нос улавливает зловоние.